«Вот он сам же подтверждает, что я не ошибся, — подумал Джим, — скажет два слова Хортону, и уже к концу дня толстячка могут выставить. Он выйдет из редакции с уведомлением об увольнении в кармане, и, если снегопад не прекратится к тому времени, его следы исчезнут так же быстро, как исчезли вчера вечером на мостовой следы Пегги Сандерсон. Интересно, почему он вспомнил Пегги сейчас, впервые столкнувшись с этим новым для него миром унизительной зависимости? И отчего у него так скверно на сердце?»

— М-м-да, — мистер Карвер откашлялся и хмыкнул. — Если снег не утихнет, то и нашим новым снегоочистительным машинам предстоит небезынтересное испытание.

— Я думаю, к ночи утихнет, — рассеянно сказал Макэлпин.

— Первый сильный снегопад, — произнес мистер Карвер. — Все насквозь промерзло. — Он оживленно повернулся к Макэлпину. — Джим, вы занимались когда-нибудь подледным ловом?

— Только в детстве.

— Приятное занятие. Прямо на льду — хижинка. В печке трещит огонь. Можно пропустить стаканчик чего-нибудь покрепче… Хотите как-нибудь составить мне компанию?

— Как вам будет угодно.

— Поедем вдвоем. Наговоримся на покое, отдохнем как следует. — Его голос звучал просительно. — Так я ловлю вас на слове. — Немного помолчав, он добавил: — Теперь вы знаете, как обстоят дела у нас в редакции. Недельку можете передохнуть и ни о чем не беспокоиться. Вы встретитесь вечером с Кэтрин?

— Надеюсь.

— Я рад, что вы с ней подружились, Джим.

Мистер Карвер протянул ему руку.

Макэлпин вышел из кабинета и снова зашагал мимо столиков, возле которых сидели за пишущими машинками репортеры. Когда он проходил мимо Уолтерса, толстяк поднял глаза и, встретившись с ним взглядом, приветливо улыбнулся. Улыбка была дружеская, открытая, но Макэлпин отвел глаза. Ему было стыдно. Быстрыми сердитыми шагами он заторопился к двери.

Сперва он думал вернуться в гостиницу и написать несколько писем. Но когда такси приблизилось к углу Сент-Катрин и Друммонд, он с тоскливым ужасом представил себе, как будет томиться в своей комнате один-одинешенек, мучительно пытаясь уловить связь между мистером Карвером и человеком по имени Дж. К. Хортон, и решил выйти.

— Остановитесь здесь на углу, — сказал он шоферу.

И вот он стоит на перекрестке и сквозь падающие снежинки вглядывается в дверь ресторана, в котором, по словам Пегги Сандерсон, ее можно застать в этот час.

Он не стоял бы здесь, если бы его так не расстроил тот злосчастный толстяк и возникшее после встречи с ним подозрение, что, ссылаясь на Хортона, мистер Карвер скрывает свои собственные колебания. Как бы там ни было, он очутился тут, и снег запорошил его плечи и белым нимбом лег на шляпу. Нежданно-негаданно в памяти всплыло воспоминание о том, как после получасового разговора с Пегги он и Фоли стояли на этом углу, переполненные тихим ощущением покоя. Он подумал, что именно так следовало бы ему чувствовать себя сейчас, после ленча с мистером Карвером. Потом ему вдруг стало ясно, почему он не рассказал Кэтрин о новом знакомстве. Тогда он еще не разобрался, какое чувство пробуждала в нем и в Фоли эта девушка, и не смог бы его описать. И все же интересно, откуда в ней это спокойствие и как ей удается передать его другим? Если просто от ребяческой неискушенности, это скоро пройдет, если же эта черта — свойство ее натуры, то Пегги всегда будет пробуждать в людях живое любопытство, желание побольше узнать о ней.

Не удивительно ли, что она так властно завладела его мыслями? Понравилась она ему? Он поспешил себя уверить, что дело совсем не в этом, что ничего, кроме праздного любопытства, эта и впрямь необычная девушка в нем не вызывает.

Рослый, краснолицый, ухмыляющийся полицейский в белых погонах и в белых перчатках с чарующей галантностью управлял уличным движением. Возле сугроба у обочины в нерешительности остановилась хорошенькая девушка. Помахав ей рукой, полицейский дунул в свисток, остановил поток запорошенных снегом автомобилей и сам перевел красотку через дорогу.

Потом из ресторана вышла Пегги Сандерсон. Она была все в том же пальтишке с поясом и без шляпы, как и накануне. Выждав немного, Джим перешел улицу и поравнялся с Пегги.

— Откуда вы, мистер Макэлпин?

— Я был на Сент-Джеймс-стрит. Устраивался на работу в «Сан» у Карвера.

— Правда? А я думала, вы преподаватель.

— Род моих занятий фактически не изменится. Нам с вами по дороге?

— Не знаю, — сказала Пегги. — Я просто гуляю, благо время есть. А вы идете куда-то по делу?

— Нет, какие у меня дела? Я свободен.

— Хочу дойти до Филлипс-сквер — это в нескольких кварталах — посмотреть на леопарда.

— В зоопарке?

— Нет, в универмаге. Это статуя. Хотите, пойдем вместе?

— Не взять ли нам такси, — сказал он, с сомнением поглядывая на ее галоши. — Вы промочите ноги, Пегги.

— На улице так хорошо. Приятнее пройтись. — Она внимательно смотрела на, него, чуть улыбаясь. — Вам действительно хочется пойти со мной?

— Конечно, — ответил он с жаром.

Непонятно, отчего с такой таинственной многозначительностью прозвучали ее простой вопрос и его ответ.

— Ну что ж, — сказала Пегги, — пойдем.

Она взяла его за руку и повела за собой, не замечая, что ему неловко. Какой-то старичок обернулся и, улыбаясь, посмотрел им вслед. Но Макэлпин не выпустил ее руки. Его радовало внезапное, почти чудесное освобождение от угнетавшего его весь день чувства беспомощности, смешанного с досадой на мистера Карвера.

В Монреале большая часть англичан знает друг друга, но Макэлпина не беспокоило, что кто-нибудь из знакомых может увидеть, как они с Пегги идут, взявшись за руки.

Стремясь что-нибудь о ней узнать, он заговорил об университете, где они оба учились, но разговор не клеился.

— Снег никогда не надоедает мне, — сказала Пегги. — В старости я, может быть, возненавижу зиму, и меня потянет на юг, но сейчас у меня все точно так же, как было в детстве. Помните, как вы радовались первому снегу?

— Мы ждали не снега, а льда, чтобы кататься на коньках. Снег нас мало тревожил.

— А по мне, вашего льда хоть бы не было. Он и сейчас мне ни к чему, — сказала Пегги. — Зато как чудесно проснуться утром и в первый раз увидеть снег на полях! Это как сигнал, который возвещает о наступлении зимнего безмолвия.

— В Монреале зимы снежные.

— Мне нравится здесь, — сказала Пегги. — Кажется, нигде мне не было так хорошо, как в этом городе. Он старинный и в то же время новый; к тому же это порт, здесь друг с другом общаются люди разных рас. По утрам меня слишком рано будит колокольный звон, но я чувствую себя здесь дома.

— Вы счастливица, Пегги. Есть люди, которые нигде не чувствуют себя дома.

— Мое счастье состоит лишь в том, что я умею замечать такие вещи.

Войдя в универмаг, они поднялись на четвертый этаж, где в стеклянном ящике стояла вырезанная из дерева статуя леопарда длиною около трех футов, изображавшая зверя в тот момент, когда он подобрался, готовясь к прыжку.

Пегги замерла, любуясь статуей, а Макэлпин, поглядывая на ее серьезное лицо и внимательные глаза, не, мог понять, почему это ее так захватило. Ее светлые влажные волосы поблескивали в свете люстры, и у Джима было такое чувство, будто он стоит рядом с ребенком, которого привел в отдел игрушек.

— Он кажется невероятно сильным и свирепым, правда? — сказала Пегги.

— Он действительно очень хорош, — согласился Макэлпин. — В нем ощущается этакая затаившаяся разрушительная сила. Как вы о нем узнали?

— Кто-то сказал. А вам тоже мерещится, что он вот-вот прыгнет? — шепнула Пегги. — Просто в дрожь бросает.

— Да, пожалуй, что-то такое есть, — ответил он, удивленный ее горячностью.

— В нем все, каждая мелочь выражает одну мысль. — Она говорила, не оборачиваясь к Макэлпину, завороженная дикой мощью кровожадного обитателя джунглей, ожидая его броска.

Макэлпин невольно взял ее за руку, чтобы оттащить в сторону, спасти. Она подняла голову.