— У ней, у ехиды, норовъ такой, чтобы мучить, — со злобой говорила Наташа. — Ова изъ каждаго бы человѣка кровь пила, а особенно красивыхъ не любитъ она, зависть ее грызетъ. Охъ, дѣвки, глупы вы всѣ да робки, а если-бъ всѣ такія, какъ я, были бы, такъ мы-бъ ей показали!..
— Что мы то съ ней сдѣлаемъ!
У Наташи сверкнули глаза и раздулись ноздри.
— А то бы и сдѣлали, чтобъ ее въ усадьбѣ не было. Собрались бы всѣ, вытащили бы ночью изъ опочивальни да въ прорубь ее, окаянную, съ камнемъ на шеѣ!..
Дѣвушки такъ и ахнули.
— Охъ, чтой то ты говоришь, Наташа! — воскликнули нѣкоторыя.
— А что? — продолжала Наташа. — Нешто она не стоитъ этого? Пришла невѣдомо откуда, отъ мужа убѣжала, его погубила, дворнишку свою всю, сказываютъ, раззорила и здѣсь кровь пьетъ!.. Одна ей дорога въ прорубь и грѣха за нее не будетъ; семь пятницъ молока не пить только за такую то. Я-бъ ее, голубку, доканала одна, да откроютъ одну то, засѣкутъ на площади кнутомъ, а пожить еще хочется, погулять на волюшкѣ, прежняго житья веселаго испытать. Сдѣлали бы всѣ, такъ и не открылъ бы никто. Пропала, да и все тутъ, а мы ничего не знаемъ. Можетъ, опять къ кому убѣжала.
— Ты не болтай такихъ страстей, Наталья, ну, тебя! — строго остановила Наташу одна изъ дѣвушекъ. — Изъ за тебя въ бѣду попадешь.
— Вѣрно, — согласились остальныя.
— Зря болтаешь не гожее. За эти слова хорошенько бы отодрать слѣдовало, вотъ что! — внушительно замѣтила пожилая степенная мастерица вдова.
Наташа метнула на нее огненный взглядъ.
— Поди, да и скажи змѣѣ-то, — усмѣхнулась она.
— Сказывать я не пойду, а ты больше такихъ словъ не говори. Ты тутъ зря болтаешь, а за твои негожія слова другимъ попадетъ. Не хуже тебя, да терпятъ.
— Хуже, хуже! — крикнула Наташа, вскакивая съ мѣста. — Нѣтъ среди васъ такой, какъ я, нѣтъ! У кого косы такія длинныя да шелковыя?
Наташа тряхнула головой и растрепала свои косы. Чуть не до полу повисли густые русые волосы и закрыли весь стройный станъ дѣвушки.
— У кого грудь такая лебединая, поступь у кого такая, тѣло бѣлое? Лучше я васъ, всѣхъ лучше, не даромъ баринъ нашъ любилъ меня, ближе ему я всѣхъ была, ласкалъ онъ меня, соколъ нашъ, какъ полюбовницу завѣтную, какъ подругу. И терпите вы не то, что я вытерпѣла. Она изводила меня, она мнѣ завидовала, проклятая, надругалась надо мной! Вы хамки были, хамки и есть, а я… я бариновой подругой была, можетъ быть и онъ ото всѣхъ отличалъ бы меня, еслибъ не змѣя эта, будь она проклята, сгинь она!
Наташа упала на лавку и залилась слезами.
Одна изъ дѣвушекъ, желая, быть можетъ, выслужиться, а, можетъ быть, напуганная рѣчами Наташи, все доложила барынѣ въ этотъ же день. Катерина Андреевна со слезами разсказала «исторію» Павлу Борисовичу, прося отправить ее въ Москву и высказывая опасенія за свою жизнь. И вотъ Павелъ Борисовичъ уполномочилъ свою подругу «сократить» Наташу навсегда.
— Я самъ вижу, дорогая моя, что эта дѣвка зазналась и избалована мною въ конецъ, — сказалъ онъ. — Дѣлай съ нею что хочешь, а я посовѣтывалъ бы тебѣ немедленно сослать ее въ мою костромскую вотчину.
— Благодарю тебя, Поль, я вижу, что ты меня любишь и что я дорога тебѣ!
Катерина Андреевна нѣжно приласкалась къ Павлу Борисовичу.
— Завтра же я сошлю эту негодяйку.
Вечеромъ, Наташа была позвана къ барынѣ.
Катерина Андреевна сидѣла на креслѣ, скрестивъ руки, и насмѣшливо взглянула на Наташу, когда она вошла и остановилась около дверей. Глафира и двѣ бабы стояли тутъ же. Наташа покосилась на нихъ и сердце ея усиленно забилось, чуя какую то бѣду.
— Наташа. — обратилась къ ней Катерина Андреевна, — говорятъ, ты сегодня своими косами хвалилась очень и хаяла мои косы. Покажи-ка мнѣ, что у тебя за косы такія рѣдкостныя? Ну, покажи же, говорятъ тебѣ! Глафира, распусти у нея косы!
Глафира исполнила приказаніе.
— Хороши! — съ усмѣшкой проговорила Катерина Андреевна. — Ну, а какъ ты похвалялась меня извести?
Наташа поблѣднѣла.
— Говори, говори, — продолжала Катерина Андреевна. — Дѣвокъ подговаривала? Бунтъ затѣвала? За это тебя слѣдовало бы отослать къ исправнику, да въ кандалы, да въ острогъ, но я прощаю тебѣ. Слышишь? Я милую тебя, негодница, и только съ глазъ моихъ прогоняю. Глафира, отрѣжь ей косы!
Наташа схватилась за голову руками и глухо застонала.
— Глафира, что же ты? — строго спросила Катерина Андреевна.
Наташа упала на колѣни и зарыдала.
— Отведите меня въ острогъ, на конюшню отправьте, дѣлайте со мной, что хотите, но не позорьте меня, не срамите, не снимайте съ меня косынекъ моихъ! — закричала она.
— Глафира! — крикнула Катерина Андреевна и сдѣлала знакъ бабамъ, Тѣ схватили Наташу за руки, а Глафира достала изъ кармана ножницы и въ одинъ мигъ обрѣзала длинныя косы дѣвушки. Наташа вскрикнула и лишилась чувствъ. Бабы вынесли ее на рукахъ, а на утро она была отправлена на одноконной подводѣ въ костромскую вотчину Павла Борисовича съ письмомъ на имя бурмистра найти ей работу и «нарочито присматривать за ней».
Черезъ три дня мужикъ, который повезъ ее, вернулся и, бросившись въ ноги барину, сообщилъ, что Наташа сбѣжала на первомъ же ночлегѣ.
— Не говорить объ этомъ барынѣ, - приказалъ Павелъ Борисовичъ и проворонившаго ссыльную мужика великодушно простилъ.
Сославъ Наташу, которая не на шутку тревожила ее, Катерина Андреевна стала гораздо лучше съ дѣвушками и дала имъ много льготъ. Кто знаетъ, быть можетъ, она боялась мести этой громадной дворни, которая упорно не хотѣла признать ее «настоящею барыней» и не могла ей простить побѣга отъ мужа?
Открытые бунты въ то время были большою рѣдкостью и даже самый жестокій помѣщикъ не подвергался почти никакой опасности, ибо народъ признавалъ его власть и считалъ ее посланной отъ Бога, мирился съ тяжелою долей и терпѣливо переносилъ все, но если баринъ дѣйствовалъ не только жестоко, но и безсмысленно, попирая самыя священныя права своихъ рабовъ, то рабы возмущались и бывали случаи нападенія на барина, явные и тайные. Чего же особенно не переносилъ народъ, такъ это жестокости и притѣсненій нанятыхъ управителей и деспотизма такъ называемыхъ «барскихъ барынь», каковымъ названіемъ окрестилъ тогда народъ незаконныхъ подругъ своихъ помѣщиковъ. И надо правду сказать, что тирановъ помѣщиковъ, помѣщиковъ злодѣевъ, было очень не много, они составляли печальное исключеніе и преслѣдовались не только правительствомъ, но и своимъ братомъ дворяниномъ помѣщикомъ, въ лицѣ, напримѣръ, предводителя. За то управители разные, особенно изъ нѣмцевъ, и «барскія барыни» крѣпко донимали народъ. Отъ первыхъ доставалось крестьянамъ, отъ вторыхъ — дворнѣ и особенно женской половинѣ ея. Съ этими то управителями и «барскими барынями» народъ сводилъ иногда счеты и не зналъ уже съ ними пощады.
Катерина Андреевна чувствовала это, понимала свое фальшивое положеніе и торопила Павла Борисовича хлопотами о бракѣ, а пока старалась «подтянуть» дворню и наружнымъ, такъ сказать, великолѣпіемъ поднять себя въ глазахъ и окружающихъ, и сосѣдей. Дворня была «подтянута» и Наташа да бѣжавшій Порфирій были исключительными экземплярами, не желавшими подчиняться новому режиму, а заведенные порядки въ домѣ поражали и удивляли сосѣдей, но Катерина Андреевна не была признана ими за свою и ея чуждались, особенно аристократія уѣзда, болѣе щепетильная. Бракъ, конечно, положилъ бы этому конецъ, и всѣ помыслы Катерины Андреевны были сосредоточены на этомъ пунктѣ и она лихорадочно, энергично забирала въ свои руки Павла Борисовича, чтобы поработить его и чтобы онъ не охладѣлъ къ ней до брака. Поэтому она сжала и придавила его прежнихъ красавицъ, удалила его друзей и особенно преданныхъ ему людей, — въ томъ числѣ Скворчика, котораго отпустили «на оброкъ», придравшись къ его пьянству. Однимъ изъ самыхъ близкихъ друзей Павла Борисовича былъ Черемисовъ и его Катерина Андреевна удалить не могла, а потому надо было расположить его въ свою пользу, заслужить у него, и вотъ Катерина Андреевна рѣшила добыть полюбившуюся ему дѣвушку. Черемисовъ оцѣнитъ, конечно, эту услугу; онъ любитъ сильно, его охватила неудержимая страсть и онъ въ восторгъ придетъ, когда узнаетъ, что полюбившаяся ему дѣвушка свободна, что онъ можетъ владѣть ею. Усмирить Надю Катерина Андреевна надѣялась вполнѣ. Эта «купеческая невѣста» скоро забудетъ своего купца и полюбитъ красавца гусара, барина помѣщика. Катерина Андреевна доведетъ ее до этого и ласками и уговорами, и угрозами, если это понадобится. Одно только пугало немного Катерину Андреевну: вдругъ эта Надежда такъ хороша, что понравится самому Павлу Борисовичу, падкому на красоту? Вѣдь можетъ же это быть, бывали же такіе случаи. Катерина Андреевна не жена, ее очень легко сбыть съ рукъ и выбросить изъ этого дома, гдѣ она царитъ топерь. Куда она дѣнется тогда? Эти мысли приводили Катерину Андреевну въ содроганіе и, накопецъ, она рѣшила, что ей нужно сдѣлать: она уговоритъ Павла Борисовича поѣхать на это время въ Петербургъ, чтобы хлопотать объ окончаніи дѣла ея побѣга изъ дома мужа и о полученіи ею права выдти замужъ. Такимъ образомъ, однимъ зарядомъ будетъ убито два зайца: и Павелъ Борисовичъ будетъ удаленъ на все время пребыванія тутъ красавицы Нади, и дѣло съ замужествомъ подвинется впередъ, такъ какъ у Павла Борисовича большія связи въ Петербургѣ.
