Ангел-телохранитель пнул ногой подвернувшегося ему под каблук Василиваныча и грубо, по-мужски обнял Настю — так, чтоб она не смогла его покинуть в ближайшие несколько минут.

— Давай, мужики! — завопил он, и через мгновение на балконе оказались еще два его коллеги.

Забавно, но в них я сразу узнал тех самых «горилл», которые учили меня журналистской этике в день убийства Шамиля.

— Что, вас уже выпустили? — поинтересовался я, поднимаясь на ноги.

Они хором назвали кого-то падшей женщиной. Настю, не иначе.

— Очень холодно! — слабым голосом по жаловался Гаррик.

— Закройте балкон! — пошутил я горько.

Я осмотрелся. Обстановка разительно переменилась. Верней, обстановка квартиры — единственное, что оставалось прежним, таким же, как и в тот миг, когда мне довелось проникнуть в сей скромный приют добродетели. За вычетом разбитой люстры, продырявленного ковра и выбитой балконной двери. Гаррик по-прежнему находился в легком забытье, с его потемневших волос по-прежнему стекал сок гнилых томатов. Зато Васили-ваныч бесновался. Он орал дурным голосом и пытался зажимать левой перевязанной рукой дырку в правой. И, словно сыр в масле, катался по полу, создавая необходимый контраст недвижному телу бормочущего что-то свое Алферова. А любимая моя мыслящая тростинка пыталась вырваться из объятий здоровенного мужика в камуфляже и бронежилете под ним. Нет, она оказалась вовсе не похожей на ту брюнеточку…

Двое коллег «ангела-хранителя» продолжали бурную деятельность: ругались матом, пытались звонить по «дельте», перевязывали бесноватого Василиваныча.

— А он как? — поинтересовался я, подой дя к дремлющему Алферову.

Парень, склонившийся над ним, вновь обозвал бедную Настю падшей женщиной — почему-то смотря на меня! — и объяснил ситуацию:

— Сотрясение, как минимум. Но били с оттяжкой, много кожи содрали…

Щелкнули наручники. Два раза. Перевязанного второй раз Василиваныча и Настю заковали в кандалы. Ей, похоже, обожгло все же пальцы, как минимум! Они у нее были целы, но она тихо поскуливала, успокаивая друг о друга закованные спереди руки. Довольно изящные. Однако способные держать револьвер. Один из «горилл» принялся за Гаррика. Довольно вежливо. Однако профессионально.

— Будем эвакуировать! — туманно при казав, второй подвалил ко мне.

«Гориллы»… в сущности, такие дружелюбные животные. Никак не хуже сообразительного тапира или понятливого коалы. И всяко лучше человека разумного… разумного, как Василиваныч.

— Ствол, который разорвался, — тот, из которого сняли Шамиля?

Они, оказывается, все знают! Вот те на! Все, да не все!

— Нет. Я думаю, в Шамиля, Василиваныча и токаря стреляли из этого. — Я показал на валявшийся на полу револьвер N 1, тот, из которого Василиваныч начал всю канонаду.

— Почему?

В самом деле! Он оглушил Гаррика, только затем вернулся в квартиру и открыл огонь. Может, в руках у Насти разорвалась все же его собственная, выдержавшая уже тройку выстрелов пушка?

— Так я думаю! — нашелся я с ответом.

На меня на какое-то время вновь перестали обращать внимание, потому что Василиваныч забился от непереносимой боли. Его просто пнули ногой по башке, и он на некоторое время отбыл в страну фантазий и больных сновидений.

Мне показалось уместным передразнить Настю:

— Ну, я пошел? — с наигранным оптимизмом спросил я ребят. Обалдев, они переглянулись. Я тихой сапой двинулся к двери.

— Куда?! — завопили они. — Тебя приказано доставить к шефу!

В свете последних событий это направление устраивало меня больше, чем дорога на кладбище.

— Менты будут здесь через десять минут!

Брось ствол, если не хочешь с ними объяс няться!

Я продолжал держать в руке своей револьвер, они до сих пор у меня его не отобрали! Хороший знак.

— Послушай, а как вы нашли?

— Нам дали адрес… — туманно пояснил мне сопровождающий. Тот самый, которого постигло суровое возмездие в виде вазы, низвергнутой Эриниями на его голову.

— А почему?

— Тебе все объяснят! — достаточно миролюбиво отрезал он.

Я мог бы с разворота дать ему по шеям, мы были вдвоем в его (или «астратуров-ском»?) черном «волгешнике», однако у его приятеля остался мой револьвер. Улика. Нет, с ними лучше не ссориться! По крайней мере сегодня, сейчас. «Ваша реклама у нас… "

Воспоминание, на момент посетившее меля во время дуэли в квартире, вернулось опять, когда мы начали выезжать со двора.

— Взгляни, видишь, там у помойки, за-паркован оранжевый «запор»?

— Я потянул своего конвоира за рукав. — думаю, это тачка Вэ. Иванова. Того, что с простреленными манипуляторами. Я предполагаю, что ее вспомнят на Искровском. Они с подругой подвезли туда труп токаря на этой машине, подозреваю.

Он дико на меня покосился, затем рванул радиотелефон. И сбивчиво пересказал полученную от меня информацию, напоследок поинтересовавшись:

— Милицейские еще не подвалили?

Ему что-то прохрюкали в ответ. Спрятав телефон, он вновь покосился на меня. В его глазах мерцало странное выражение. Я решил удовлетворить законное любопытство:

— Простите, а разве хорошо, что вы вот так вот меня увозите? Разве мне не стоило бы остаться на месте, дождаться появления милицейских, тех самых, про которых ты сейчас спросил… и ответить на их вопросы?

— А что, очень хочется время терять? — помолчав, вопросом на вопрос ответил парень.

— Ну…

— То-то! Их минут десять придержали наши люди, да вот они, кстати…

Мы еще не выехали на оперативный простор, а мимо на великоватой для двора скорости промчался «москвичонок» синего цвета без опознавательных знаков. Однако в нем сидели четверо с такими благородными и решительными лицами, что я поверил своему спутнику.

— А Гаррик?

— Его там уже нет, твоего приятеля. О нем позаботятся.

— Слушай… извини, я закурю… слушай, разве мы с ним не должны дать показания?

— О чем?

— Ну, обо всем, что там случилось…

— Где там?

Теперь уже я удивился:

— Ну, на этой квартире…

— На какой?

Он сумасшедший! И за рулем! Бог мой! Из огня да в полымя! А наша тачка уже летит по Большевиков! Больница Двадцать пятого Октября недалеко, говорят, при ней есть уютный морг… туда и попадают те доверчивые парнишки, которые садятся в тачки к сумасшедшим!

Я прокашлялся. С сумасшедшими нужно вести себя особенно вежливо, не подавать вида, что тебя шокирует их неприятие самых элементарных вещей.

— Ты только не волнуйся, ты хороший, рассудительный парень… Скажи, кстати, почему вы не стали звонить в дверь, а сразу ломанулись с балкона? — хитро поманил я его в ловушку.

— Знаешь, если спешишь брать отморозка с пушкой и за километр от его хаты слышны выстрелы и истошный визг, не станешь и раздумывать, звонить ли в дверь… Вот я его и поймал!

— В какую дверь?

Он невозмутимо повернул руль и пояснил:

— В ту самую. Где мы накрыли убийцу Шамиля.

— Вот я про эту квартиру и говорил. Разве я не должен рассказать милицейским, что там случилось со мной и Гарриком?

— Что-то я вас там не помню.

Амнезия у него еще вдобавок? Хорош гаврош, ничего не скажешь! А может, это у меня что-то не в порядке? Некоторые мои знакомые девочки и раньше намекали мне, что я не всегда верно способен оценить романтические порывы души, например. Я решил уточнить:

— Значит, меня там не было. И Гаррика тоже?

— Нет, конечно!

— Хорошо. Или вам все… — Немного подумав, я решил сформулировать вопрос иначе: — Но, по-моему, там были Василиваныч с Настей, если я не ошибаюсь, а?

— Откуда тебе это знать, если тебя самого там не было?

Логично. Трезво.

До меня наконец дошло. Я стряхнул с колен тот столбик пепла, который за всей этой интересной дискуссией позабыл стряхнуть с «бело-морины», и еще раз затянулся. Мы ехали в Центр, к головному офису «Астратура», насколь ко я понимал. Это могло означать только одно: «незапланированный отпуск» закончен.