Когда очередной воздушной волной меня вдавило в фонарный столб, я понял, почему девочки решили взять такси. С третьей попытки, спалив чуть ли не половину газа в зажигалке, удалось закурить. И тут ко мне подошел пьяненький пионер лет двадцати. Такие и к сорока в лучшем случае остаются «старшими пионерами». Но галстук не носят, стесняются.

— Закурить?

Возможно, ему просто сложно было на таком ветру выговорить «пожалуйста». Не всякая лошадь заслуживает своей капли никотина, но я все же запустил руку во внутренний карман своего легкого пальто. Очередной порыв ветра ударил маленького попрошайку в спину, и он, не устояв на ногах, прижался ко мне так же плотно и безвольно, как лист газеты. Машинально я оттолкнул его левой, мне не слишком нравится, когда ко мне так прижимаются юноши. Я не одобряю платонической любви.

Вот тут-то в ответ на мой скромный жест пионер меня удивил. Три раза боковыми по челюсти. Точней он попал по скулам, но отступить я все равно не мог, а присесть не одумался. Паренька изрядно штормило, и не только из-за ветра, к тому же мы явно при-надлежали к разным весовым категориям, но его коварная агрессия застала меня врасплох. Щелк-щелк-щелк!

Голова моя трижды качнулась на манер ваньки-встаньки, и таким образом мне удалось отмахнуться от удивления. Следующий удар этого недоношенного Тайсона пришелся уже по фонарному столбу — я вовремя присел, а затем ухватил его за живое: взяв обеими руками за уши и слегка пнув в живот, я отправил свое колено навстречу его носу.

Нежно поддерживаемый мной за уши, он еще трижды поклонился мне, всякий раз натыкаясь на мое колено. Затем я его оттолкнул. Мы сражались у самой проезжей части, и за это время мимо не проехало ни одной машины. Алешку просмотреть я не мог.

Нос я ему все-таки разбил. Легко обидеть ребенка! Я уже хотел было подарить ему пачку папирос, но тут он открыл рот.

Помню, как-то раз я сдуру поспорил с одним театроведом о постструктурализме, а прошлым летом в деревне услыхал, какими словами одна из старушек высказывала претензии к потерявшим ее во время похода за клюквой сверстницам. Паренек удачно синтезировал оба стиля общения, стараясь обидеть меня так же страстно, как тот театровед, Но пользуясь для этого лексикой настолько аномальной, что я чуть не заслушался.

— Хочется отметить излишнюю эмоциональность твоих оценок моей жизнедеятельности и родословной, — заметил я ему.

Вновь нужно срочно решать проблему этического характера: стоит ли мое благодушие еще пары кровавых слезинок этого ребенка? Возможно, я бы смог развернуться и уйти, но, во-первых, в таком случае пришлось бы идти против ветра, а во-вторых, наверное, все же следовало дождаться Аленушку. Поэтому я сделал быстрый шаг вперед, еще раз задел его за живое, на этот раз слегка кулаком и вернулся в исходную позицию. У столба не так дуло.

— Да что же это! Помогите! — неожиданно заголосил пионер, радикально поменяв тональность.

— Кто это тут маленьких обижает?! — поинтересовались серьезные голоса за моей спиной. — Кто тебя; маленький, обидел? Уж не этот ли козел в черной пальтухе?

Это я знал наизусть. По правилам этой русской народной игры меня сейчас должны были начать пинать. Из-за спины с двух сторон подошли и встали по моим бокам трое… гм… «старших пионеров»: высоких, широкоплечих, по-спортивному пританцовывающих.

— Что вы, мужики, со мной в «заиньку» играете? — поинтересовался я. — Да еще ругаетесь плохо… Ваш молодой друг меня стукнул, потом словами обидел, вот я ему и ответил. А на меня вы лучше не ругайтесь, ни к чему это.

— А мы тебя сейчас еще и стукнем пару раз, чтоб маленьких не обижал.

Простой прогноз! Алешка опаздывала уже на пять минут, но сейчас я надеялся только на то, что она еще чуток припозднится. Пока мне не удастся решить вопрос с этими заступниками.

— Так меня стукать аккуратнее надо, чтоб я, не дай Бог, не обиделся. А если уж обижусь — вам же убивать меня придется. А то нехорошо получится, в одном районе живем, как-то потом встретимся? И пусть ваш «заинька» замолчит, надоел.

Подставной пионер действительно не умолкал, продолжая свой нескончаемый монолог в лучших традициях «грязной литературы» — от Миллера и Селина до Лимонова и Медведевой. Я насчитал с десяток скрытых цитат.

— Ты че, угрожаешь, что ли?

— А чегой-то ты его «заинькой» зовешь?

У-уф! Уже легче. Объясняться — не драться, это я и с превосходящим противником могу. Тем более что мне удалось нарушить их изначальное единомыслие. Об оплеухах и затрещинах они говорили почти хором.

— Да кому я тут буду угрожать! Что ты!

Это я просто к тому сказал, что если б за дело — так можно было бы и подраться попробовать, хоть вы парни и крепкие, а так, зазря, и начинать не стоит — изувечите еще меня, друзья мои обидятся, если ни за что. А. «заинька» — игра ваша так называется, неужели не знали?

Самым непринужденным жестом я КАК БЫ ПРИГЛАШАЮЩЕ махнул перед ними пачкой «Беломора».

— О, в таком пальто, а папироски-то пра-вые куришь!

— Так ты здесь живешь?! В каком доме?

— Что за игра-то?

Ну вот, все и кончилось. Постаравшись быть кратким, я корректно ответил на все вопросы: назвал дом, объяснил правила канонические игры в «заиньку» — de facto они занимались тем же, но de jure следовало запускать где-нибудь у метро совсем маленького мальчика, октябренка, так сказать, чтоб он нахально потребовал у кого-нибудь в шляпе долларов десять, а в ответ на отказ заплакал — громко, горестно и жалобно. И тут уже на сцену должны выходить боксеры: «Кто это тут заиньку обидел? Граждане, накажем мерзавца пакостного!»

Взяв у меня по папироске и наподдав приятелю-пионеру по шее, сильные, смелые и ловкие удалились по ветру. Я взглянул на часы: без двенадцати одиннадцать! Алешка опаздывала на восемь минут! Для муниципального транспорта это не срок, но ведь они должны были взять машину!

Возможно, я их просмотрел? Маловероятно. К тому же и они не слепые, а я торчал все время под фонарем… правда, раскачивающимся из стороны в сторону под порывами ветра. Еще одна мертвенная вспышка с треском на мгновение осветила проспект.

Ветер начинал надоедать: при неловком повороте головы он мгновенно заполнял и, казалось, вполне мог разорвать легкие, ворвавшись через нос или рот, папиросы догорали одна быстрее другой, а когда мимо меня пронеслась гонимая горизонтальными потоками воздуха запоздалая старушка, я поначалу принял ее за Карла Льюиса. Я не мог просмотреть машину! Да, у девочек не было денег, но даже если бы они не засекли меня — а такое вполне могло случиться, ведь я играл в «заиньку», да к тому же еще долгое время простоял вжатый в фонарный столб, — они наверняка нашли бы слова убедить мастера-таксиста постоять на перекрестке, подождать…

Диафрагма до сих пор подрагивала — настолько я распереживался, будучи вынужден ударить подростка… а затем путем дворовой дипломатии аннулировать возможность получения телесных повреждений средней тяжести. Решив было проплыть к ближайшему ларьку — бейденвинд! — я вдруг увидел, как с угла Коломяжского на Богатырский проспект сворачивает очередная тачка. То, что она ехала слишком медленно для такси, меня не насторожило. И только никак не желавшим отступать волнением можно объяснить то, что я не сразу разглядел марку и расцветку этой тачанки.

Понятное дело, это оказался УАЗик. И, как говорят индийские слоны «ясен хобот», в этом УАЗике сидели милицейские. Я сообразил это слишком поздно.

«Козелок» остановился рядом со мной, и из него с неподражаемым профессионализмом и более чем похвальной оперативностью выпрыгнули царь, царевич и королевич, то бишь: а) рядовой патрульной службы, б) младший сержант с АКМС'У наперевес и в) сер-жант местного ОПСМ.

Возможно, я несколько трусоват, но после того, как однажды дождливым летом мне исполнилось шестнадцать, идея убегать от пред-ставителей закона без достаточно веских оснований раз и навсегда показалась мне малоперспективной.