В общем, любые действия, направленные на выращивание внучки, обставлялись неимоверными сложностями: сок из моркови или яблока (натертых на деревянной, а ни в коем случае не на металлической терке) отжимался вручную через стерильную марлю, кашка варилась с тщательным соблюдением строго выверенных пропорций, яичный желток разминался специальной вилочкой в специальной чашечке и так далее. Но труды эти не были обременительными — все искупала пламенная любовь к семейному божку.

И божок рос в теплых любящих руках, окутанный преданностью, купающийся в ласке, уверенный в том, что это и есть обычная жизнь и по-другому не бывает.

Первые шаги Нина сделала в Киеве, а бегать вовсю начала во Владивостоке. Ее нельзя было оставить ни на минутку. Лезла повсюду, переворачивая и рассыпая все, что под руки попадалось. Оля, уложив малышку днем, стремглав летела с холма вниз, в магазин за продуктами. Несколько раз все обходилось: Нинка безмятежно сопела, обняв плюшевого одноухого зайца. А потом, как будто чувствуя свое временное одиночество, стала просыпаться и, научившись вылезать из кроватки, хозяйничала во всем доме.

После того как она перевернула корыто с замоченным бельем, устроив в кухне потоп с элементами погрома, Дмитрий прислал из части двух солдат, приладивших обычную садовую калитку в дверном проеме между кухней и комнатой. Теперь Оля, уходя из дома, завязывала калитку зеленой атласной ленточкой, чтобы маленькая шкода не могла резвиться на просторе.

Нина росла. Оля и Дима привыкали к роли добросовестных родителей, тем не менее обращаясь с дочерью как с куклой, таская ее за собой куда вздумается — в гости, театры, концерты и даже рестораны. Музыка, веселье, развлечения, не жизнь, а карусель — только круги мелькают перед глазами, все быстрее-быстрее-быстрее! Стоп! — приехали! Здравствуйте, дорогие бабушки! Надо мыть руки и садиться за стол.

Дмитрию предложили поступать в Калининскую военную академию. Нужно было расставаться с Владивостоком, к которому успели прикипеть душой, с друзьями, с морем. После окончания академии, скорее всего, придется служить на суше. Долго не раздумывали. Голому собраться — только подпоясаться. Подхватили пятилетнюю Нину — и вперед!

В Калинине поселились в коммунальной квартире. Не настоящей, конечно. Четыре комнаты по-братски разделили еще с одной семьей, в которой была — вот удача! — девочка, ровесница Нины. Но ее бабушка, замкнутая строгая старуха, не очень-то разрешала детям играть вместе, опасаясь, что непоседливая Нина внесет беспорядок в священную чистоту их семейной крепости.

Девочка не сильно расстраивалась: у нее свои бабушки есть. Целых две! И они, сменяя друг друга, ответственно несут вахту, беспощадно изгоняя безалаберный сумбур, к которому она уже успела привыкнуть.

Ничего, за стенами дома веселья хоть отбавляй. Папа, и до того увлекавшийся художественной самодеятельностью, на просторной сцене академии развернулся во всю мощь своих способностей. Он и поет, и танцует, и сочиняет, и даже ведет концерты как заправский конферансье, словно сцена — его настоящее призвание. Он и Нину берет с собой выступать, а мама и дежурная бабушка смотрят из зрительного зала и хлопают, не показывая своего волнения.

И гостей у них всегда полно. Родители мгновенно обрастают новыми знакомыми, поэтому праздник продолжается!

Но появилось кое-что новенькое. В академии, кроме советских людей, учатся иностранцы. В доме постоянно звучит незнакомая речь: польская, румынская, венгерская, чешская, вьетнамская. Со всеми Нина дружит, но особенно тесно — с вьетнамцами.

Они живут дружным коллективом в общежитии, и почти каждое воскресенье парламентеры приходят к ним домой и, вежливо кланяясь, просят у Оли и бабушки разрешения пригласить Нину в гости. Ее наряжают в выходное платье (вязаное, китайское, нежно-салатового цвета, с вышитыми цветами на кокетке) и туго-туго заплетают волосы в косу, украшенную внизу и вверху огромными белыми бантами.

Нину усаживают за большой круглый стол, вокруг которого собираются гостеприимные вьетнамцы, и угощают обедом. Надолго оторванные от своих жен и детей, они радостно смотрят на Нину, которая своим присутствием создает иллюзию настоящего семейного обеда. Повар в белом колпаке, блестя черными глазами, ей первой, как гостье, подает горку риса на тарелке и что-то еще, непонятное, но очень вкусное. Хозяева, оживленно переговариваясь, учат Нину есть палочками. Она старательно пыхтит, гоняя по тарелке скользкий рис, а вьетнамцы наперебой показывают ей, как быстро и ловко получается у них. Вскоре и Нина осваивает эту сложную науку.

И у Оли все складывается неплохо. Она наконец впервые смогла работать по специальности, о чем постоянно мечтала. Все хорошо. Все чудесно. Все замечательно!

Но самое прекрасное — это то, что Нине повезло родиться в лучшей стране в мире. В Советский Союз даже едут учиться люди из дальних стран. А недавно они с бабушкой сидели перед телевизором, и вдруг произошло невероятное событие. Показали человека в настоящем космонавтском шлеме. И он на настоящей ракете полетел в настоящий космос! Вот это да! Ликующий голос диктора стал еле слышен из-за восторженных криков на улице. Выглянули в окошко: люди бежали, обнимались, целовались и кричали «ура!»

Нина тем вечером долго не могла уснуть. Под возбужденные голоса взрослых, обсуждавших на кухне космический полет, ей все чудился улыбчивый человек в скафандре, поднимающий руку: «Поехали!»

Тем самым жарким летом, когда Леля искала работу, а Нина маялась от скуки и совершала свои эпохальные открытия, Дмитрия после окончания военной академии направили командовать воинской частью противовоздушной обороны, затерявшейся в степях Украины. В конце августа он встретил жену и дочь на автовокзале в Днепропетровске. Они сели в пыльный командирский «козлик», за рулем которого ждал веселый белозубый сержант срочной службы, и долго ехали мимо бескрайних полей, ощетинившихся после уборки урожая стерней, мимо посадок шелковицы и одичавших абрикосов, защищавших посевы от сильных ветров, мимо белых хаток, крытых соломой, мимо огромных желтых скирд, мимо колодцев с «журавлями», мимо, мимо, мимо…

Через полсотни километров «козлик» свернул с асфальтового шоссе у поста ГАИ и запрыгал по пыльной грунтовке. Проехав еще минут пятнадцать, машина затормозила у контрольно-пропускного пункта. Солдатик, скучающий в тесной будке, бросил взгляд в окно и немедленно открыл ворота, вытянувшись в струнку, приложив руку к пилотке и зажмурив глаза от усердия. «Козлик» потрусил к одноэтажным домикам, между которыми на туго натянутых веревках полоскалось на ветру белье. У самого дальнего он затормозил, устало фыркнув.

— Проше, пани! — Дмитрий, спрыгнув с переднего сиденья, распахнул дверцу и помог выйти пассажиркам. — Вот мы и дома!

Оля и Нина огляделись. Четыре домика для семей офицеров, каждый на две семьи. Неподалеку казарма, за ней утоптанный плац. Кое-какие сараи и покосившиеся сооружения неясного назначения. И весь этот архитектурный ансамбль обнесен по периметру забором из колючей проволоки. За ограждением — бескрайние поля: с юга — подсолнухов, склонивших тяжелые головы, а с остальных сторон света — гигантской кукурузы.

На крыльце стояла женщина средних лет, черноглазая, черноволосая, чернобровая, и улыбалась во весь рот золотой улыбкой:

— С приездом! А я вас с утра дожидаюсь. Вареников с вишней накрутила, супчик сварила, вам с дороги поесть нужно. Ну, давайте знакомиться! — Она сунула Оле руку, аккуратно сложив пальцы домиком. — Роза Григорьевна, жена замполита. Можно просто Роза. Да заходите же, что вы стоите?

Оля и Нина поднялись по деревянным ступенькам на веранду и вошли в дом. Внутри стояла приятная прохлада. Налево — кухня с огромной чугунной печкой. Прямо — большая проходная комната, а за ней — еще одна, поменьше. Готовясь к приезду семьи, Дмитрий перевез кое-какие вещи из Калинина, но побелить закопченные комнаты и расставить мебель по местам не успел — домик лишь вчера освободили прежние жильцы. Сам все это время ночевал в маленькой комнатушке, отгороженной от казармы дощатой стенкой. Во всяком случае, в доме для начала можно было переночевать, а уж потом обустраиваться по‑настоящему.