Нина и не собиралась сопротивляться, но Фира Эммануиловна продолжала свой монолог:

— Я хочу, чтобы ты знала, Ниночка, что твоя бабушка и вся ваша семья для меня очень близкие и родные люди. И ты, и твоя мама всегда можете ко мне приезжать. Вы для меня — подарок из моего любимого Киева. Знаешь, Ниночка, ведь когда я замуж вышла и в Москву переехала, мне всего двадцать лет было. А Киев забыть не могу. Все он мне ночами снится. Так что ты мне все-все расскажешь, и про Киев, и про моих дорогих киевлян.

Нина подала документы и стала ходить на подготовительные курсы в старом здании на Моховой. Предполагалось, что она должна не покладая рук готовиться к экзаменам, поэтому, усыпив бдительность Фиры Эммануиловны, блаженствовала в книжном море. К счастью, филфак был надежным прикрытием: откуда пожилой тете знать, что Джек Лондон, Голсуорси и Ремарк не входят в школьную программу?

В тетиной библиотеке можно было наткнуться на что угодно: так, за массивным Брокгаузом и Ефроном обнаружился пресловутый двухтомник «Мужчина и Женщина», спасенный Васисуалием Лоханкиным из Вороньей слободки во время пожара. Тут же, полкой выше, наискосок, стояли и сами Ильф и Петров, вдохновенно создавшие Васисуалия с его страстью к гекзаметру и неверной жене.

Короче, Нина кайфовала. Она даже и не мечтала о том, что вынужденное пребывание в столице нашей Родины окажется таким плодотворным!

Сочинение писали в огромном зале, в котором деревянные полукруглые столы располагались амфитеатром, напомнившим описания арены боев гладиаторов. Было предложено несколько тем, но ни одной свободной, на что, собственно, Нина и рассчитывала. Формулировки были совершенно неудобоваримыми. Поколебавшись, выбрала: «Концепция русского национального характера в произведении Л. Н. Толстого „Война и мир“». Слово «концепция» вообще ни в какие ворота не лезло, и Нина так и не смогла перевести его на русский язык. Зато «русский национальный характер» был понятен вполне.

По аудитории порхало легкое недоумение, вызванное сложностью тем. Некоторые отчаянные даже пытались что-то списывать, но их тут же выводили под белы руки бдительные преподаватели, курсировавшие по лестницам между столами.

Результаты должны были стать известны через несколько дней. С трудом удалось пробиться сквозь толпу абитуриентов к деревянным доскам, на которых белели листочки с сотнями фамилий тех, кто получил «двойки». На удивление, своей фамилии в них не обнаружила. Это означало, что она написала сочинение как минимум удовлетворительно и допускается к устному экзамену по русскому и литературе, где заодно и узнает, какую оценку получила ее пресловутая концепция.

Время поджимало. Чтобы попасть к Жене на свадьбу, нужно было успеть на вечерний поезд в день второго экзамена. Поэтому Нина бодро вошла в аудиторию в числе первых храбрецов и равнодушно взяла билет. Нельзя сказать, чтобы она совсем ничего не знала. Можно было попробовать сконцентрироваться. Только к чему? Все было решено заранее. Она сидела и мечтала о том, как завтра увидит Гришу. Вот поезд замедляет ход, вот по перрону бежит Гриша, и над букетом белых пионов сияют ей навстречу черные глаза…

— Одельская! Вы готовы? — вернул ее в суровую реальность голос преподавателя, симпатичного дядечки в очках и лысине. — Садитесь отвечать.

Нина с готовностью подхватилась со своего места и села перед преподавательским столом.

— А я ничего не знаю! — радостно объявила она.

Ее довольное выражение лица находилось в полном противоречии с ожидаемой катастрофой.

Дядечка усомнился:

— Так-таки и ничего?

— Ничего! — еще больше расцветая прямо на глазах, подтвердила Нина.

Преподаватель недоверчиво хмыкнул:

— Ну что ж, посмотрим, на что вы сочинение написали. — Он уткнулся в ведомость. — Вот! По сочинению у вас «четверка». Блестящий результат! Может быть, все-таки попробуете ответить?

Он с надеждой посмотрел на Нину. Та заколебалась. Может, правда попробовать? Но Гриша, Женя, свадьба…

— Нет!

— Жаль, — искренне сказал экзаменатор, совершенно непохожий на равнодушного монстра, только о том и мечтающего, чтобы завалить рекордное количество невинных выпускников.

И Нина ринулась к свободе.

Свадьба была как свадьба. Все необходимое (цветы, фата, платье, жених) имелось в наличии. Жениха Нина прекрасно знала: с добродушным медлительным Сеней Женя встречалась с десятого класса. Он ежедневно толокся вместе с многочисленными приятелями и приятельницами общительных сестер в их шумной квартире, повергая бабушку Соню в трепет хриплыми записями опального Высоцкого.

Итак, свадьба пела и плясала как положено: после регистрации в загсе ездили к Вечному огню, а вечером объедались в кафе. Гостей было множество: попробуйте собрать всю еврейскую родню, и обязательно окажется, что забыли тетю из Бердичева. Кроме родственников были друзья — одноклассники, однокурсники и просто знакомые молодоженов. Не было только Леры: она, не пройдя по конкурсу в прошлом году, этим летом решила попытать счастья в одном из южных университетов.

Нине было интересно, но не очень. Она уже сожалела о своем опрометчивом отъезде из Москвы. Правда, кроме свадьбы, оставалась еще одна, главная, радость.

Но Грише было не до Нины. Он сдавал вступительные экзамены в мединститут. По химии получил «пять», на физике бился как лев и все-таки вынудил приемную комиссию поставить «отлично». Впереди была легкая для него биология и сочинение, которого он совершенно не боялся, обладая врожденной грамотностью, тем более что «концепция» ему точно не грозила. Все эти новости Нина узнала на вокзале, куда наспех, без белых пионов, примчался Гриша. Домой ей пришлось добираться одной, на трамвае, а Гриша поехал на консультацию. Откровенно говоря, в мечтах рисовалась более романтическая картина. Действительность оказалась прозаичной: она даже не успела в красках обрисовать, как ее забраковали по национальной непригодности, и как это обидно и несправедливо, и нет в жизни совершенства, и так далее, и тому подобное.

Нина потолкалась среди чинно веселившихся гостей и пошла искать Лелю — поплакаться о своем бесславном фиаско в МГУ. Тетя нашлась в кухне. Она командовала немногочисленным отрядом зрелых родственниц, осуществляющих ответственную миссию кормления гостей. Кафе было арендовано только как плацдарм для веселья, а доверить предприятию общепита приготовление блюд Леля считала ниже своего достоинства. Новообретенная Женина свекровь, Рита, была полностью с ней солидарна.

В течение недели до знаменательного события продукты добывались, затем варились, жарились, тушились, измельчались, нарезались, рубились, взбивались, натирались и всячески видоизменялись в домашних условиях, а в день свадьбы с утра доставлялись в кафе на такси и единственном личном «Москвиче», принадлежащем троюродному дяде жениха по отцовской линии.

Несмотря на форсированную подготовку, суматоха в кухне царила немыслимая. Усталые тетушки сбивались с ног, спеша подать, унести, принести, вымыть — и чтобы все было красиво!

Увидев унылую племянницу, Леля тут же сунула ей в руки поленницу дефицитной сухой колбасы: почистить и нарезать. Нина даже обрадовалась — наконец-то и от нее будет хоть какая-нибудь польза — и принялась обдирать колбасные тушки. Но не тут-то было! Колбаса раздеваться не желала. Нина тщетно пыталась выполнить ответственное поручение, осознавая важность момента, пока Леля не сжалилась и не посоветовала обдать строптивую колбасу кипятком. После этой нехитрой манипуляции оболочка сползла как чулок. Уф! Нина нарезала тонкие, как пергамент, кружочки и, успокоившись после кулинарной битвы, стала прислушиваться к разговорам.

— …нет, я этого не понимаю! Хоть убейте, не понимаю! — поправляя влажные от духоты тонкие волосы, сползавшие на глаза, возмущалась Леля.

— Мне кажется, их можно оправдать, — неуверенно возражала Рита, украшая «оливье» клумбой из яичных розеток и вареной морковки. — Люди уезжают в надежде на лучшую долю.