— Ай-ай! — отчаянно закричал Кряуна, вырываясь изо всех сил.

— Настоятель, настоятель, это я, приснилось что-нибудь нехорошее? — испуганно трясла его руку Розалия.

Ксендз несколько мгновений смотрел на нее, ничего не понимая. Придя наконец в себя, он яростно сплюнул.

— Тьфу, покойник приснился. Должно быть, к перемене погоды.

— Тут какая-то женщина, настоятель, вас требует. Говорит, велели прийти.

— Да-да-да, велел! — уже окончательно очнувшись, вскочил ксендз. — Где она? Веди скорее…

Розалия вышла, и вскоре появилась жена Пуртокаса.

— Пришла, дочь моя, хорошо, что пришла! — ксендз пошел ей навстречу.

Женщина молчала. Губы ее были плотно сжаты. Глаза смотрели куда-то в сторону, мрачно и холодно.

Ксендз почувствовал недоброе.

— Вижу, заботы мои пропадают даром, — негромко сказал он, — что ж, стало быть, на то воля божья. Значит, слишком поздно, и отец небесный уже отвернулся от вашего дома.

Кряуна начинал новую атаку… Но она оказалась ненужной.

Жена учителя стояла, все так же глядя куда-то в сторону, потом быстрым движением вынула из-под плаща сверток и подала ксендзу.

Кряуна схватил рукопись.

— Ну, вот видишь! Доброе начало — это уже половина дела. — Долгие годы, служения церкви научили ксендза одинаково ловко скрывать и горе и радость. — А что до всего остального, дочь моя, не переживай, все, что делается с доброй целью, бог простит! Зайди ко мне через недельку!

Едва настоятель, проводив гостью, успел вернуться в свою комнату, как наружную дверь приоткрыл Клапас. Кряуна встретил его сдержанно, даже холодно, не предложил фотографу сесть и, не ожидая, пока тот начнет задавать какие-нибудь вопросы, начал говорить первым:

— Ты по этому делу? Не удалось мне, почтеннейший, не удалось. Совсем не удалось! Я говорил, что это крепкий орешек. Да и стар я для таких дел. Благословить вас могу, а дальше уже сами… Помощь божья всегда на стороне того, кто прав.

«Homo in hoc improbo mundo, pleno vanihitis et contemptionis, ludicrus solum hospes est…»

Клапас шел по улице, не разбирая дороги, сам не зная, куда и зачем он направляется.

Все способы вернуть рукопись были испробованы, и никаких результатов. Что теперь делать?..

Клапас сам не заметил, как очутился возле дома Пуртокаса, и спохватился, что глазеет на окна его квартиры. «Ну чего я тут болтаюсь, еще заметит кто-нибудь», — подумал он и отошел немного. Походив по улице, он с изумлением обнаружил, что опять оказался у того же дома. Это здание, с длинными старинными окнами, с зелеными дверями, притягивало его, как магнит. Там, внутри, его рукопись.

Что-то неладное стало твориться с Клапасом. Он пересек улицу, хотел подбежать к двери, вломиться в нее и крикнуть: «Отдайте рукопись, она принадлежит мне! Я ее нашел! Отдайте!» Он взбежал на крыльцо, уже было схватился за ручку, но в это время дверь неожиданно распахнулась сама.

Клапас отшатнулся в сторону, скатился с крыльца, но тут же остановился. Выбежавший из двери мальчик тоже остановился и весь как-то ощетинился. Они сразу узнали друг друга, но сначала оба были настолько испуганы и растерянны, что не решались ни слова сказать, ни с места двинуться.

Клапас пришел в себя первым. Он смекнул, какой счастливый случай подвернулся ему, и, стараясь улыбаться поласковее, протянул:

— Ты не бойся, милый мальчик, я тебе зла не желаю, ничего плохого не сделаю…

— А кто Ромаса схватил? — Держась за перила, Зигмас бочком спускался с крыльца. Не сводя глаз с Клапаса, он готов был в любое мгновение броситься наутек.

Показывая Зигмасу, что у него самые мирные намерения, Клапас отошел еще на шаг назад:

— Ничего же с ним не сделалось. Мы поговорили чуть-чуть, и все.

Спрыгнув с крыльца, Зигмас побежал по улице. Но, видя, что за ним не гонятся и не собираются гнаться, снова замедлил шаги.

— Вот видишь, я же сказал, что не притронусь, — уговаривал его Клапас, шагая следом и стараясь не отстать.

— Только попробуйте! Так заору, сразу люди сбегутся, — пригрозил Зигмас.

— Конечно, сбегутся. Ну зачем мне трогать тебя! Мы можем и так потолковать, если хочешь. К учителю заходил?

— Ну и что же, если и заходил? Почему нельзя заходить к учителю?

Они вышли к центральной улице. Здесь с шумом проносились машины, автомобили, трещали мотороллеры, по тротуарам сновали люди, и страх Зигмаса окончательно прошел.

— Идем, присядем где-нибудь на скамеечку! — предложил Клапас.

— Некогда, мне домой надо, — отказался Зигмас.

Он перешел через улицу и зашагал по скверу. Клапас, не отставая, шагал рядом.

— Ничего особенного не найдете там, вот увидишь, — продолжал на ходу Клапас. — Самая обычная старинная рукопись. Мы ее нашли и хотели продать, но Ромас очень некрасиво поступил. Разве это по-честному? Поменял портфели, а размениваться обратно не хочет. Ну скажи, разве это красиво, разве так порядочные люди поступают? Вот ты, парень… По тебе же сразу видно, что так не сделал бы… А если бы я оставил пустой портфель, а забрал бы Ромасовы тапочки и ракетку и не отдавал бы? Да все ваши ребята сами бы сказали, что я мошенник. Так или не так?

Возражать было нечего.

Рукопись действительно была собственностью этого пухлого мужчины. Но не мог же Зигмас признать это, и он сказал:

— Не я портфель взял, а Ромас. С ним и разбирайтесь.

Это до известной степени было предательством. Но как иначе отвязаться от этого надоедливого толстяка!

И Зигмас не мог ни уйти, ни избежать вопросов фотографа. Он только дал себе слово, что уж никак не проговорится.

Клапас интересовался, дочитали ли они рукопись до конца. Мальчик ответил, что еще не успели. Разве он выдал этим какую-нибудь тайну? Нет. Дело не в этом.

Клапас объяснил, почему его так заинтересовала рукопись. Там наверняка упоминается его знаменитый предок, о котором он, фотограф, собирается написать книгу. Вот уже много лет он собирает материалы об этом выдающемся человеке. У него, Клапаса, только одна просьба — известить его, если предок действительно упомянут в документе. Может быть, мальчик зайдет в субботу вечером и скажет.

— Нет, мы еще не будем знать этого, — ответил Зигмас.

— А что, если в воскресенье, часов в двенадцать дня? — спросил фотограф. — Позже меня, вероятно, не будет дома.

И тут-то Зигмас оказался полным глупцом. Он назвал час, когда они снова будут у Пуртокаса…

В тот послеобеденный час, когда Зигмас беседовал с фотографом, Ромас и Костас сидели у Йонаса. Они решили, что было большой глупостью оставлять его без дружеского присмотра, и нужно исправлять эту оплошность.

Надо сказать, что Йонас не слишком-то обрадовался, увидев товарищей на пороге. Загадочный намек, который Костас сделал в прошлый раз, все время не давал ему покоя: «Что они задумали? Что они сделают мне? Наверняка опять какое-нибудь наказание изобрели. Но какое?» Стараясь разгадать эту злосчастную тайну, Йонас взвешивал все возможности.

«Не разрешат идти к учителю? Наябедничают матери? Э, ладно, уж как-нибудь выкручусь!.. А может быть, стоит позаниматься? — спросил сам себя Йонас и поглядел на портфель. — Конечно, надо позаниматься. Вот только дочитаю главу до конца… — Взгляд мальчика перескочил на постель, где под матрацем был спрятан роман «Флаг адского корабля». — Только одну главку! А потом сяду заниматься».

Некоторое время в нем боролись две силы: одна подталкивала к учебникам, другая, совершенно неодолимая, уже несла его на быстрых крыльях приключений. И неизвестно, которая из них взяла бы верх, если бы не брат Пранас. Вбежав в комнату со двора, он показал Йонасу язык и закричал:

— Погоди, вот увижу, что ты опять читаешь книжки, скажу матери! И ребятам твоим скажу!