Поднимая восстание, Перхуров надеялся на помощь находящихся на севере белых отрядов и англичан. Еще в середине июня ему удалось наладить связь с Мурманском, где высадился английский десант. Из образовавшегося в Мурманске Верховного Управления Северной области сообщалось, что не сегодня завтра в Архангельск войдет английская эскадра и высадит десантные войска для борьбы с большевиками. Однако расчет на английскую помощь был не обоснован: во–первых, английские корабли вошли в Архангельск только 2 августа; во–вторых, десант был весьма малочисленным, чтобы вести военные действия в широком масштабе; в третьих, главным заданием десанта была не так борьба с большевиками, как захват английских грузов, которые прибыли в Архангельск еще до революции, и британское правительство опасалось, что эти военные грузы через советчиков попадут в руки немцев.
Отсутствие какой‑либо помощи извне не смутило повстанцев, и бои не прекращались ни на один день, только затихая к ночи, чтобы с рассветом возобновиться с новой силой. Патроны и пищу подносили женщины и подростки. Они помогали чем могли: набивали патроны в пулеметные ленты, подбирали под огнем раненых и уносили их на перевязочный пункт. Но с каждым днем все больше и больше редели ряды защитников города.
На исходе второй недели восстания советским войскам удалось прорвать оборону, бои перекинулись к центру города, и велись на улицах и парках. Особенно ожесточенные бои разыгрались за район предместья Твериц. Несколько раз стрелки 6–го латышского полка и батальон китайских наемников пытались выбить укрепившихся белогвардейцев, но каждый раз, неся большие потери, вынуждены были отступать. Только после кровопролитного боя 19 июля, во время которого пали почти все защитники, Тверицы были заняты советскими войсками.
В штабе восставших все еще лихорадочно ждали вестей, что на помощь идут русские и английские отряды — никто на помощь не шел. Наконец, видя невозможность продолжать дальнейшее сопротивление, генерал Карпов, которому Перхуров передал командование, поверил провокационному предложению немецкого лейтенанта Балка. Балк прибыл в Ярославль еще до начала восстания с Германской военной комиссией, которую он возглавлял, для взятия на свое попечение около 1000 германских военнопленных, находящихся в Ярославле. Согласно Брестскому мирному договору, германские военнопленные освобождались от плена и переходили на положение дружеских военных частей, временно находящихся на территории России до своей эвакуации на родину — в Германию. Они получали статус неприкосновенности и подчинялись только своей Военной комиссии, которая в свою очередь подчинялась германскому посланнику в Москве, графу Мирбаху. Предложение Балка заключалось в том, чтобы повстанцы, как вооруженная часть русской армии, не признающая Брест–Литовского мира и продолжающая считать себя союзниками Англии и Франции и, следовательно, находящаяся в состоянии войны с Германией, сдалась бы в плен Германской военной комиссии. Таким образом, повстанцы обретали статус военнопленных, находящихся под стражей немецких солдат. Балк гарантировал им неприкосновенность и обещал не выдавать их советским властям.
Эта замысловатая комбинация, как и следовало ожидать, закончилась трагически. Узнав, что часть повстанцев перешла на положение «военнопленных», советское командование повело генеральное наступление. Однако часть повстанцев, не поверившая Балку, оказала красным самое ожесточенное сопротивление и не позволила им ворваться в центр города. Оперативная сводка, переданная в Москву Военно–революционным комитетом Ярославской губернии, характеризовала итог боя следующим образом: «Наступление 20 июля, подготовленное огнем тяжелой артиллерии, вследствие усталости наших частей не привело к занятию всего города, но отдало в наши руки все главные подступы».
Ночью на 21 июля небольшой части повстанцев удалось прорваться через Романовскую заставу и разойтись по деревням, где их скрывали крестьяне, чтобы позднее, переодевшись в крестьянское платье, пробраться на Урал и продолжать борьбу с большевиками.
21 июля, не встречая сопротивления, красные полки заняли весь город. Дымящиеся и заваленые грудами кирпича, битого стекла, исковерканного железа с крыш, улицы были покрыты трупами и стонущими ранеными, которых тут же приканчивали штыками красные янычары. Интернационалисты и стрелки врывались в уцелевшие от пожара дома; гонялись по дворам и садам за скрывающимися, хватали их, куда‑то уводили. Сдавшиеся в плен лейтенанту Балку повстанцы были выданы большевикам в первый же день Об их судьбе откровенно и цинично сообщила позднее «Красная книга ВЧК» (1–й выпуск) «Председатель Германской комиссии лейтенант Балк приказом за № 4, 21 июля 1918 года, объявил гражданскому населению г. Ярославля, что Ярославский отряд Северной добровольческой армии сдался вышеозначенной Германской комиссии Сдавшиеся были выданы большевистской власти и в первую очередь 428 из них были расстреляны» Это только в первый день, а о дальнейших расстрелах в Ярославле и его окрестностях сообщает обстоятельно историк и публицист Мельгунов в своей книге «Красный террор»: «По моей картотеке насчиталось за это время в тех же территориальных пределах 5004 карточки расстрелянных. Мои данные, как я говорил, случайные и неполные, это преимущественно то, что опубликовывалось в газетах, и только в газетах, которые я мог достать».
Нужно считать, что по приказу Ленина всего было расстреляно не меньше 6000 человек, и не только повстанцев, но и их родственников, в том числе и женщин.
Побежденный Ярославль представлял жуткое зрелище. На протяжении целых кварталов вместо домов на грудах развалин возвышались лишь почерневшие трубы. Из 7618 жилых строений от советских снарядов сгорело до основания 2147 и почти столько же имели повреждения от разрывов. Сгорели табачная и спичечная фабрики, четыре войлочных завода, завод свинцовых белил, лесопильный и механический заводы, три больницы и многие городские здания. От здания Демидовского лицея, с его богатейшей библиотекой, осталась груда обгорелых кирпичей. Совершенно без крова осталось около 30 тысяч жителей.
Знаменательно, что исход сражения, как в Москве и в Казани, был решен чужими интернациональными силами. Это признается и советчиками. Советский публицист Л. Генкин в своей книге «Ярославские рабочие в годы гражданской войны» между прочим отмечает: «В разгроме мятежников участвовали интернациональные отряды и подразделения, в составе которых находились чехи, словаки, венгры, поляки, китайцы и другие интернациональные революционеры».
А в брошюре «Солдаты революции», изданной Музеем Революции в Риге (1970), сказано не менее откровенно: «Латышские красные стрелки были решающей военной силой в подавлении левоэсеровского мятежа в Москве и белогвардейского мятежа в Ярославле. Они участвовали в разоблачении и ликвидации заговора Локкарта. За мужество и отвагу, проявленные в боях за Казань, 5–й латышский стрелковый полк был первым в Красной армии награжден почетным знаменем ВЦИК».
Участие на стороне красных в Гражданской войне многочисленных иностранцев советчики любят подчеркивать, как доказательство интернациональной коммунистической солидарности. Все это так. Однако они забывают, что борьба за советскую власть иностранцев, не только показывает интернациональную солидарность, но и антинародность советской власти. Сам русский народ эту власть защищать не хотел, а своих русских коммунистов не хватило, раз пришлось прибегнуть к помощи чужих.
Но нужно отметить и то, что в Ярославском восстании приняла участие и группа латышских контрреволюционных офицеров (около 30), и, как упомянуто выше, главным помощником Перхурова был латыш, кавалер ордена Святого Георгия полковник Гоппер. Волею судеб большинство латышских офицеров погибло от пуль и штыков своих бывших подчиненных стрелков.
Полковнику Гопперу, как и Перхурову, удалось пробраться на Урал и присоединиться к адмиралу Колчаку, который произвел его в генералы и назначил начальником дивизии.
