– Будешь? – спросил Василису Рост на едином. – Ты все поняла?

– Отчего же не понять, – с чуть простонародным выговором, насколько Рост помнил единый, отозвалась девушка. – Я буду рада служить, господин.

– Лучше обращайся ко мне – командир, я привык к этому.

– Как скажешь, гос… Прости, командир.

– Мы тоже хотим тебе помочь, командир, – проговорила вдруг Батат. Уж единый-то она понимала, хотя что-то и из русского, по-видимому, улавливала.

Ростик поднял за брюшко Табаска, который дремал у него на коленях.

– А ты будешь помогать, мангуст? Учти, мне без тебя не справиться. – Он и не заметил, что по-прежнему говорит на едином.

– Ты справишься, – прозвучало сбоку, оказывается, там находилась Зули.

И опять все собрались, словно у кровати больного, подумал Ростик. Хотя… он был благодарен, что они вот так… рядом. Иначе ему стало бы совсем непонятно, почему он все это должен делать.

Ростик с трудом продрался через неподвижность мышления, которая была, может, каким-то вариантом смерти. Он пробовал привести себя в состояние жизни, но у него это выходило не сразу. Что-то мешало, возможно, действительно близкое ощущение гибели, которая грозила ему и которую он нес… на крыльях. Он даже немного боялся просыпаться, потому что слишком уж очевидным было чувство крыльев вместо рук и способность убивать, хотя создан он был для чего-то другого… Но он все-таки преодолел это состояние.

Потом он понял, что его кто-то зовет, прислушался, нет, ничего особенного, и лишь тогда стал разбирать слова:

– Осторожнее, он еще ничего не слышит.

Голос знакомый, но почему? Тогда он понял, это мама, она что-то делала с ним, словно он был ранен и нуждался в помощи. И рука болела у локтя, как после укола. Они что, и уколы делать снова научились, подумал Рост, словно бы не о себе.

– Таисия Васильевна, но зрачковая реакция…

– Ты бы, Сопелов, не лез с советами, когда тебя не просят.

– Извините.

Так, значит, это Сопелов, нынешний муж Любани, и мама. Что же они с ним делают? Он приготовился вернуться в этот мир, у него не было другого выхода. Нет, конечно, можно было снова нырнуть в ту блаженную тишину, которая находилась где-то в глубине его сознания, но это было неправильно. Следовало все-таки очухиваться. Оба врача заговорили о каких-то тониках, но Рост их уже не слушал, он просыпался сам, без их помощи.

Когда он открыл глаза, мама это почувствовала, повернулась, хотя только что спорила с Сопеловым сердитым голосом. Подошла, склонилась, как в детстве.

– Бестолковый ты, сын, – сказала она уже совсем другим тоном, не как только что спорила. – И все время на краю.

– На каком краю? – он едва разлепил губы, голоса почти не было, горло резало сухой, горячей болью.

Мама тут же поднесла ложку с водой, он выпил, потом попробовал пить из кружки, обливая подушку под собой. Отдышался, снова подвигал глазами, чтобы дали воды. Сопелов стоял над ним в странном сером халате и смотрел.

– Ты был в отключке всего два дня, но это было… очень глубокое состояние, – сказала ему мама.

– Да я и не хотел так-то. Всего лишь намер… намеревался попробовать.

– Ты когда-нибудь умрешь вот так, Гринев, когда тебе что-нибудь вздумается пробовать, – проговорил Сопелов громко.

Мама лишь посмотрела на него, потом погладила Роста по совершенно лысой голове. Приподняла за плечи, вгляделась в глаза.

– Взгляд чистый. Кажется, Ростик, ты уже завтра сможешь подняться… Если я правильно учитываю твою выносливость.

И тогда Рост вспомнил, что он должен был делать. Попробовал для убедительности помотать головой.

– Нет, подняться нужно сейчас.

– Ч-чего? – не поверил своим ушам Сопелов. – Васильевна, он и в Одессе был самым недисциплинированным больным…

– Он не больной, а пациент, – сухо поправила его мама. – Выбирайте выражения, коллега. – Снова обратилась к Росту: – Я против такой поспешности.

– Нужно, – решил Ростик. – Давайте несите меня… к ручью, где гиганты после рождения слизь смывают.

– Да я… – начал Сопелов, но мама как-то оборвала его.

Рост уже мог вертеть головой, а потому нашел взглядом обоих вырчохов, которые стояли, скрестив свои чудовищные руки на груди, и присматривались к тому, что делали врачи. Тогда Рост тоном, не допускающим возражений, повторил им свою фразу на едином. Барон кивнул, мягко, как сотканную из паутины, которую не хотелось нарушать, отодвинул маму и легко поднял Роста на руки.

Мама уже не пыталась спорить, лишь Сопелов что-то бормотал. Но Батат уперлась ему в грудь открытой ладонью, и хирург разом присмирел.

Барон нес его по коридорам жилого здания алюминиевого завода, и это было похоже на настоящее шествие. Потому что к ним постепенно прибивались какие-то люди и всякие прочие. Но дельной оказалась только Василиса, она прихватила с собой два одеяла и какой-то невероятный кусок войлока. Или это была шкура, Рост почему-то еще плохо видел и не мог разобраться.

Они вышли во двор, тут уже к ним подлетела Людочка, за ней следовало несколько бакумуров, но было и несколько охранников из людей, с ружьями. Людочка зачастила, когда ей объяснили, чего потребовал Ростик:

– Если вы решили его вынести за стены, то знайте – это опасно. У нас какая-то дикая стая гиеномедведей в окрестностях появилась, они уже двух пурпурных из Лагеря уволокли… Просто не знаю, что и делать.

– Н'стра-ашн, – вдруг по-русски вполне примирительно ответила ей Батат и вытащила откуда-то из складок своей хламиды немалых размеров пистолет.

Ворота им открыли не сразу, но, когда этого потребовала мама, стражники заторопились. Мама, кстати, тоже не теряла времени даром, она вытащила из держателя факел и попробовала его нести, но ей было трудно, тогда здоровенную деревянную палку перехватила другой лапой Батат. Вот ей было совсем не тяжело, несмотря на живот.

Они протопали те полтора километра, которые отделяли ворота от ручья, впятером, мама, хотя ей стало уже холодно и страшновато, осталась с ними. Василиса выбрала проплешину чистого песка и разложила войлок, из одного одеяла сделала что-то вроде подушки, вторым укрыла Роста.

– Нудоб-н ж му, – сказала Батат.

– Ничего, – ответила мама, – раз сам просил… Пусть терпит.

Рост закрыл глаза. Мама, сгорбившись, присела на край войлочной подстилки, Василиса пристроилась у Роста в головах, неотрывно читая взглядом его лицо, Батат высоко держала факел одной рукой, Барон осматривался, разминая слегка затекшие руки. Он даже не запыхался, перенося Роста.

– Ты, – мама улыбнулась бледными губами, тени на ее лице сделались большими и глубокими, – стал совсем юный. Не знаю, в гигантах, что ли, молодеешь? И массу не мешало бы набрать, нельзя быть таким худым в твои-то годы.

– Не получается, – не открывая глаз, ответил Ростик.

– А потом, без бровей, без ресниц у тебя какое-то зверское выражение сделалось. Даже и не ты как будто.

Рост уже не отвечал, он прислушивался и знал, что ждать долго не придется.

– Ты слишком решителен, – заговорила шепотом Василиса, – мне трудно понять, можно ли тебе…

А потом стало вдруг так тихо, что где-то в темноте над ними отчетливо можно было услышать… Нет, не сейчас еще, подумал Ростик, птерозавр только присматривается. Видимо, боится спуститься, может, отогнать всех, остаться одному?

Невдалеке вдруг завыл-зарычал какой-то из местных хищников. Его дружно в стороне Олимпа поддержало еще несколько голосов.

И тогда прямо над ними, словно из ничего, пронеслась невероятная тень тяжелых и таких сильных крыльев, что по телу Роста прошла дрожь. Да, если бы это был не птерозавр, которого он вызывал, наверное, можно было бы испугаться. Например, если бы эта махина их атаковала… К тому же в этом звере умер Астахов…

Нет, почти закричал Рост внутренне, гигант не виноват, что-то пошло не так, как нужно, а он создан, чтобы служить человеку, нести его в себе! Все-таки эту дурацкую волну паники он погасил не сразу. Поэтому пришлось еще ждать. Рост был уверен, если бы он так глупо, импульсивно не подумал об опасности, птерозавр сел бы раньше, а теперь он снова бесшумно кружил над ними в ночной вышине.