— Я — героиня твоего шедевра «Любовные мечты»!
— Я — деревенский парень из твоей знаменитой книги «Осколки изумруда»!
— Я — молодая хозяйка из твоего великого опуса «Сон в летнюю ночь»!
— Я — бабушка из твоего удивительного сочинения «Упавшие в воду»!
— Я — знатная барышня из твоей пьесы «Разбойник»!
— Я — созданный тобою интеллигент из романа «С раскрытыми объятиями», человек, запутавшийся в «измах»!
— Я — старший сын провинциального помещика из повести «Кошмары в красном тереме»!
— Так мы же все свои люди, вы пришли на встречу с родственником, не так ли? — осенило писателя.
— Мы требуем, чтобы ты дал нам настоящую жизнь. Ты изобразил нас в своих книжках такими скучными, мертвенными, без единой живой черты, заставил говорить и двигаться как марионетки, а не как реальные люди. Ты создал нас, но не вдохнул в нас подлинную жизнь. Так отдавай же взамен свою!
Вперед выступила женщина со смутными чертами лица:
— Помнишь меня? Наверное, только по одежде еще можно догадаться, какую роль я выполняла в твоей книге. Ты хотел изобразить меня женщиной с прекрасным лицом и злым сердцем, которая совратила и погубила множество молодых людей, полных возвышенных устремлений. А что у тебя получилось? Для женщины во мне слишком мало человеческого, для человека во мне слишком недостает женственности. Нет у меня ни правдоподобного характера, ни отчетливой наружности. Ты вот обронил между прочим, что у меня «источающие влагу глаза»; в другом месте у меня «острый, пронзающий душу взгляд». Ха! Ловко придумано! Нечто острое, с чего каплет вода, — это что же, ты уподобил мои глаза сосулькам, свисающим с крыш в солнечные дни? Ты хотел изобразить меня светской львицей, высасывающей из мужчин, словно губка, умственную и телесную энергию, а на деле вышла протертая до дыр промокашка. И еще ты решил похвалить меня за манеру говорить решительно и твердо, а изобразил какую-то крикливую и бранчливую особу. Ты испортил мне всю жизнь, как мне теперь быть?
И тут же, торопясь и глотая воздух, заговорил стоявший рядом тщательно одетый старик:
— Я в твоей книге выгляжу стариком от рождения, но это еще полбеды. Только, если взялся изображать стариков, надо же иметь о них хоть какое-нибудь понятие. Ну, с чего бы я в моем возрасте и с моим здоровьем стал брать наложницу, искать себе лишние неприятности? Эх ты! Не только не сумел дать мне порядочную жизнь, но еще испортил мне репутацию! Я готов биться с тобой не на жизнь, а на смерть — но у меня, в сущности, нет жизни. Отдай мне свою, а потом поборемся! — Тут старик вконец разволновался и закашлялся.
Здоровенный темнолицый малый ударил его по плечу:
— Хватит, старый хрыч, наговорился, дай и мне сказать! Ну как, узнаешь? Я — изображенный тобой мужлан. Вроде бы все сходится: короткая куртка, закатанные рукава, на каждом шагу бью себя в грудь, открываю рот — «поминаю родителей», закрываю рот — «мать твою растак». А вот еще: у меня «полон рот уличных выражений». Так ведь про родителей да про мать — это не уличные, а скорее семейные выражения. Коль скоро я мужлан, я должен бы сначала надавать тебе по роже, а потом уже сводить счеты. Но видит небо, я так слаб, что ты можешь дать мне пощечину, и я не смогу ответить. Кто же мне посочувствует!..
Тут персонажи придвинулись вплотную и заговорили хором. Растерявшийся писатель даже не успел поздравить себя с удачей: изобрази он в свое время этого «мужлана» полным жизни и энергии, ему сегодня не миновать бы взбучки. Еще несколько действующих в его книгах лиц обратились прямо к директору компании с требованием, чтобы тот поскорее определил степень вины и наказание для Писателя. Директор улыбнулся:
— Конечно, речь сейчас идет не о граммофонной пластинке, и все же мы должны выслушать обе стороны. Господин автор, что вы имеете сказать в ответ на претензии противной стороны?
И тут Писателя осенило — он нашел выход из положения и обратился к толпе:
— В ваших словах есть доля истины, но подумайте сами — ведь без меня вас не было бы вообще! Вы — мой продукт, я вас сотворил, значит, я ваш отец. А ведь сказано, что «в Поднебесной нет виноватых родителей». Так что перестаньте быть «не помнящими родства» и не придирайтесь более ко мне.
Директор холодно усмехался, теребя бороду. Сердитый мужской голос выкрикнул:
— Ты написал в книжке, что я устроил революцию в семье, мать довел до могилы, а теперь рассуждаешь о сыновней почтительности!
Другая героиня скривила рот в улыбке:
— Ты мой отец, а кто же мать?
Еще один какой-то бесполый персонаж расплакался:
— Знаю только, что существует «материнская любовь», великая и чистая материнская любовь, мне никогда не приходилось ощущать необходимости в «отцовской любви»!
Мужчина средних лет перебил:
— Отец, содержащий детей, и тот часто не может добиться их сочувствия, а тут все наоборот — не ты нас, а мы тебя содержим. Ты изображал нас мертвяками, а потом продавал рукописи и жил припеваючи; если это не убийство с корыстными целями, то по меньшей мере присвоение чужого наследства. А коли ты наш наследник, значит, мы твои предки.
Тщательно одетый старик удовлетворенно кивнул:
— Вот это достойные слова!
Мужлан, размахивая руками, выпалил очередное «уличное выражение». Но тут какая-то светская дама кокетливо повела плечами:
— Нет, я не хочу быть ничьим «предком». И что тут такого, если молодые содержат пожилого человека? Известны же случаи, когда молоденькие девушки жертвовали собой ради отцов.
Нежданно-негаданно из гущи людской вырвался громкий крик, подавивший собой все прочие приглушенные голоса:
— Пусть кто-то создан твоим пером, только не я!
Писатель глянул — и весь засветился радостью: перед ним был умерший несколько дней назад самый закадычный его друг, капиталист и большой почитатель культуры. Сын нувориша, он имел в молодости возвышенные стремления. Стремления эти возникли не оттого, что он презирал деньги, которые нахапал его родитель, а оттого, что нажиты они были совсем недавно, их блеск всем лез в глаза, их запах раздражал чужое обоняние, им недоставало благородной патины и аромата старины. Его папаша тоже понимал это и всеми силами старался придать себе вид потомственного богача: так человек, надевший новую куртку из самой грубой материи, нарочно мнет ее, чтобы она не шуршала при ходьбе и чтобы ее деревенский вид не так бросался в глаза. Отец всю дорогу мечтал породниться с каким-нибудь обнищавшим помещиком или корыстолюбивым чиновником, а сын всячески пытался изобразить из себя декадентствующего поэта: он воспевал курение, вино, разврат, морфий и всяческие преступления. К сожалению, он не знал правил просодии в классическом стихосложении, а потому не мог пользоваться старыми поэтическими формами.
Шло время, он сменил нескольких подруг, перепробовал сигареты и вина стольких стран, что хватило бы на целую Лигу Наций, изведал и наркотики, вот только преступлений не совершал — если не считать преступлением его вымученные стихи свободного размера. Однажды он, сидя с возлюбленной в ресторане, заметил, что она вместе с кушаньями проглатывает помаду с губ, так что по окончании трапезы приходится краситься вновь. Прирожденный инстинкт дельца вдруг пробудился в нем, как больной от летаргического сна или змея от спячки. На следующий же день из декадентствующего поэта он превратился в крупного бизнесмена: взял часть нахапанных отцом денег и открыл собственную фабрику. Первой ее продукцией стала «витаминизированная губная помада».
Живописать эффект от этого великого изобретения мы можем, лишь обратясь к искусству заведующего отделом рекламы этой фабрики. «Красота и здоровье — сразу две выгоды!», «Отныне каждый поцелуй тонизирует ваш организм!» (рядом нарисован юноша в одеянии даоса, обнимающий девушку, похожую на нестриженую буддийскую монахиню; по слухам, юноша должен был изображать Цзя Баоюя[161], вкушающего румяна), «Полноценная любовь!» (нарисован толстяк с блаженным выражением на лице, одной рукой обхвативший женщину с выпяченными губами, густо измазанными «витаминизированной помадой»). В химическом отношении новая помада ничем не отличалась от всех остальных, разница была лишь в названии. Но новоявленный предприниматель сумел потрафить психологии общества и во много раз умножил отцовский капитал. Следом он изобрел «стимулирующий интеллект бриолин», «леденцы с экстрактом тресковой печени», а также специальные консервы из жирной курятины, которые помогают красоткам сохранять осиную талию.
