Чтобы мы могли сначала ужаснуться этой буквальной, чудовищной схожести, а потом - обрадоваться ей.

Провинциальная философия России

Слово «провинция» - нехорошее. Для человека с самым минимальным классическим образованием сразу становится ясно, от какого слова оно произведено. Да-да: veni, vidi, vici - помните? Так вот, от третьего. От глагола vinco - побеждать, точнее, завоевывать. Ну, вы поняли. В Риме провинциями называли подвластные Риму внеиталийские территории. Управлялись они наместниками, как правило, управлялись плохо. Чем это кончилось, известно: провинциалы сначала сели на шею Риму, а потом ее сломали.

В России провинции никогда не воспринимались как «завоеванные земли». Не то чтобы земли в России не завоевывали - просто этот период обычно выпадал из исторической памяти, в ней оставалось заселение и обустройство, а не стычки. Единственной провинцией в римском смысле слова у нас является Кавказ, который как раз провинцией-то обычно и не называют. Потому что этот чертов Кавказ находится все время в центре внимания, а провинция на то и провинция, что она лишена какого бы то ни было внимания со стороны.

Римское слово попало к нам случайно, в ходе административной реформы, когда страну уздой железной поднимали на дыбы. В 1719-1795 гг. провинциями называли административно-территориальные единицы в составе губернии. Делились провинции на доли и дистрикты. Впоследствии про дистрикты и доли все забыли, а вот слово «провинция» в языке осталось. В значительной мере из-за того, что провинциями называли части своих стран итальянцы, испанцы и прочие французы.

По- русски провинцию называют проще: глушь. Еще одно родное для нее слово -глубинка. Как водка относится к воде, так глубинка - к глубине. Глубина - это что-то большое и чистое, объективно существующее. Глубинка - мелкое и грязное, порожденное людской нечистоплотностью. «Забились люди в угол», затараканились, вот и завелась «глубинка», очередной «волчьехренск». «Дыра» - означает всю ту же «глубинку», но грубее.

Впрочем, трансцендентное измерение тут тоже прорезается. Глубин(к)а (в отличие от бюрократически-нейтральной «периферии», как зовут еще эти земли) - все-таки имеет вертикальную ось, пусть и направленную вниз. В иврите перемещение в Святую Землю обозначается глаголом «подниматься», а уход - «спускаться». Глубина глубин - это Египет, «дом рабства». Русская «глубинка» - это тот самый библейский Египет, место предельной оставленности.

Какой оставленности - отдельный вопрос. Собственно, провинциальность - это обделенность тремя ресурсами: деньгами, властью, культурой (понимаемой широко, в том числе как «качество жизни»). Окончательную печать «глубинке» придает отсутствие последней, но первое и второе являются необходимыми условиями существования третьей. Культура есть деньги и власть, приложенные к правильным людям и их жизни.

Если обобщить предельно, то провинция - это место, обделенное своей жизнью и вынужденное жить жизнью чужой: например, смотреть телевизор, пить или просто подыхать от скуки, мечтая о волшебных краях, о Москве и Америке (или хотя бы о ближайшем центре).

А теперь займемся конкретикой.

О российской провинции и ее многочисленных трагедиях написано очень много разного. Правда, материал этот сырой, как торф. Факты есть, но они не складываются в общую картину. Не доказано даже существование этой общей картины - обобщенного портрета российской провинции, который имел бы хоть какой-то смысл. То есть предполагается, что общие черты есть: Россия ведь, по сути, довольно-таки однородна, никаких особых региональных пестрот в наших палестинах нет.

Для начала зафиксируем факт. Россия в целом - провинциальная страна. Специфика состоит в том, что она является периферией (то есть провинцией) сразу нескольких великих стран и цивилизаций: до недавнего времени - задворками Европы, потом - еще и помойной ямой Америки, ну а теперь примеривается на роль сырьевого придатка Китая. Неизменным остается провинциальный статус, избавление от которого, собственно, и является российской национальной идеей. Она стремится стать центром. Центром хоть чего-то. На худой конец, центром катастрофы, на это здесь люди тоже согласны: так надоело чувствовать себя «жопью» и «дырой».

Если углубиться в дыру, то мы видим следующее. Наименее провинциальными считаются две столицы - Москва и Петербург. Эти два города друг друга не очень любят: отношения между ними примерно как между обнищавшим дворянином и разбогатевшим купцом - один другого называет худородным, другой честит прощелыгой. И то и другое в глазах оппонента - признак провинциальности. Отсюда и название «культурная столица» применительно к СПб: имелось в виду, конечно, что Москва - культурная провинция Питера. Ну а Питер до недавнего времени был экономической провинцией Москвы. Это проявлялось в провинциальных повадках москвичей и петербуржцев. Москвич, впервые попавший в Питер, ходит по историческому центру, разинув рот (типично для провинциала всех времен и народов), а петербуржец в Москве ахает от высоких кабацких цен и держится за кошелек (что тоже для провинциала всех времен и народов норма). Сейчас по этим параметрам города вроде как уравнялись.

Что касается третьей компоненты, власти, то и Москва, и Петербург, и вся Россия в целом являются провинцией Кремля. Его лучше представлять себе соединенным с Шереметьево, тогда все будет совсем точно.

За пределами двух столиц начинается глубинка в собственном смысле слова.

Это, прежде всего, выжженные зоны вокруг больших городов. Особенно Подмосковье, из которого все толковые люди уехали в Москву, а поселившиеся на опустевших землях москвичи не вписались в ландшафт, а возвели анклавы - финские и шведские дома, каменные хоромы с башенками и шпилями, охраняемые коттеджные поселки и прочие островки цивилизации. Впрочем, быстро пустеющие и приходящие в негодность при малейшем дуновении финансового ветерка: сколько недостроенных дворцов стоит с дефолтных еще времен по живописным уголкам… Вокруг же - ужас, свинство и одичание. По крайней мере, так говорят те, кто там бывал.

Дальше начинается «сама Россия». Окинем взглядом ее бедные селенья в поисках чего-нибудь радующего глаз.

Ничего себе - миллионники, неплохи также небольшие, не дотягивающие до миллиона, но обремененные экономическим, научным или культурным потенциалом города, городки и городишки. Например, Новосибирск нельзя назвать «типичным провинциальным городом», он для этого слишком большой и слишком богатый. Но и Иркутск, пожалуй, тоже - там есть хороший университет, Байкал под боком, памятник Государю Императору, городские легенды и «свои понты». Или взять махонький (всего-то шеститысячник) Мышкин в Ярославской области. Сам себя он определяет как «город классической провинции». Городок с гонором, со своей внутренней жизнью, и даже смешные музеи мыши, водки и валенка - очень в кассу. Крохотный центр, где течет жизнь - маленькая, но своя.

Если смотреть дальше, то можно различить контуры не провинциальных (или не очень провинциальных) сел и деревень. Такие тоже есть, там налажена своя жизнь, более или менее интересная. Но вокруг этих анклавов и вкраплений стелется бесконечная мухосрань и глушь.

Первый и главный признак провинциальности - труднодоступность. В провинцию трудно попасть, и из нее практически невозможно уехать. Тут, как говорил Чаадаев, в действие вступает «фактор географический».

Россия - малонаселенная страна. Если бы все ее просторы были равномерно заполнены людьми, как в Европе, мы бы жили в огромном и очень интересном мире. Но среднее расстояние между двумя населенными пунктами у нас в два с лишним раза больше, чем на проклятом и вожделенном Западе. Накладываясь на фактор климатический (попробуйте-ка попутешествовать, когда метет поземочка), это обстоятельство становится роковым: всякое передвижение в пространстве превращается в мучение.