Символическое изображение Левиафана в трактате Т. Гоббса, 1651 год

Однако парадокс заключается в том, что наряду с уважением к государственной власти, патриотизмом и законопослушанием, островитянам оказались присуши редкостная внутренняя свобода и трепетное отношение к правам личности, которые они готовы отстаивать перед лицом бездушной государственной машины, невзирая ни на какие авторитеты, порою – с пафосом, а порой – с чисто спортивным азартом. Эту их специфическую черту давно подметили европейцы: еще в XVIII веке устами Монтескье они признали, что англичане «превосходят другие нации в набожности, торговле и свободе» (подчеркнуто. – О .Д.)

Откуда же взялись ростки свободы под пятой Левиафана? 1де искать корни такого удивительного соотношения сил между властью и обществом, которое позволяло сосуществовать сильной монархии и ее подданным, верившим в то, что всякий «свободно рожденный англичанин» обладает неотъемлемыми правами, зафиксированными в старинных нормах права, некой конституции, которая при этом даже не была записана и изложена на бумаге?

Как ни странно, поиск этих корней приведет нас в тот самый XI век, отмеченный укреплением королевской власти и государственности в целом.

Вильгельм Завоеватель изображен на ковре из Баио еще как герцог Нормандии

На первый взгляд, события, развернувшиеся в это время на берегах Альбиона, далеко не способствовали расцвету каких бы то ни было свобод. В 1066 году Англия в очередной раз подверглась нашествию завоевателей, на этот раз ими были нормандцы – выходцы из герцогства Нормандия, потомки викингов, которые в начале X века выторговали себе кусок земли во владениях французского короля. Скандинавы довольно быстро «офранцузились», усвоив континентальные обычаи и нормы феодального права. После смерти английского короля Эдуарда Исповедника нормандский герцог Вильгельм заявил свои права на его престол, однако вопреки его претензиям, англосаксы короновали могущественного эрла Гаральда, который хотя и не принадлежал к королевской династии, был талантливым политиком и военачальником.

Высадка нормандского десанта в бухте Павенси (современный Сассекс) произошла сразу после того, как Гаральд разбил на севере Англии датских пиратов. Его измотанная дружина совершила марш-бросок на юг, чтобы отразить новую угрозу. Однако Фортуна отвернулась от англосаксов: после кровопролитной битвы при Гастингсе, в которой пал сам Гаральд, его братья и множество англосаксонских эрлов, нормандцы овладели полем боя. Герцог Нормандии короновался как король Англии Вильгельм I, получив прозвище Завоеватель.

Окончательное покорение страны растянулось на много месяцев, а взаимная ненависть англосаксов и нормандцев – на многие годы. Тем не менее Нормандская династия воцарилась здесь всерьез и надолго. Враждебное окружение требовало от нормандских баронов и рыцарей, находившихся в меньшинстве, консолидации сил, безоговорочной дисциплины и подчинения королю. В таких условиях не было места никакой феодальной вольнице и анархии, ничему, подобному континентальному принципу «вассал моего вассала – не мой вассал». В Англии при Вильгельме Завоевателе все рыцари принесли вассальную присягу королю. Впрочем, нормандцам это было не в новинку. На их родине в Нормандии также царили строгие порядки, отличавшие герцогство от прочих французских земель. Герцог обладал верховной юрисдикцией в своих владениях, его бароны не имели права вести частные войны или заключать соглашения с другими сюзеренами, церковь также полностью подчинялась светскому властителю. Однако в то же время именно в Нормандии в наиболее законченном виде сложилась система феодального права, детально регламентировавшая отношения между сеньорами и их вассалами. Она-то и была перенесена на английскую почву и продолжала развиваться в новых условиях.

Нормандцы отправляются завоевывать Англию. Вышитый ковер из Байо

Короли Нормандской династии (1066 – 1154) отнюдь не были либералами, однако они прекрасно осознавали, что бароны и рыцарство – их единственная опора, и безудержный нажим на них или беспардонное нарушение прав может быть чревато потерей английской короны. Поэтому наиболее дальновидные монархи Вильгельм I и Генрих I стремились к четкой фиксации взаимных прав и обязанностей сюзеренов и вассалов. Эта тенденция ярко проявилась в так называемой коронационной хартии или «хартии вольностей» Генриха I, в которой весьма подробно оговаривалось, что может и чего не может сделать сеньор по отношению к вассалу и его землям. В ней излагались правила вступления во владения феодом и наследования его, перечислялись все законные платежи, причитавшиеся сеньору, оговаривались права вдов и малолетних наследников, находившихся под опекой, и гак далее. Юристы не без оснований порой именуют эту хартию первой английской «феодальной конституцией» – декларацией пусть не слишком широких, но четко зафиксированных прав дворянства. Именно элите общества удалось в данных обстоятельствах добиться некоторых имущественных и личных гарантий. Последние сводились к тому, что свободного человека (читай: рыцаря или барона) нельзя было осудить на смерть без тщательного расследования его преступления и процедуры суда, состав которого формировался из пэров – «равных» обвиняемому. В теоретическом плане эти положения хартии Генриха I способствовали началу складывания представлений о правах личности. Это современное понятие, таким образом, во многом является результатом коллективных «социальных завоеваний» средневекового дворянства.

Миниатюра XV века, изображающая Вильгельма I, раздающего земли своим вассалам

Мы редко задумываемся о том, что первые барьеры на пути неограниченного произвола властей обыкновенно ставит именно элита общества. По традиции, учебники истории, по которым учились большинство из нас, всегда делали больший акцент на роли народных масс и социальных низов в борьбе с феодальным государством, но эта борьба почти никогда не сказывалась ни на форме политической власти, ни на общих принципах ее взаимоотношений с подданными. В этом смысле дворянство заслуживает апологии и, как это ни парадоксально, – признания его заслуг в ограничении тиранических тенденций монархов и оформлении политических свобод. Заслуживает этого и весь период Средневековья в целом, хотя ему совершенно незаслуженно отказывают в каком бы то ни было вкладе в развитие европейского конституционализма и либерализма, ища их истоки лишь в эпохе буржуазных революций. По крайней мере, средневековая Англия опровергает эту точку зрения.

Вернемся, однако, к нормандским королям и тому, как они «обустраивали Англию». Более других в этом преуспел Генрих Г – талантливый администратор, создавший систему централизованного управления, контуры которой уже напоминали нам привычную государственную машину: практическое управление было сосредоточено в королевской курии, опиравшейся на двух китов – финансовое ведомство – казначейсжо (в состав которого входила знаменитая палата шахматной доски), и разветвленное судебное ведомство (суд королевской скамьи, суд общих тяжб и суд справедливости).

При Генрихе I же возникла система разъездных судов, циркулировавших по всем графствам и дававших любому свободному человеку возможность обратиться к правосудию короля, а не местных магнатов в любой точке королевства.

Конечно, короли Нормандской династии не испытывали недостатка в желании накинуть узду на своих баронов и крупных церковных иерархов, пытаясь с большим или меньшим успехом ограничить их судебную юрисдикцию или политические права. Дальше всех своих предков пошел в этом направлении внук Генриха I – Генрих II – основатель новой династии Плантагенетов. Благодаря наследству его отца, графа Анжуйского и браку короля с Элеонорой Аквитанской, Англия необыкновенно расширила свои границы: помимо Альбиона владения Плантагенетов включали Нормандию, Анжу, Мэн, Турень, Пуату, Аквитанию. Английские земли на континенте превосходили по размерам домен французского короля, что очень обострило отношения двух царствуюших домов, а позднее привело к затяжной Столетней войне между Англией и Францией.