Еще днем возил собаку показывать врачу. Все разрешится в понедельник. Рана на бедре у нее пока не заживает. Главное, чтобы было все в порядке с гистологией.

24 января, суббота. Звонил утром из «Мосфильма» Орлов. Я не писал об этом, но уже давно ведутся различные переговоры относительно организации на «Мосфильме» неких курсов редакторов. Спохватились! То боролись с любой редактурой, цензурой, а теперь опомнились. Наши курсы корректоров в институте, которые мы превентивно открыли, пока работают на 1/5 — 1/6 своей мощности. Но их могут хватиться, и скоро. С Орловым мы долго беседовали, обсуждая программу этих курсов, и я из своих скудных средств пытался выкроить какой-то курс, но для этого надо было сначала договориться с Минераловым, со Смирновым, и я отчетливо понимал, что всё это паллиатив, нужно было найти идеальную фигуру, и она нашлась — я вспомнил о Петре Алексеевиче Николаеве. Дополнительным моментом явилось и то, что он живет от «Мосфильма» недалеко, совсем рядом. В смысле знаний и в смысле внутренней эмоциональности он, конечно, профессор-орган, может играть на любых трубках. Итак, утром звонили и Орлов, и Николаев. Орлов благодарил, Николаев советовался.

Газеты заполнены различными материалами по поводу «захвата дома на Поварской». Вырезки из газет на эту тему мне аккуратно сложил в почтовый ящик Ашот. Демократическая пресса, естественно, как бы всё переиначивает, и по поводу союза Василенко, и по поводу союза Казаковой, и даже по поводу «Дружбы народов». Я собрал свою информацию и узнал, что никто за аренду не платит, никто не оплачивает телефон и электроэнергию, вдобавок ко всему все эти региональные союзы, живущие в Доме МСПС, ведут против этого направления непрекращающуюся войну. А зачем? Газеты пишут, что, мол, старший Михалков собирается все это сдать под рестораны и казино. Ну что ж, все сдают, важно только — на что пойдут вырученные деньги. Если они пойдут на попытку удержать русское пространство в странах СНГ — это не так уж плохо. Замечательно, что в этой ситуации, чуть ли не обрадовавшись ей, вдруг отсветились, казалось бы, уже давно ушедшие с арены такие фигуры, как Черниченко, Оскоцкий. Оказывается, еще действуют. На самом деле силы сейчас поляризуются на другом принципе: за русское государство во главе с Путиным — или за демократический бедлам. Бунимович и Швыдкой поддерживают выселенцев. А чего их поддерживать? Давно надо всех разъединить, развести по разным квартирам, кстати, и у Евг. Бунимовича и Мих. Швыдкого есть все, что надо дать этим союзам, чего они вожделеют — помещение, ведь и в зоопарке не держат всех тварей в общей клетке! Идеологические противники, надо их разводить.

Вечером одна из телепрограмм нанесла удивительно мощный удар по министру культуры. Это в программе А. К. Пушкова «Постскриптум». При всей независимости автора программы, я не думаю, что подобная акция не была согласована где-нибудь достаточно высоко, а не только на уровне московского мэра. Скорее всего, это связано с очень уж заметной осью: Швыдкой — Кобзон. Но вернемся к Швыдкому. Его били его же демагогией, по его же рецепту. Очень интересно говорили Юр. Поляков, Вас. Ливанов, Сав. Ямщиков, Ник. Губенко. Все люди заинтересованные, но по-разному. Вообще, в последнее время много идет разговоров и о коллекции Балтина, которую так эмоционально, на дворовом чувстве справедливости, Швыдкой собирается передавать Германии, и по поводу «Культурной революции», передачи Швыдкого. «Культурную революцию» я смотреть перестал, мне стало неинтересно, так как, хотя вопросы автором ставятся любопытные, но приглашается на это какая-то несерьезная тусня. Швыдкой любит говорить, что готовит все четыре передачи за один день, в воскресенье, дескать, в свободное от работы время. Основная функция у министра культуры — охранительная: не подрывать основ культуры, а сохранять их, «поливать маслом бушующее море».

25 января воскресенье. Был у Владислава Александровича, обсуждали с ним вопрос учебников по позиционному обучению. Он молодец, свои Средние века сделал образцово и, кажется, готов сделать всю оставшуюся зарубежную литературу. Нашим я предлагал это в течение пяти лет, но все заняты своими делами, даже не хотят заработать. Русская лень выше всего. Во время моего пребывания у В. А. звонил Виктор из Екатеринбурга. Я сказал, чтобы читал мое интервью в «Комсомолке». Был у него намёк, что вот, дескать, интервью писателя, которого он знает, но который уходит с литературной и художественной арены. Я сразу спросил: а читал ли ты статью, которую напечатала «Литературная газета»? Но это он уже не читает. Вот так и возникают мнения. Он даже не понял, что за этим интервью стоит огромный роман, о котором в Ленинские дни протрещало радио как о лучшем, что сделано в последнее время на эту тему. «Комсомолка» стала совершенно «желтой» газетой, и надо беречься её.

Днем звонил Тане Скворцовой, поздравлял с днем ангела, расспрашивал о Леве. На той неделе ему, возможно, будут делать операцию. Дело у него с ногами серьезное, меня это очень волнует. Я еще раз был поражен его мужеством — он никому никогда ничего об этом не говорит. Это и моя позиция — о собственной боли нечего рассказывать, это никого не интересует.

Около семи, перед тем как я ушел в клуб поднимать железо, смотрел познеровскую передачу о Ленине. Познер умный и хитрый человек, но неужели он не понимает, что с таким акцентом, тряся имя Ленина, он постоянно саморазоблачается? Было пятеро «взвешенных» приглашенных: Витя Ерофеев — человек острый, с воображением, с определенными корнями; Александр Николаевич Яковлев, которого мы все хорошо знаем как ренегата, любителя Америки, человека, по словам прессы, которого в юности пасла американская разведка; был приглашен также главный режиссер Ленкома Марк Захаров, автор нашумевшего хита: «Сожжение партбилета в пепельнице», а также других не менее в свое время доходных спектаклей о Ленине. С другой стороны, было двое стариков: Рой Медведев и Сергей Георгиевич Кара-Мурза. Я думаю, что зал с его аплодисментами был искусно и талантливо подобран помощниками Познера. Я еще раз хочу сказать, что демократ начинает уходить в демагогию. Но неколебимыми остаются самые простые формулировки. Опускаю и старую антиленинскую аргументацию, и «пароход философов», и так называемые концлагеря, и призывы Ленина «к повешению и расстрелам», — считаю, что это не более чем словесные ходы. Самое главное случилось тогда, когда в ответ на эти басни Кара-Мурза назвал Яковлева и Захарова ренегатами: чего, дескать, с них возьмешь? Вслух, прилюдно, публично. Это словечко, несколько выпавшее из обращения, всё поставило на место. Оно, кстати, из ленинского лексикона. Было также занятно наблюдать за Познером, все время укорачивавшим «чужих», говорящих, в отличие от «своих», довольно аргументированно и точно, и предоставлявшим в избытке для говорения банальных вещей слово «своим». Смешна была ситуация с деньгами Парвуса, которые тот давал на революцию. Интересно, а наши демократы разве не получали никаких денег? Не ездили за счет госдепартамента в Америку и другие страны? Не получал ли Валенса какой-то заграничной помощи? Это ведь обычное дело, когда одно государство борется со структурой и строем другого и пытается его разрушить. Замечательно, что при всей якобы придуманной познеровской победе — он испытал настоящее поражение. Наполеон ведь тоже, кажется, победил при Бородино, но чисто формально. Русские войска отошли, а чем кончилось дело?

26 января, понедельник. Пословица не обманывает — день действительно тяжелый, таким он и получился для меня, хотя закончился довольно удачно, я бы даже сказал — счастливо. Еще в пятницу испортилась казенная машина, а после своей женитьбы на внучке Марка Галлая наш шофер Коля почувствовал себя человеком раскованным, поэтому в пятницу машину чинить не стал, ушел с обеда, а повез ее в ремонт только в понедельник. Это, конечно, спутало все карты: банк, машину за А. И., прочее. Я предупредил В. Е. Матвеева, что часа в три мне нужна машина, чтобы отвезти собаку в лечебницу, а в пять — чтобы ехать в индийское посольство. Сам бы на своей «Ниве» я сделать всего не поспевал. Мне хотелось успеть сделать и рабочее, и домашнее, жить в ситуации неизвестности в отношении собаки было уже невозможно. Все мои планы, конечно, рухнули. В. Е. распорядился по-своему, он вообще побаивается наших шоферов и особенно стережет, не давая ему перерабатывать, Мишу. В. Е. дал мне в помощь Толика, но по дороге домой машина сломалась и стала. Пришлось возвращаться в институт, доставать из гаража свою машину. На все это нужно было время и нервы. Взял несчастную собаку, всю перевязанную и побитую, и поехал в лечебницу. И вот первая удача: опухоли у нее не злокачественные, а с одной раны даже сняли швы, другая будет еще долго заживать, ее надо только мазать люголем. Попутно купил еще одну банку. Но это лишь один сюжет, и этот сюжет наслаивался на первый. Двоих ребят, которые с группой студентов отправились в Данию, сняли с рейса: это Антон Соловьев и Соня Луганская. Жалко ребят до слез, а главное, все это по полной глупости. Наш международный отдел поверил каким-то слухам, разговорам и не потребовал с этой сладкой и, кажется, влюбленной парочки, которым всего лишь по 17 лет, нотариально заверенного разрешения их родителей на поездку. Такая бумага по закону требуется на выезд из страны. Я даже представить себе не могу те чувства, которые ребята пережили на аэродроме. Вдобавок у них сломались каникулы, пропала вся их подготовка, подарки и т. д. И самый бессмысленный парадокс: они сами задали этот вопрос в международном отделе — нужна ли эта самая справка? Вот это отношение к действительности меня начинает все больше и больше пугать. Не хочу называть фамилий — но один читает практически никому не нужный предмет, и читает плохо, другой читает предмет нужный, взял самые громкие и известные имена, но читает с такой удивительной скукой, с отсутствием хотя бы малейшего блеска… третий давно пропился, но сделать с ним ничего нельзя, за него общественность. Четвертый сделал институт местечком, где можно только получать зарплату, числиться. Ну да ладно. Далеко не все такие. Но всё чаще думаю о том, что пора кому-то всё сдавать, и пусть новые молодые силы разбираются со всем.