На мгновение ей показалось, что муж сейчас все расскажет. Он начал говорить, но затем его глаза потемнели, он покачал головой и стал разглядывать свои туфли.

– Какое неуместное предположение, – сказал он еле слышно. – Рассказать тебе обо всем или хотя бы половину? Как жалко я буду выглядеть, выложив перед тобой мои грехи.

К своему удивлению Лили почувствовала укол разочарования. Но ведь это нелепо. Могло ли доверие Вилла уменьшить хоть немного унижение от его неверности? Она искренне сомневалась в этом.

В тот вечер ужин в освещенной свечами столовой оказался еще более унылым, чем обычно; ели в неловком молчании, только иногда прерываемом отдельными чопорными замечаниями. Большую часть времени единственными звуками были «динь-динь-динь» – позвякивание серебряных ложек и вилок – и легкие шаги слуг, ходивших вокруг стола. Лили думала о своем, лорд Брейкберн и Аллора держались официально и отстраненно. Что касается Вилрована – он лишь едва прикоснулся к супу, баранине и красному вину.

Он не мог понять, что он здесь делает. Он прибыл в Брейкберн со смутным намерением объясниться, рассказать про дуэль, Маккея, Юлали…

Вилл хмуро посмотрел на Лили, которая сидела на другом конце стола, отделенная от него широким простором батистовой скатерти, стеклянными бокалами и расписным фарфором. Она перестала есть и слушала что-то, что ей тихо рассказывала Аллора, так тихо, что мужчины ничего не слышали. Лили улыбнулась, покачала головой. Она переоделась в красно-коричневое шелковое платье и тонкую черную кружевную шаль; несмотря на долгое путешествие, она выглядела спокойной, невозмутимой, безмятежной. Каким негодяем нужно быть, каким паршивым псом, чтобы разрушить эту безмятежность своими грязными признаниями!

Когда дамы удалились, Вилл не задержался за портвейном. Он извинился перед лордом Брейкберном, покинул столовую и вышел прогуляться по морозному саду. Там он и бродил около часа в компании голых деревьев и зимних звезд, пока мысль о Лили, которая ждет его наверху, в спальне, не согрела его кровь и не позвала обратно в дом.

«Надеюсь, что это не будет еще одна ночь мягкой снисходительности и благовоспитанной покорности», – думал он, взбираясь по лестнице.

Но она сидела в кровати и читала, и Вилл почувствовал знакомый холодок, входя в комнату.

Эта кровать с пологом была просто олицетворением респектабельности – ее идеально чистое белье, белоснежное покрывало, бесчисленные валики из конского волоса и перьевые подушки, на которых возлежала Лили. Да и сама его жена казалась высеченной из льда, в пышной белой ночной сорочке, сдержанно украшенной лентами и кружевом.

Тут не могло быть никакой ошибки, эта большая кровать была именно Супружеским Ложем – освященным обычаем, окропленным целомудренными ароматами лаванды и флердоранжа, где Лили выполняла свои супружеские обязанности, а Вилл был вынужден обуздывать свои неукротимые страсти. Здесь просто невозможно было неистово и несдержанно предаваться любви… или возможно?

Сбросив плащ на стул у двери, Вилл кашлянул. Лили подняла глаза от книги.

– Я надеюсь, – сказал он, – ты не слишком утомлена и не откажешься составить мне компанию сегодня вечером.

– Конечно, нет, – она тепло и дружелюбно улыбнулась, но ничего приглашающего в этой улыбке не было.

Он почувствовал, как на нее начала пульсировать вена.

– Что ты читаешь?

– Это всего лишь Мандевиль. Тебе он, наверное, надоел еще в университете. – Лили закрыла книгу и отложила в сторону, и Вилл – скорее чтобы заполнить неловкую паузу, чем потому, что ему было действительно интересно, – взял ее в руки.

Он разглядел обложку. Книга была переплетена в акулью кожу и закрыта на застежку из полированной рыбьей кости. Не найдя названия, он расстегнул застежку и наугад открыл книгу. С удивлением Вилл обнаружил, что читает знакомый абзац.

– Но это не «Всемирная Энциклопедия Мандевиля», это его «Философия магии», значительно более редкая и чрезвычайно сложная. – Он с искренним удивлением посмотрел на Лили. – Никогда бы не подумал, что тебя это может заинтересовать.

Лили слегка приподняла одну бровь.

– Так ты ее читал? Теперь моя очередь удивляться.

Он закрыл книгу и твердо отложил ее в сторону.

– Да, я ее читал. Даже, скорее, изучал. Будь я проклят, Лили, я же в Малахиме, в университете, не только распутничал.

Ее каштановые кудри были еще слегка влажными после ванны, и от нее доносился легкий аромат мыла. Легкий румянец на мгновение окрасил ее щеки, потом она вновь побледнела. Никогда Лили не казалась такой желанной.

– Ты восхитительно выглядишь. Не могу понять, что держало меня в Хоксбридже все эти месяцы.

Лили озадаченно ему улыбнулась.

– Очень неплохо сказано. Нет, правда, Вилрован, ты стал таким галантным, мне начинает казаться, что ты чего-то от меня хочешь.

Под белой ночной сорочкой ее грудь вздымалась и опускалась, он знал на ощупь каждую пядь ее тела, которое скрывалось под этими целомудренными складками льна.

«Я хочу сорвать с тебя это чертов пеньюар, – подумал он. – Хочу пригвоздить тебя к кровати, заниматься с тобой любовью, пока мы оба не выбьемся из сил, хочу заставить тебя кричать от страсти».

Но, увы, он не мог сказать этого вслух. Она была такой же жертвой махинаций лорда Брейкберна, как и он сам. Она даже в большей степени, потому что интриги ее отца связали ее с человеком, чьи ласки оставляли ее холодной.

– Приезжай навестить меня на месяц или два во дворец весной. А если тебе покажется несносным жить в Волари, мы можем снять дом. Я хочу… я хочу попробовать обзавестись семьей.

Лиллиана широко открыла глаза.

– Но разве мы не пытались? То есть… я делала все, что обычно приводит к появлению детей, хотя, честно говоря, я не знала, что ты серьезно хочешь завести детей. Если это так, я должна сказать, что ты проявил потрясающее терпение. Ведь уже шесть лет прошло.

Вилл нахмурился – она намеренно говорит так саркастически?

– Будь я проклят, Лили, я тебя не виню. Разве я имею на это право? Я должен навещать тебя чаще.

– По-моему, никто из нас не виноват. Ты ясно дал мне понять, что я всегда могу тебя навестить. Я сама решила проводить здесь большую часть года. Хотя, должна признать, твои приглашения были не особенно настойчивыми.

– Я и сейчас не хотел бы на тебя давить. Но мне бы очень хотелось, чтобы ты это обдумала. – Он поймал ее ладонь и поднес к губам. – Ты мой лучший друг, Лили, и мне бы хотелось уделять тебе должное внимание, но это очень… трудно, когда мы живем так далеко друг от друга.

Ее это явно тронуло.

– Это очень мило с твоей стороны, Вилл. Я вовсе не против того, чтобы навестить тебя в Хоксбридже, но ты не подумал, что месяц или два моего общества могут тебя… утомить. Ты так легко начинаешь скучать.

Вилл покачал головой и недоумевающе на нее посмотрел.

– Соскучиться с тобой? Ты практически единственный человек, чье общество меня никогда не утомляет.

Казалось, настал момент действовать, он наклонился к ней, обнял и поцеловал в губы. Он ощутил, как она затрепетала в его руках, она откликнулась. На мгновение голова его закружилась от наслаждения, он уже решил было, что на этот раз все будет по-другому.

Но она отстранилась, вздрогнула и отвернулась.

– Вилрован, – сказала она, тяжело дыша, – ты ведь задуешь свечи перед тем, как ложиться?

– Конечно, – он разочарованно вздохнул. Это почти – но не совсем – остудило его пыл. – Боги не простят мне, если я оскорблю твою стыдливость, дорогая.

Поздно утром Вилл и Лили завтракали, держась подчеркнуто вежливо. Они были избавлены от общества лорда Брейкберна и Аллоры, которые оба вставали рано, поэтому чай, отбивные, тосты и шоколад они поглощали в тишине.

Вилл предавался невеселым размышлениям в окружении расписных фарфоровых чашек. Нет ничего более нелепого, чем ухаживать за своей собственной женой. У него осталось неприятное ощущение, что вчера он свалял дурака. «Спасибо, Вилл, это было очень мило», – объявила Лили перед тем, как уснуть. Это причинило ему боль тогда и жгло до сих пор, в холодном свете утра.