23 апреля, пятница. В воскресенье состоится бенефис Т.В. Дорониной, я уже неделю думаю, что бы мне придумать к ее празднику. Как всегда в подобных случаях я решил испытать безотказную в этих случаях щедрость С. А. Кондратова. За спиной в кабинете Т.В. уже стоит полный Брокгауз и Ефрон, теперь пусть постоят еще и 92 тома Толстого. С трудом я дозвонился до Кондратова, и сразу же принялись готовить экслибрисы, которые мы наклеим на книгу. Здесь будет два «товарных знака»: «Литинститут» и «Терра», наши с С.А. фамилии и сверху и снизу этого конгломерата — «Т.В.Дорониной — с любовью». Максим все это наклеит и упакует, а Леша из издательского отдела напечатает сами экслибрисы. Оба замечательные ребята, всегда готовые без особых разговоров все, что необходимо, сделать и выполнить.

Сегодня же к трем часам я поехал в Республиканскую юношескую библиотеку, где должно было состояться вручение дипломов победителей членам юношеских студий и литературных кружков, которые выиграли конкурс «Поколения». Как я и предполагал, все это по существу выглядело ужасно. Милые нарядные дети читали свои стихи, и стихи были почти у всех плохие, без всякой надежды на то, что когда-нибудь дети этому научатся. Конечно, бывают от рождения талантливые дети, но, как правило, в наше время ладные стихи рождаются еще от знания, от информации. Скорее, талантливые дети гибнут, не зная уже сделанного, ориентируясь не на собственные простые чувства, а на салонные или телевизионные образцы. Я попытался прощупать у зала с претензиями в основном на поэзию, что они читают, что прочли: в лучшем случае Цветаева и Ахматова, весь двадцатый век пуст, как снежная пустыня. Имена Смелякова, Твардовского, Исаковского, Заболоцкого почти неизвестны. Все это происходило в прекрасном новом здании, построенном еще при советской власти, в замечательном зале. Я в первую очередь виню в подобной эстетической глухоте учителей школы, не лучше, конечно, и руководители наших литературных студий. Мне горько это говорить, но поэты-неудачники множат молодых неудачников. Готовят молодых школьных высокомерных премьеров. Но что поделаешь, такая у нас сейчас жизнь, и она в интеллектуальных параметрах не скоро выпрямится. Одновременно стоит заметить, что очень многие ребята тянутся к литературе. Но как же им иногда мешают взрослые, с их наилучшими пожеланиями и почти бескорыстным энтузиазмом! В качестве подарков лауреатам раздавались книги, в том числе и «Изгой» Потемкина, книга, никак не подходящая для этого случая.

Но пятница у меня день-бой. Вечером перепутал и вместо презентации книги младшего Говорухина в Доме кино попал на китайский фильм. Фильм называется «Дорога домой», поставил его какой-то китайский классик. Пора наказывать себя за незнание китайских фамилий, за европейское высокомерие. Это вполне современная картина. Здесь молодая любовь двух людей, всю жизнь проживших вместе. Прекрасная картина и прекрасные актерские работы. Зал высоколобых кинематографистов, которые всегда говорят или об интеллектуальном кино, или о том, что народ, масса ничего, кроме криминала и убийств, понять не захочет, сидел как пришитый.

Что касается младшего Говорухина, то при всей моей нелюбви к сценаристам и режиссерам, старающимся еще и стать писателями, здесь все получилось на высочайшем уровне. Это не беллетрист, а человек, переживающий жизнь и стремящийся ее как-то отразить. Здесь есть даже определенная гордая сухость и сдержанность настоящего художника.

Вышла «Независимая газета». Я ревниво посмотрел только свой собственный материал и удивился. Благородные они люди: не поправили ни одного слова…

25 апреля, воскресенье. Что бы ни говорить и как бы себя ни успокаивать, но весь день и день накануне я прожил под впечатлением смерти Наталии Георгиевны Михайловской. Я ее видел в среду, когда она выходила из института, и тогда же она мне сказала, что чувствует себя неважно. В нашем престарелом учебном заведении это, конечно, знаковая смерть, это уже убыль по возрасту. Наталия Георгиевна была замечательным человеком, тихая требовательная культура которой не искала ни рекламы ни каких-либо иных исключительных действий. Нам будет практически невероятно найти ей замену, я не думаю, что в наше время ученый может приобрести подобную эрудицию, а самое главное, в ней существовал внутренний, несгибаемый пафос настоящего интеллигента. Что теперь будет делать Гошка, которого я летом водил в кино на какую-то приключенческую премьеру? Парню нет и шестнадцати, а он уже потерял сначала мать, потом бабушку, с которой жил и которая заменила ему мать. Есть ли справедливость на небесах? Хоронить её будем во вторник.

В 6 час. 30 мин. вечера состоялся бенефис Т.В. Дорониной во МХАТе на Тверском. Явка для меня обязательна. Во-первых, сам бенефис, сыгранный роскошно, широко, ярко, импровизационно, с таким размахом, который, кажется, ни один театр себе позволить не может, разве что Мариинский. Сначала Доронина играла с Аристархом Ливановым сцену из спектакля «Старая актриса на роль жены Достоевского», где даже для придурков была очевидна её мощь, актерская сила и отношение к действительности. В самом конце бенефиса, после антракта она пела, читала стихи Есенина; были показаны кадры из ее театральных работ. Если говорить о себе — меня выкрикнули на сцену, и у меня всё получилось. Доронина сидела на царском кресле перед декорацией, изображающей МХАТ в проезде Художественного театра, и это подчёркивало, что она-то и есть настоящий МХАТ. Это я и отметил в своем выступлении, назвав Театр на Тверском Большим МХАТом, а также пожелав добра и успеха филиалу этого театра — театру в Камергерском. Правда, В.Я. Вульф в перерыве сказал мне, что я усложняю Дорониной жизнь. Ну, это любовь к некой затирухе, и разве я сказал что-нибудь более жесткое, чем сказала сама Т.В. Табакову на вручении премии Солженицына?

Среди многих выступавших, конечно, надо отметить в первую очередь министра культуры, который говорил широко, ясно, с точной расстановкой приоритетов, с определением театра Дорониной как классического театра. Он справедливо, что, конечно, вызвало у ее врагов лютую зависть, назвал ее «несравненной и царственной». Если считать, что это первая его публичная речь, то программа очерчена, и выступление его можно назвать блестящим. По крайней мере, как мастер разговорного жанра он не хуже Швыдкого, но они, конечно, совсем разные. Среди прочего сказал: «Сейчас министерство культуры похоже на театр: будущий репертуар неизвестен, труппа не набрана, роли не расписаны». Это было воспринято с энтузиазмом: а вдруг перемены? Кто-то из наблюдателей сообщил мне, что в перерыв министр пить чай не пошел, я тоже не ходил, потому что договаривался на сцене относительно вывоза тележки с книгами, а потом прохаживался по фойе среди зрителей. В своей речи я говорил о двух Горьких, которые через дорогу смотрят друг на друга. Сказал и о том, что «два безумных Сергея дарят ей эти книги». На тележке 92-томное собрание сочинений Толстого выглядело очень внушительно. Несколько раз во время моего выступления мне хлопали. Ничего политически резкого я говорить и не пытался. У меня было несколько заготовок на начало. Одна из них «я попытаюсь сдержаться и ничего не рассказывать о себе». Подразумевалось, что все другие только и делали, что об этом говорили.

Опускаю море цветов, роскошный финал, когда на сцене даже пили шампанское, опускаю, что зал досидел до самого конца, опускаю, что до самого конца досидел и министр. Ему это интересно. Потом театральные деятели пошли вниз, в ресторан, и мы посидели там. Я сидел с Ф.Ф. Кузнецовым, В.Н.Ганичевым, В.А.Костровым. Думаю, у них была некая печаль из-за их публичной на сей раз невостребованности на этом юбилее. Здесь действие скорее театральное, а не интеллектуальное, пусть не расстраиваются. Еще найдут возможность выйти несколько раз.

На сцене Доронина подарила мне свой юбилейный альбом. Здесь же ее подпись. В самом конце альбома, на страницах, посвященных «Вассе», фрагменты моей статьи о ней в «Литгазете».