Фаина ни о чем его не просила.

   —  Ты будешь ждать меня?

   —  Не знаю. Да ты и сам определись сначала. Ведь не знаешь, зачем отец зовет, может, не приедешь сюда, кто предугадает, что ждет! — ответила задумчиво.

   —  Скажи, ты будешь вспоминать меня хотя бы изредка? Нужен ли я тебе? — схватил за руку.

   —  Не требуй клятв! Я не люблю и не верю им. Они — слова! Какие часто ничего не стоят! — вспомнила что-то свое больное, давнее, и нахмурилась.

   —  Хоть когда-нибудь позвони мне! Я буду ждать!

   —  Может, вернешься раньше, чем успеешь вспомнить обо мне и соскучиться. Зачем заранее прощаешься? Ведь еще не уехал, а уже далеко отсюда. Не уговаривай ни меня, ни себя. Любая разлука — это проверка и она не бывает случайной. Вот и присмотрись к себе, подумай. Как говорят, сам случай в руки. Вернешься, поговорим. А если останешься, значит, так нужно было,— взяла руку из Яшкиных ладоней, вошла в круг танцующих.

  —   Что это с Яшкой? Иль неприятность стряслась какая? — спросил Фаину Егор Лукич.

  —   Отец требует, чтоб домой приехал не медля!

  —   И как Яшка?

   —  Завтра собирается оформить отпуск за свой счет. Пока на неделю!

  —   Это все! Он не вернется!

  —   Почему? — дрогнув, выдала себя женщина.

  —   Я видел того папашу. Знаком с ним. Этот просто гак не позовет. Что-то серьезное затеял. Яшка у него единственный сын, сам стареть начал. Пришло время о сыне вспомнить, пристроить его в жизни. А у мужика и деньги, и связи имеются. Не оставит Яшку на заводе в чернорабочих. Заберет и устроит получше. Иного не жди. Короче, займется его судьбой. Это давно пора было сделать! — вздохнул Егор. И оглядев веселившихся жильцов, заметил:

  —   Куда-то наш Коля исчез!

  —   Наверное, спит у себя наверху.

  —   Э-э, нет, Фаина! Я его с чужой бабенкой видел. Он всю ночь вокруг нее крутился котом. Не знаю, откуда она взялась, но точно не наша. Видать, он с нею в своей комнате озорует, пока ребят там нет.

   —  Ну, оставьте его! Может, и Кольке повезет сегодня!— отмахнулась Фаина.

   ...А Николай в это время завел с Лидой свой разговор. Вздумал выяснить все и сразу:

  —   Лид, а ты где-нибудь вкалываешь?

   —  Ну, конечно! А как без того?

  —   А где? — глянул в самую душу, девка смутилась, ответила неуверенно:

  —   Какая тебе разница, без заработка не сижу.

  —   Выходит, подрабатываешь, как у меня нынче, так что ли?

  Лида молчала.

   —  Ну, вот я чего тебе предложу, цыпа, чтоб от дня сегодняшнего ни с кем не спала! Слышь, только со мной!

  —   А как жить: ведь у меня бабка есть!

   —  Обоих беру! — заявил твердо.

   —  Так бабке девятый десяток! Она совсем слепая и больная вся! Никуда не годится!

   —  Во, дура! Я не собираюсь на ней жениться. Она будет жить вместе с нами. Куда ж ее денешь, коль старуха имеется? Стало быть, будем кормить, смотреть ее. А тебе работу сыщем, какое-нибудь место на заводе, там научат. Но с путан снимаю насовсем. Это для одиночек, семейной не подходит.

   —  А как же бабка? За нею смотреть нужно!

  —   Зачем?

   —  Она сама ничего не может, кормить надо, горшок подставить, иначе все под себя нальет и наложит.

   —  Ну, это не беда. У нее мои болезни. Тем же самым хвораю. Как чего выпью, так и плыву в постели. Эдак с самого детства. Но тогда хуже случалось. Теперь, когда вовсе тверезый, сухим встаю.

   —  Ладно, Коля, будем клеенку стелить. У меня, по-моему, даже запасная имеется, бабуле взяла, а она тебе сгодится. Куда ж от хвори деться, зато ты как мужик классный! Теперь таких мало,— похвалила человека.

   —  На счет этого ты довольная будешь. Я не потасканный и не потрепанный. Все при мне цело. Теперь и сам рад, что с Глафирой не состоялось. Ты моложе и собой пригожей. Да еще и квартира будет. Правда, что бабка на хвосте повиснет, но и это впрок. На нее тож метры в жилье дадут. Глядишь, долго не протянет. А и я к тебе ни с голым хреном завалюсь, свой вклад на книжке имею. Голодовать не станем. Но и шиковать не дозволю. Не уважаю тех, кто не бережливый и копейку в руках удержать не может. Она нелегко дается всем.

   —  Так как нас взять собираешься? Ведь если просто жить перейдешь, тебя не пропишут. Только законного признают. На него метры дадут в новой квартире. Так все соседи лопочут. У нас двое уже расписались, хотя сколько времени жили любовниками.

   —  Ради квартиры узаконимся. Я и бабку удочерю, будем все на одной фамилии, как положено в семье. Вот так и заселимся, как все порядочные люди,— мечтал Коля.

  —   А чем мы хуже других? — осмелела Лидия:

   —  Бабуля хорошую пенсию получает. Не всю жизнь лежала в койке, работала, стажа ее на двоих с лихвой хватило б. Многие ей завидуют. Не всякий генерал такую пенсию имеет. Она же в Сибири водителем лесовоза почти сорок лет мантулила. Разве мало? Мы на ее пенсию вдвоем живем, беды не зная. А свое у меня на вкладе. Тоже копила на новую мебель, на хорошую посуду, чтоб все было по-человечески, не хуже, чем у других. Чтоб когда придут гости, стыдно не было бы!

   —  Вот тут стоп! Гостей не люблю и не уважаю. Зачем они сдались? Припрутся, натопчут, нанесут грязи, все попьют и пожрут, да еще и осудят в придачу. Зачем они нам?

   —  Но бывают нужные люди! Вон к бабуле приходят, они ей всякую помощь приносят к праздникам, подарки и гостинцы, деньги. Не буду же их выгонять!

   —  Коль такие, конечно примем,— поспешил согласиться Коля.

   —  Вот и я говорю, не всяк гость помеха! К Новому году ей целых три ящика помощи приволокли. В одном — сплошная жратва, в другом — стиральные порошки, мыло, шампуни, в третьем — постельное белье и шмотки. Бабке шубу, платок, колготки, сапоги принесли, а она на улицу уж какой год не выходит. По комнате только по стенке передвигается и то блудит.

  —   А лишнее продать можно! — нашелся Коля.

   —  Пока бабуля жива, пусть все хранится и лежит в шкафу, чтоб соседи не судили и не сплетничали! — осекла Лидия.

   —  Так все же скажи, куда подевались твои родители?— пытливо уставился Николай на Лиду, предположив, что раз она промолчала, ей есть, что скрывать. Но... Лидия выпрямилась, слезла с колен мужика и, сев рядом, заговорила тихо:

  —   Мы жили в Сибири. Там и мои родители появились в свет, и бабкина молодость прошла. Мы с бабулей , в поселке лесорубов, а мать с отцом на предприятии «Маяк», может, слышал о нем. А я его и по сей день кляну. Взрыв там случился покруче, чем в Чернобыле. Но о нем молчали. Время было иное. О жертвах и облучении не только говорить, думать запрещали. Работали и умирали молча. На могилах ни крестов, ни памятников не ставили. Не разрешалось. Меня тогда еще не было. Их вместе с другими отправили лечиться в санаторий для облученных. Говорили, что за время их отдыха вся земля и реки очистятся от радиации. Но не тут-то было. А люди были наивными и по незнанию поверили,— закрыла лицо руками.

   —  А потом мать родила меня. Она не знала, что они с отцом уже были здорово облучены. И роды прошли с осложнениями.

  —   Короче, они померли от радиации? — перебил Колька и сказал:

   —  Так тебе полагаются льготы как пострадавшей от облучения. А они наваристые! — загорелись глаза человека.

   —  Все остается на словах, да в обещаниях. Ничего реального нет. Не дожили до льгот мать с отцом. Их тоже глумили баснями про помощь и поддержку государства. А где она та помощь? Вселяли в барак, набрехали, что это жилье временное! Уж сколько лет прошло, мы все там же! Правда, дом строится, говорят, что наш, а как на самом деле будет, не знаем.

   —  Ну, ежли я возьмусь, своего добьемся. Я у любого выверну свое хоть из зубов. То тебе каждый на заводе скажет. Мне поперек дороги лучше не становись! Любого в штопор скручу. Потому со мной даже большие начальники боятся связываться, я любого достану! — хвалился мужик, выпятив грудь.

   —  Вот такой мне и нужен! Мужчина, кормилец и заступник,— восторгалась баба, поглаживая человека, осыпала поцелуями.