На взгорке Дубчик сбавил скорость, и мы поехали тише и медленнее. Братик все еще ругался, но тоже тише, тоже медленнее.

Мы закурили, братик еще раз попытался опустить стекло, ничего не вышло, полез в пепельницу, но она выпала целиком, осыпав рычаг переключения скоростей пеплом и скрюченными бычками сигарет без фильтра.

Дубчик тем временем увидел некую, ясную лишь ему одному цель и чуть поддал газку и парку.

- Вот чудило, - сказал братик, и я снова начал набирать Дубчика. Уже справившись с набором и слушая медленные, нежные гудки, я увидел, куда так стремился наш товарищ - на дороге стояли плечевые, все те же самые. Одна - повернувшись к нам спиной. Вторая, напротив, лицом. Отставив ножку, она с любопытством всматривалась в летящую к ней машину, за лобовухой которой расплывался в безмерно ласковой улыбке Дубчик.

- Дубчик, ты чего? - успел выдохнуть братик, когда его товарищ резко дал по тормозам возле плечевых.

Со смачным железным чмоком мы влепились в зад вставшей машины.

- Суки! - услышал я, выскакивая из «копейки», голос Дубчика. - Суки драные! Проститутки!

Дубчик уже вылетел на улицу и дикими глазами озирал результаты своей остановки. - Какого ляда вы тут стоите, прошмандовки? - верещал он, и руки его суетно искали предмет, которым можно было бы жестоко и с оттягом наказать двух беспутных девок, совративших его с прямого асфальтового пути.

Не найдя ни ремня, ни крепкого дрына, раскинув злые ладони в стороны, Дубчик кинулся к девкам, но те оказались понятливы и быстры. Пробежав за ними метров десять, Дубчик махнул рукой и вернулся к машинам.

Братик дал задний ход, снова вышел из «копейки», и минуту мы стояли опечаленные, перекуривая, глядя на результаты первой части поездки.

Отдышавшись, отругавшись и отплевавшись, мы снова загрузились в машины. - Лучше бы мы бабки отдали этим коблам и уехали без тачки, - сказал Дубчик. - Дешевле бы обошлось.

Он, впрочем, говорил это без злобы и почти уже улыбаясь.

Плечевых метрах в ста от нас подсадили в кабину фуры, и когда она, набирая скорость, дымила мимо, Дубчик, высунувшись наглой башкой в окно, успел пожелать шалавам, чтоб их сделали вот так и вот эдак, и еще через эдак поперек, а после залили в местах потребления соляркой и тасолом.

Водитель фуры тормознул, показалась чумазая рожа и спросила, о чем шум.

- Езжай давай, - сказал ему Дубчик и сам тронулся. И мы за ним, куда деваться.

Дорога была пуста, только изредка кто-то пролетал по встречке.

До города оставалось недалеко, но теперь мы береглись и еле двигались. Если что - братик тормозил, переключая скорость, да и трос позволял маневрировать, когда мы принимали то влево от побитого зада машины Дубчика, то, значит, вправо.

Завидев в белой дымке родной город, Дубчик, верно, опять забылся - да и прискучило ему катить медленно: подобной езды он не позволял себе ранее никогда. Колеса завертелись, пейзаж заторопился мимо, «копейка» загрохотала костями, пепельница задребезжала. - Давай звони ему, - сказал братик, иногда рефлекторно выдавливая педаль тормоза, никак не отзывавшуюся на давление.

На очередном вираже раскрылся черный зев бардачка, оттуда посыпались обильные гаечные ключи, изолента, наждачная бумага, и с перепуга я выронил телефон.

Нехорошо ругаясь, мы подъезжали к перекрестку: братик, вцепившийся в руль, и я, судорожно ковырявшийся в барахле на половичке в поисках телефона, когда нас обогнала новая «девятка» и неожиданно встала впереди, пропуская грузовик, мчавший по главной нам наперерез. Дубчик, взвизгнув тормозами, резко вырулил вправо, ну и братик тоже, избегая повторного удара в тыл товарищу, принял еще правее, на обочину, плавно переходящую в овраг.

- Ду-у-убчик! - успел весело крикнуть братик в ту секунду, когда машины наши поравнялись. Дубчик смотрел на нас, улыбаясь, а мы смотрели на Дубчика восхищенно.

Свободный трос кончился, наша «копейка» рванула машину Дубчика на себя, и дальше мы ничего не видели, сделав по дороге в овраг два, с хряком, рыком и взвизгом, переворота.

Перед глазами мелькнули кусты, небо, кусты, небо, трава, много зеленого, желтого, розового цвета.

С жутким дребезгом «копейка» взгромоздилась на крышу, и секундой позже, в двух метрах от нас на обочину пала иномарка Дубчика.

Вниз головами какое-то время мы висели с братиком молча, словно в задумчивости, разглядывая узоры треснувшего стекла. Движок работал, колеса крутились.

- Движок работает, - сказал брат со спокойным удивлением и повернул ключ зажигания. Машина заглохла.

- Ты цел? - спросил он.

Лицо мое было в пепле, но я был цел.

Мы отцепили ремни и, пиная двери, стали выбираться. Двери раскрылись, и мы выползли на августовскую травку.

Встали, потрогали руки и ноги.

- У тебя кровь, - сказал я, указывая братику на лицо.

- Гаечный ключ зубами поймал, - отмахнулся он, сплевывая, и позвал:

- Дубчик!

- Подержите тачку! - раздался голос Дубчика из машины.

Мы схватились кто за что - за колеса, за подвеску, за бампер. Со второй попытки Дубчик открыл дверь и вот уже спрыгнул к нам, легкий и целый.

Прибежал водитель «девятки»:

- Вы живые, мужики?

Мы все еще держали машину Дубчика, словно она могла взмахнуть крыльями и улететь. Впрочем, почти так оно и было.

- Гляньте, пацаны, - сказал Дубчик.

Мы глянули: машина его стояла на самом краю другого обрыва, и если бы Дубчик осыпался туда, он бы уже не вылез на белый свет.

- Дай сигаретку, - попросил братик сипло.

- В машине остались, - сказал Дубчик привычно, будто мельком, как отвечал, быть может, тысячу раз до этого, и тут мы захохотали.

- В ма…ши…не!… - хохотал и кашлял братик.

- В ма-ши-не! В машине, Дубчик? Так возьми…

Дубчик сам присел от смеха и стучал кулаком по земле.

Мужик из «девятки» отдал нам пачку сигарет и, сказав напоследок «Веселые вы пацаны!», ушел к своей машине, карабкаясь по склону.

Мы тоже пошли за ним, посмотреть и разобраться, как мы тут кувыркались, но ничего толком не было понятно. На улице уже вечерело, темнота подступала настырно и незаметно.

Что твои плечевые, мы постояли на трассе и приняли решение оставить «копейку» тут, а машину Дубчика извлечь, для чего необходимо тормознуть какой-нибудь грузовичок с приветливым и отзывчивым на людскую беду водилой.

В меру мощная машина вскоре пришла.

- Чего, сынки? - спросил мужик, выйдя к нам на свежий воздух из своего грузовичка, груженого кирпичом, и мы сразу поняли - этот поможет.

- Вон, отец, кувыркнулись.

Мы, не сговариваясь, сразу стали называть его отцом. Мужик к этому располагал. К тому же все мы давно были безотцовщиной.

Отец спустился вниз, в овраг, не уставая жалеть нас и подбадривать.

- Ах вы, дуралеи, - говорил он. - Как же вас теперь доставать отседова…

Мы еще не успели дойти до поскрипывающей на краю машины Дубчика, как за нашими спинами на дороге раздался грохот такой силы, словно с неба об асфальт пластом упал старый, очень железный самолет. Мы, трое молодых, сразу дали слабину в коленках и присели, как зашуганные. Спаситель наш, не дрогнув, оглядел нас, застывших на корточках, и медленно повернул взор к трассе.

В его грузовик правой стороной въехала «Газель». Водителя «Газели» не было видно. Но то, что представляла собой правая сторона его машины, не оставляло надежды увидеть его при жизни. Кирпич, который был в кузове грузовичка, от дикого удара осыпался на «Газель», частично украсив крышу, частично заполнив салон.

Мы бросились к дороге… обежали «Газель»… водитель сидел на асфальте с голыми ногами. Белые пальцы шевелились, словно опознавая друг друга заново.

Подняв водилу, наперебой расспрашивая, как он себя чувствует, не получая ответа, мы все-таки разглядели, что у него нет ни единой царапины; разве что при встрече с грузовиком он вылетел из тапочек и на улицу вышел уже голоногим.

- Как же ты мой грузовик не заметил, милок? Заснул, что ли? Ой ты, дурило…