Конечно, Вильнюс тех времен по сравнению с нынешним — карлик. Город вырос, расширился во все стороны. Сколько новых кварталов, сколько построено научных учреждений, больниц, заводов!..

«Заводов, — мысленно повторил учитель. — Я сказал стандартную фразу, совершенно забыв, что сам не был ни на одном из этих заводов. Я историк, меня больше интересует прошлое. Но им-то неинтересно, невозможно жить только прошлым.

Ведь эти ребята расшевелили кровь в моих жилах, потому что с ними пришла настоящая жизнь. И сюда-то я притащил их, чтобы подольше побыть вместе с ними, и не в четырех стенах, а среди людей. Скрывай не скрывай, а сжимается сердце при мысли, что придется остаться одному. Ну что ж, тогда я сам пойду к ним, я вернусь в школу».

Учитель был немало удивлен, когда, оглянувшись, заметил, что он стоит один на площади Гедиминаса, уставясь на мемориальную доску кафедрального костела, а ребята сгрудились возле угла здания и о чем-то спорят.

Он подошел. Спор прервался.

— Учитель, в какой стене замуровано? — спросил Ромас.

Пуртокас задумался.

— Вот те на, ведь мы ради этого и пришли. А в какой же? — Учитель нахмурил брови.

— В южной!

— Восточной! — Ребята снова заспорили.

— Сейчас проверим. — Учитель вынул из портфеля перевод и развернул его, положив на выступ фундамента. — А еще лучше, если мы заглянем в оригинал. — Он снова приоткрыл портфель, засунул руку, но оригинала не было.

— Но куда же он девался? Я отлично помню, как положил его в портфель! Прекрасно помню, — бормотал он.

— Может быть, на столе остался? Или в шкафу? А может быть, в ящик стола положили? — стали гадать ребята.

— Гм, может быть, и положил… — раздумывал Пуртокас. — Может быть, положил? Наверное, положил…

Учителю в голову не могло прийти, что рукопись находится у настоятеля Кряуна.

— Ну, неважно, посмотрим перевод, как там написано. Сначала ему было велено замуровать в южной стене — «ин муро ад меридием», затем «перешел к восточной… в южной части стены, три пяди от земли…» Видите, не в южной стене, как может показаться на первый взгляд, но в южной части, — он с ударением повторил, — части! Стало быть, в южной части восточной стены. Легко можно ошибиться. Сейчас посмотрим, в каком примерно месте это могло быть…

И тут случилась странная вещь. Зигмас, стоявший у стены, вдруг побледнел и испуганно вскрикнул. Все удивленно оглянулись. В этот миг замешательства чья-то рука высунулась из-за стены и схватила рукопись, лежавшую на выступе фундамента. Зигмас, как тигр, бросился вслед за вором, но от удара кулаком грохнулся на землю.

— Рукопись, рукопись украли! — закричал Ромас.

Только теперь ребята поняли, что произошло. Они увидели мелькнувшего меж деревьев невысокого, толстого человека, невероятно быстро убегавшего с переводом рукописи.

Ромас, Йонас и Симас бросились в погоню. Гуляющие останавливались, смотрели вслед, и никто не мог, разумеется, понять, что тут творится.

Тем временем учитель с Ниёле и Костасом хлопотали вокруг Зигмаса. Они подняли его, отряхнули, вытерли сочившуюся из носа кровь и стали в сторонку.

Учитель все еще не мог опомниться. Похитили перевод… Кто похитил? С какой целью?

Зигмас стонал и всхлипывал, из его носа все еще текла кровь. Ниёле сбегала к автомату с газированной водой и намочила косынку. Мокрый компресс сразу подействовал благотворно: кровь перестала литься, и мальчик мало-помалу начал приходить в себя.

Никто, конечно, не догадывался, что Зигмас плачет вовсе не от боли. Легкомыслие, неожиданно обернувшееся предательством, заставило Зигмаса горько пережить эти минуты. Что теперь будет? Он же сам знал, что нужно быть осторожным, хотел рассказать ребятам о случайной встрече с Клапасом тогда, на крыльце, возле двери Пуртокаса, но не хватило духу. И мальчик успокаивал себя мыслью: раз учитель с ними — ничего страшного не случится! И вот теперь перевод украли… Этот тип проследил… Эх, если бы никто не суетился вокруг Зигмаса, если бы ребята даже побили его. А они!.. Костас, поднимая с земли Зигмаса, уронил очки. Кто-то наступил на них, и левое стекло треснуло. А Костасу все равно, главное — помочь Зигмасу… И Ниёле, как она переживала!

А остальные вернулись после погони за проклятым фотографом с пустыми руками. И все из-за него!

Наконец Зигмас перестал всхлипывать и прижался лбом к боку учителя. Он почувствовал, как сухие, старческие пальцы провели по его взъерошенным волосам, и успокоился.

— Я во всем виноват, учитель, — сказал Зигмас. — Я сейчас расскажу…

— Не торопись, мой мальчик, — спокойно и ласково прервал его Пуртокас. — Идемте-ка все ко мне домой.

…Пуртокас вынул из ящика письменного стола тонкую голубую папку. Такие продают в любом магазине канцелярских и школьных принадлежностей.

В ней лежал только один листок. Желтый, с выцветшими, как и во всей остальной рукописи, буквами, но кое-где виднелись дописки карандашом, сделанные, очевидно, сравнительно недавно.

— Этот листок я сначала и не заметил. Он был подшит к рукописи ниткой, — объяснил Пуртокас. — На нем несколько кратких приписок. Сделаны они в разное время, разными людьми. Большинство записей так выцвело, что прочесть нельзя. И я собирался показать их вам только после полного восстановления текста. Видите…

Друзья склонились над папкой. В самом деле, от многих слов осталась только половина, а от некоторых всего по одной букве.

— Проследим судьбу рукописи, — продолжал учитель. — Как она попала к иезуитам — сказать трудно. Но, во всяком случае, она снова оказалась у них, ибо в одной из первых приписок говорится: «Отец Григорий, знакомый с ремеслом каменщика, с помощью двух послушников исследовал восточную стену кафедры. Однако клада не нашел». Видно, после этой приписки, — продолжал учитель, — ценность рукописи в глазах иезуитов резко упала. Поэтому, кстати сказать, документ и дошел до наших дней. Найди они клад, то тут же уничтожили бы никому не нужное завещание отца Хауста.

Позже, когда орден иезуитов был распущен[22], рукопись, надо полагать, оказалась в капитуле кафедрального собора. Тогда-то и была сделана эта вот приписка: «При ремонте кафедры перестроена часть восточной стены, но клад не найден…» И, наконец, последняя приписка — самая интересная… Это цитата из какого-то официального документа, которому около ста лет. «…В ходе суда выяснилось, что весной после наводнения, при ремонте фундамента кафедры, каменщик Клее́за нашел сокрытые драгоценности, которые и передал организаторам восстания противу власти. На вырученные от продажи сих драгоценностей суммы было закуплено за границей оружие для повстанцев. Клеза вместе с прочими бунтовщиками повешен… Вызывает удивление, что простой каменщик, понимая, что в руках его находится огромное состояние, не воспользовался хотя бы частью его. Сколь же силен в этом народе бунтарский дух и возмущение против существующего порядка! Это обязывает принимать ко всем проявлениям оного духа более крутые меры».

— Это о восстании 1863 года! — догадался Костас.

— Вот здо́рово! — ликовал Йонас. — Значит, эти сокровища все-таки попали народу. Монахи грабили, грабили, собирали, прятали. И вышло так, что сделали подарок повстанцам!

А больше всех радовался Зигмас. Значит, клада уже нет и этому гнусному Клапасу ничего не достанется.

Только Ромас не разделял общего восторга.

— Погодите, — задумчиво сказал он. — Это же совсем не те драгоценности. В рукописи сказано, что клад замурован в стене. А нашли его в фундаменте!

— Ишь ты, какой дотошный, — похвалил учитель. — Безусловно, этот храм хранит еще немало тайн. В течение его долгой истории здесь хоронили и вельмож, и даже королей, замуровывали сокровища. Думаю, что в его стенах отыщут еще не один старинный документ. Однако в данном случае твое предположение ошибочно… Нынешний собор — едва ли не пятая постройка все на одном и том же месте. Он и горел и подвергался бомбардировке пушечными ядрами. Его ремонтировали и перестраивали. Последний раз это было сделано по планам нашего знаменитого архитектора Стуо́ки-Гуця́вичуса… И как раз большой кусок бывшей стены послужил фундаментом для восстанавливавшейся кафедры. Так что приписка относится именно к кладу, спрятанному Хаустом. Если хотите, можете сами посмотреть. — Учитель снял с полки большой альбом, посвященный литовской архитектуре.