Командир базы выслал встречать меня пятерых орлов в темных комбинезонах. Все – тролли, две из них девушки. Одна явно нервничала, вероятно, ей заложили слишком сильные реакции на вид начальства. Ведь я теперь начальство – сам Нетопырь. Перетекать в него мне пришлось почти всю вторую половину ночи и часть утра, но его видок получился на славу. Если бы не знал, что он – это я, сам мог бы ошибиться. В общем, кажется, я даже перестарался, но очень уж не хотелось напортачить под конец игры.

Командир не отрапортовал. Он поднялся, правда, из-за стола, но протянул руку для пожатия, а не поднес к виску, всем видом давая понять, что полицейские, пусть даже именитые, как Нетопырь, тут практически не котируются. Пришлось сесть в кресло для гостей и довольно спокойно, словно я купил тут все, до последней пылинки, осматриваться, пока он не начал нервничать. Эта нервность у него закончилась, наконец, приказом всем пятерым троллям подождать перед кабинетом. И вот когда они вышли, я сделал вид, что именно этого и ждал, просто не хотел ронять здешний командирский авторитет. И ровным голосом, в который все отчетливее подпускал странные певучие, скорее волжские, чем московские интонации, свойственные Нетопырю, объяснил, чего хочу. И что в случае отказа сумею донести до самого директора свое персональное мнение о серьезной помехе в ведении государственно важного расследования.

Собственно, эта база была секретной игрушкой Джарвинова, и он мог рассчитывать, что тут сработают только его команды. Именно отсюда сбили ракетоплан, на котором несчастный Джин пытался добраться до своего Харькова. Я вычитал ее статус и местонахождение в сознании Нетопыря, когда вылавливал информацию, которая могла мне пригодиться. Раньше, до того как я стал прокачивать образы Нетопыря через себя, я об этой базе не знал: или она была слишком свежим приобретением Гегулена, или настолько засекреченным, что покушаться с моими прежними полномочиями на информацию о ней было немыслимо. Но теперь я о ней знал и собирался использовать, вот только забыл имя командира. Такое бывает, особенно от ментальных перегрузок, а я устал от «перетеканий», да и раны вдруг разболелись, хотя я замазал их новенькой синтетической кожей из тюбика, который нашелся в аптечке этого мобиля.

Когда я кончил говорить, командир вспотел и разозлился. Но вспотел все-таки больше, и потому я знал, что в итоге добьюсь того, что мне нужно.

– Но как же вы, господин комиссар, будете…

– Для вас – господин комиссар по особым поручениям. Прошу обращаться ко мне вежливо. – Сам я, конечно, даже не присовокупил звание этого ракетчика за столом. Подавлять противника – так основательно.

– Я не понимаю, как работа моих операторов на пусковой установке теперь, спустя сутки, может способствовать расследованию, которое вы ведете?

– Полагаю, я лучше знаю, как и что тут разузнавать.

– Но меня никто не поставил в известность о вашем визите.

– К тому же я лучше знаю, о чем ставить вас в известность, а о чем – не обязательно, – безжалостно продолжил я.

– Но ведь там другая смена операторов, они ничего не знают.

Я сделал вид, что зверею.

– Хватит, наконец! Занимайтесь своими ракетами. А спецоперации оставьте специалистам. – Я посмотрел в окошко. Крохотный плац, три ничем не примечательных бетонных домика. Один из них – вход в подземный командный пункт, второй маскирует пусковую установку. Третий служит убежищем для наземного персонала на случай атаки. Я сделал вид, что успокоился. – Послушай, следствие ведется в высшей степени негласно. Я даже прикатил в одиночку, без горилл, а ты… В общем, так, эта смена расскажет даже точнее, что делали твои стрелки по ракетоплану, потому что не заинтересованы. Ясно?

– Я полагал, что вы расспрашиваете только свидетелей.

– Эти тоже знают достаточно. Они ведь просматривали документы, видели пленки, распечатки, могут все повторить в точности. Только, как уже сказал, незаинтересованно.

– Хорошо, – командир сел, оказалось, он так и простоял во время всего разговора. – Мне вас провожать?

– Нет.

– Допуски?..

– Надеюсь, будет достаточно, если твоя машинка проведет мою идентификацию по генокоду.

Не заметив на этот раз отданной по всем правилам чести, я пошагал к выходу. Тут уже была только одна троллиха, та, что, на мой взгляд, была красивее, но, кажется, по волнам, которые испускал командир, он думал иначе. Наверное, хотел хоть этим выказать свое непокорство… Месть холуйчика – наплевать и забыть.

Деловито поправляя ремень с автоматиком на плече и подсумки на поясе, она провела меня в идентификационный блок, устроенный перед самым спуском. Машинка работала по составу крови, по запаху, рисунку сосудов на глазном дне, по папилярному узору на руках, ногах и по массе других параметров. Но я рассчитывал только на один вид проверки и не ошибся.

Маленькая женщина за столом в темно-зеленом халате вытащила пистолетик для пробы крови. Я уверенно взял его у нее из рук.

– Прошу прощения, сестра, с детства боюсь уколов. – После этого я поднес крохотное отверстие сопла к строго определенной точке на пальце, где у меня находилась герметичная подушечка с чужой кровью. До сегодняшнего дня я носил в ней образец Джина, который так и не понадобился. Поэтому поутру я выкачал ее, промыл и вкачал немного крови Нетопыря. Разумеется, это была трупная кровь, но для грубой машинки, на которой меня собирались идентифицировать, годилась и эта.

Укол был почти неощутим. Крови пролилось чуть больше, чем нужно. Так всегда бывает, должно быть, введенный образец согрелся от моего естественного тепла и распер пластиковый мешочек. Пришлось оправдаться:

– Ох, какой я неловкий.

Медсестра даже улыбнулась, должно быть, от скуки.

– Ничего, много – не мало, как у нас говорят.

Делая вид, что меня не интересует идентификация, я осторожно промакивал ранку. Сестра завозилась с приборчиком, потом кивнула.

– Все в порядке, господин комиссар.

Я посмотрел на троллиху сопровождения. Она открыла следующую дверь, мы двинулись дальше. Вниз нас скатили лифты, потом пошли лестницы, какие-то бесконечные потерны.

Данные по Нетопырю у них явно были заложены в компьютер, иначе медичка так быстро не справилась бы. Но это меня уже не касалось, я был рад, что чин и мрачная известность избавили меня от другого теста, к которому я не был готов – например, к сканированию сетчатки. Но от слишком частой обработки глазного дна травмировалось зрение, поэтому этот тест проводили чуть реже, чем определение генокода. Я рассчитывал на это, и угадал. Теперь мне, скорее всего, ничего больше не грозило, разумеется, кроме охранников с их пушками и механических стволов… А вот с этим меня ждали сплошные сюрпризы, потому что об этих мерах безопасности я ничего вычитать в Нетопыре не сумел, он был уже в коме, и без приборов работать было тяжко. Да и я устал к тому времени.

Входной тамбур оказался на славу – угол перед тремя мужиками и открытая металлическая полка, куда полагалось складывать одежду, оружие, линзы – все, что принес с собой. Я вполне послушно разделся, расчетливо забыв снять спецбраслет с руки. Когда-то человечество носило на левой руке только часы, потом радиомаяки, потом портативные дальновиды… В случае Нетопыря это был целый вычислительно-коммуникационный комплекс, который только изучать полагалось бы месяца два. Нетопырь не сумел им воспользоваться, потому что я снял его, когда прикручивал к креслу в особняке шефа. А если бы сумел, у меня попросту не было бы шансов.

Троллиха, как самая решительная из охранников или самая развитая, что-то рыкнула и указала пальцем с кривым ногтем на мой браслетик. Я стянул эту машинку, которая иными своими панельками доходила чуть не до локтя, аккуратно уместил на полке поверх костюма. Все, теперь я был гол, как новорожденный. Один из охранников в углу пощелкал кнопками небольшого пультика, вмонтированного в стену, и надо мной открылась сливающаяся с остальным потолком диафрагма. Она открыла клемму какого-то прибора, я застыл на месте. Снова жужжание, потом диафрагма закрылась, тролль в углу кивнул.