На время приступа мой разум покинул меня, погрузив внутренний взор мой в потемки. Я блуждал в них подобно слепцу, размахивая перед собой руками, но руки мои хватали лишь пустоту. Не знаю, сколько провел я в потемках – день, два, три, неделю, месяц, но в один прекрасный миг я узрел вдалеке от себя крохотное пятнышко света. Я кинулся к нему изо всех своих сил, отчаянно меся ногами податливую темноту. Пятнышко приближалось, все увеличиваясь и увеличиваясь в размерах, и когда я достиг его, оно превратилось в небольшую нору. Я опустился на четвереньки и полез сквозь нору наружу, к свету. Метр, два, три и вот я оказываюсь в небесах мира необычайной красоты, падая прямо вниз. Подо мной расстилаются обильные луга и леса, но ветер относит меня в сторону и вижу я множество стеклянных куполов большого размера, и падаю прямо на один из них, пробивая телом своим толстое стекло купола. И вижу я внутри огромные стеклянные столы, на которых совокупляется великое множество перезрелых людей. Я смотрю на связанных промеж собой срамными органами мужчину с усами и похотливую рыжую старушку, я вижу костлявую пару, называющую друг друга мужским отчеством, я вижу другую пару, похожих на красавицу и чудовище, я вижу десятки и сотни иных источающих омерзение пар. И вся эта масса несвежей плоти колышется, охает, попердывает, покрикивает, подергивается и вертит усами в экстазе удовольствия. И я содрогаюсь в рвоте, и под свой старческий рев вся совокупляющаяся масса кончает и разлепляется, и расходится, и одевается в строгие костюмы, и улыбается друг другу и зовет друг друга по имени-отчеству и раздает друг другу призы и награды, и жмет довольно руки друг другу и удаляется из купола, увлеченная светским разговоров о далеких мирах и галактиках. И остается после них лишь оскверненное их жидкостями стекло, и распахиваются другие двери купола, и тысячи плохо одетых юношей и девушек бегут к столу и вытирают с него слизи денежными купюрами, и бережно кладут купюры к себе в карманы, и весело обсуждают слизи и хвастаются ими перед друг другом и я кричу от вселенского ужаса и прихожу в себя.

Я лежу на сырой земле, на мое лицо падают капли дождя. Я чувствую застоявшиеся запахи болота, а это значит, что я по-прежнему жив и лежу прямо перед логовом Спящего. Эта мысль мгновенно поднимает меня на ноги и гонит прочь, гонит по кочкам, гонит мимо омутов, гонит сквозь чахлые болотные пальмы назад, к машине. Я нахожу похищенное нами такси там же, где мы его оставили, вламываюсь внутрь машины и завожу мотор. Полдела сделано – я ушел от Спящего и безумного Талы Малахи, оставив с носом древний ужас местных болот. Осталось сделать вторую половину дела – пробраться в оккупированный Алраз, захватить офицера Псов и с его помощью вырваться с планеты. Сущая ерунда, если не считать того, что у меня из оружия лишь мое желание жить, в то время как офицеры ходят в полных силовых доспехах с боевыми пилами, лазганами и тремя видами разделочных ножей.

Всю дорогу до Алраза меня неиллюзорно трясет нервный мандраж. Я пытаюсь успокоиться, представляя свою новую квартиру в Имперском Небоскробе, но разум услужливо подсовывает картины массовых разрушений и орбитальных бомбардировок Столицы. За три километра от города я выхожу из машины с видениями Торговой Улицы, исчезающей в грибах ядерных взрывов. Я отгоняю от себя сцену разрушения бутика Сого и осторожно шлепаю вперед по раскисшей от дождя обочине. Мои ботинки нестерпимо громко хлюпают, и за километр до Алраза я перехожу на самый тихий и осторожный шаг из всех возможных. Льет проливной дождь, ничерта не видно и о блок-посте Псов я догадываюсь лишь по слабому лучу прожектора, с трудом пробивающим стену дождя. Я забираю вправо и выхожу к стене какого-то дома. Когда была возможность, я не изучил карту Алраза и теперь вынужден блуждать в потемках, надеясь лишь на свою удачу. Перебегая от стены к стене, я миную несколько зданий, как вдруг слышу громкие голоса и вижу невдалеке слабый свет переносного фонаря. Ко мне идет патруль. Я осторожно прокрадываюсь вперед и заскакиваю за угол, но голоса продолжают приближаться. Мне остается или бежать вдоль стены дальше, надеясь достичь следующего угла до того, как меня заметят, или нырнуть в распахнутое окно Я подтягиваюсь и залезаю в темное окно. Голоса приближаются. Падаю на пол, забиваюсь под подоконник, голоса совсем близко. Вжимаюсь в стену, стараясь скрючиться как можно незаметнее. Голоса останавливаются рядом с окном:

- И вот, представляешь, он отрезает ему руку, а потом засовывает ее ему прямо в жопу! – оба солдата грохают хохотом, я мысленно открываю список «зверства полярнопсовской военщины» и начинаю его заполнять.

- А потом отрезает вторую и начинает бить его отрезанной рукой по щекам! По щекам! Его руууукой! А-ха-ха-ха! – оба Пса аж надрываются смехом, мой список наливается кровью.

- А дальше-то, дальше-то чо?

- Не знаю, дальше нас на построение вызвали, я эту серию не досмотрел.

Я мысленно чертыхаюсь, закрывая голодно воющий список. Гребаные любители боевиков!

Псы еще какое-то время разговаривают промеж собой, обмениваясь сальностями самого грубого пошиба. В какой-то момент уровень пошлости начинает так зашкаливать, что я всерьез подумываю вылезти из-под подоконника и кинуться на них ночным мстителем солдатскому юмору. Но, слава богам, их рация оживает, далекий командир бубнит в солдатские динамики что-то непонятное и псы срываются с места, убегая обратно в дождь. Я выдыхаю и расслабляюсь, разваливаясь у стены уставшим пауком-птицеедом. Так проходит минута, другая, третья. На десятой я слышу отдаленные шаги и понимаю, что ко мне кто-то идет из глубины здания. Схватив валяющуюся на полу железку, я замираю у двери, готовый проломить череп первому, кто ее откроет. Шаги приближаются, я перехватываю железку поудобнее. Шаги ближе, я нервно облизываю пересохшие губы. Шаги совсем рядом, я делаю из своего лица боевую гримасу «конец тебе, котя». Шаги останавливаются у двери, ключ щелкает в замке, я набираю полную грудь воздуха и готовлюсь бить. Дверь распахивается, я замахиваюсь, и тут отблеск света падает на глаза вошедшего. Точнее, вошедшей. И я вижу перед собой самые прекрасные глаза в моей жизни. Голубые, как продавцы в бутиках, глубокие, как бассейн в FitGym, красивые, как закат после химического выброса. Моя железяка бессильно опускается, я сражен приступом любовного восхищения. Вошедшая девушка бьет ладонью по выключателю и замирает, увидев меня – мокрого, изорванного, в болотной грязи, с железом в руке. Я тоже замираю, увидев ее – невозможно прекрасную, с голубыми глазами, белоснежной кожей, черными волосами, и точеной фигурой в униформе старшего офицера Первого Пыточного Дивизиона. Мы изумленно смотрим друг на друга секунд десять, после чего она с размаха бьет меня ногой. Я блокирую удар железкой, она бьет еще и еще, тесня меня к окну. Я пропускаю очередной ее выпад и со всей силы ударюсь спиной о подоконник, корчась от боли. Девушка подхватывает меня и бросает прямо в стеклянную дверцу шкафа. Треск ломаемого стекла, шорох падающих осколков, я чувствую во рту привкус крови. Войдя во вкус, она выдергивает меня из разбитой дверцы и со всей силы разбивает моим лицом вторую дверцу. Я кричу от боли и пытаюсь вытащить из лица осколки, но мучительница моя не дает этого сделать, выхватывая меня за шкирку. Я стою с ее рукой на загривке, с моих плеч падают стеклянные осколки, кровь течет по моему лицу, смешиваясь с болотной грязью. Она презрительно кривится:

- Кто ты?

Я поднимаю на нее полное боли лицо и пытаюсь улыбнуться губами с торчащими из них кусочками стекла:

- Жорж Дунаев, солнышко.

Ее прекрасное лицо передергиваются гримасой отвращения:

- Мудак! – и мое тело впечатывается в подоконник, и разум мой покидает изуродованные останки мои, и я снова погружаюсь во тьму.