— А как к вам вернулся?
— Я увела! Решила наказать Дашку за подлость.
— Вот так дела! Выходит, лишили ребенка отца из банальной мести?
— Я люблю его! — выдохнула баба.
— Но Дарья тоже любит, иначе не родила бы ему сына!
— А я как должна жить? Я любила его с самого детства. Но Дашка на это не посмотрела. И увела, высмеяв меня перед всеми. Конечно, я давно могла выйти замуж за другого, ничем не хуже Вовки, но тогда я не наказала бы подругу. Мне хотелось, чтоб и она залилась горючими, как я в свое время. И я добилась, чего хотела. Он ушел и от нее и от сына. Пусть теперь она взвоет,— ухмылялась злорадно.
— Так вы сторожите мужа, чтобы не вернулся к первой жене?
— Он имеет баб по городу. Не обязательно к Дарье, к любой свернуть может. Он без тормозов. Володька легко приживается.
— Вы с ним расписаны?
— Нет. Он сказал, что узаконимся, когда рожу. Л скольким это пообещал, кто его знает!
— Выходит, разбила семью подруги?
— Она у меня его отняла! А я у нее!
— Ну, а что получила? Что выиграла? Разве это семья, жизнь, счастье? Не пожелаешь этого даже злому врагу! Вы сами себя бросили под ноги мужу. Мыслимо пи дело вот так каждый шаг караулить? Неужели самой но стыдно, или на свое имя наплевала? Дарья, а она, понятное дело, знает о том, до икоты хохочет, что вы ни днем, ни ночью не спите, все время на сторожевом посту. И самое обидное, чем чаще караулите, тем больше изменяет. Это, если говорить правду, закономерная логика поступков всех мужчин.
— Да бросьте смеяться надо мной!
— А я и не шучу! Запретный плод всегда сладок! Древняя, мудрая пословица, живучая и в наши дни!
— Так вы считаете, что мне надо перестать его стремачить? Но он тут же сбежит к другой!
— Если задумает такое, вы не помешаете! Сумел же оставить первую семью! Даже сын не удержал. Поверьте, его ручонки сильнее ваших. Будьте благоразумнее.
— Не отдам ей Вовку! Мой он! Пусть гад и негодяй, последний подонок, но мой, самый лучший и любимый паршивец!
— Тогда терпи и мучайся!
— Конечно! Вот мы сейчас пойдем с ним домой по руку мимо Дашкиных окон. Она будет смотреть и завидовать, кусать губы и реветь в три ручья! — торжествовала баба.
— А рядом с нею сын! Он будет тянуть руки к отцу и звать. И, поверьте, своего ребенка он все равно услышит, свернет к нему. И вы не сможете удержать,— качнул головою Лукич.
— Вы когда-нибудь уходили от своей жены?
— Только на войну,— ответил скупо.
— Но вас могли убить!
— Зато у могилы никто не назвал бы негодяем.
— Какая разница мертвым? — фыркнула женщин сморщившись.
— Если при жизни не уважать свое имя, то уж о чем говорить после смерти? Путевые мужики своих детей сами растят, не бросают их. Как можно верить человек какой кровное дитя оставил? Я бы дочери не позволил связать судьбу с таким подонком!
— А если я люблю его?
— Слепая дура! Он забавляется тобою как игрушкой, а когда устанет, забудет, как хлам, и пойдет к другой, даже не оглянувшись. Как тогда взвоешь сама?
— Я убью его!
— Ну, то-то мертвые по дороге валяются! Совсем тупая женщина! Шла бы домой! Чего вот тут сидеть только времени? Или дел нет, заняться нечем?
— Эх, Егор Лукич! Я однажды теряла Володьку. Больше не хочу! Пусть зыбкое мое счастье, пускай оно хромает на обе ноги. Но оно есть у меня! Оно лучше одиночества и насмешек. Мой любимый со мною! Конечно, я не убью Вовку, но если уйдет или найдет другую, я не выдержу. Уйду из жизни сама...
— А если будет ребенок?
— Тогда останусь жить для него,— опустила голову женщина, задумалась о своем.
— Живите спокойнее, не проверяя, а доверяя. И все у вас получится! — заметил Лукич, что двери комнаты приоткрылись и Володя, шагнув в коридор, помахал ребятам рукой, сказав:
— Домой под охраной вернусь. Она надежнее любого конвоя, самой смерти, с нею жизнь не мила. Потому, говорю вам, не спешите жениться! — пошел к женщине, тут же повисшей на его руке.
Она кивнула головой Лукичу и со счастливой улыбкой пошла к выходу. Володька плелся к двери, опустив плечи. Глянув им вслед, Егор подумал:
— У каждого оно свое — это непосильное семейное счастье. Долго ли они выдержат его? Но кто-то из них вот-вот выпадет из этой упряжки...
А на следующий день двери в общежитие распахнулись с треском. В них показались пузатые чемоданы, сумки, даже рюкзак, а уж потом и зареванная Инна. Она всего полгода назад вышла замуж. И вдруг снова пришла в общежитие со всеми вещами.
Она даже не позвонила, не предупредила заранее, свалилась, как снег на голову среди лета. Отпихнув чемоданы подальше от дверей, увидела Лукича и пошла навстречу, спотыкаясь на свою боль и обиду.
— Здравствуйте, Егор Лукич! — обняла человек и, прижавшись мокрым носом к плечу, спросила на всхлипах:
— Найдете для меня место?
— Конечно! Куда нам друг без друга? — погладил Инку по голове и спросил:
— Тебя что? Выгнали?
— Нет, сама ушла,— захлюпала, заревела девка.
— Как это так? Почему? Ты хорошо подумала?
— Лукич! Я насовсем ушла. Больше не вернусь к нему. Он козел! — выкрикнула на отчаянье.
— Угомонись! Если ты права, чего воешь? А ну, вытри сопли и слюни, возьми себя в руки и держись человеком, если ни в чем не опаскудилась! — позвал ребят из комнат, попросил их занести вещи Инны на второй этаж, назвал номер комнаты и спросил девчонку:
— Есть хочешь? Иди в столовую, пока открыта.
— Мне на работу скоро. Не успею, опаздывать н хочу! — поспешила на этаж и вскоре выскочила уже переодетая.
Поздно вечером, вернувшись с работы, Инка зашла к Лукичу. Она уже не ревела. Села напротив Титова.
— Ну, что у тебя не состоялось? Где порвалось? Чего сбежала от своего? Где любовь потеряли?
— Какая там любовь? Ее и не было никогда!
— Когда к нему уходила, другое говорила, что жить без него не можешь, любишь больше своей жизни!
— То я, глумная, про себя базарила!
— А он не любил?
— Трепался! Брехал все! Кила собачья! Мудак облезлый! Он мне мозги заморочил. А сам уже на третий день к другой бабе свернул. Ну, к своей бывшей подружке, к проститутке, к Наташке. Они с ней давно путались. Мне девчата говорили про нее, да Мишка клялся, что завязал и не заходит к шлюхе. Я и развесила лопухи, поверила дура. Стала встречаться как с путевым, Целый год присматривалась к этому выкидышу. Нигде не опаскудился черт корявый, косил под нормального мужика. Ну, я и согласилась пойти замуж, хоть все девки отговаривали, мол, кабан свое говно сыщет и все равно в куче изваляется. Я ж думала, что они нам завидуют!
— Я тоже тебя предупреждал, чтоб не спешила. Мне чему завидовать? Все вам счастья желали. Верилось, что остепенился и все у вас получится,— вздохнул человек.
— Наше счастье нищенкой на обочине стояло. Вот кого не увидела,— призналась Инка.
— А в чем он провинился?
— На третий день после свадьбы вернулась с работы. Глядь, постель раскидана и помята. Я ж заправила, застелила ее уходя. А Мишка на завод пошел. Кого подозревать? Я и не знала, что он с обеда домой смылся. Их отпустили, работы не было. Он не терял время и приволок какую-то. Мне ж брехнул, что сам отдыхал.
— А откуда взяла, что с бабой был? — засомневался Лукич.
— Да что ж я дура что ли? Подошла к постели, глядь, на подушке шпилька от волос. Я ими никогда не пользовалась. Позвала этого кобеля, указала на шпильку и спрашиваю:
— Какая сучка тут ночевала? — а он в ответ:
— Никого не было. Батарейку в часах менял, поддел шпилькой, что тут особого?
— Где шпильку взял, отморозок? Откуда она у тебя взялась, да еще на подушке? — спрашиваю недоноска.
— Он как уж вертелся и выкрутился, что мать или систра оставили по забывчивости. Но я не поверила. В душе сомненье осталось. Но Мишка таким лапушкой прикинулся. А я исподтишка смотрю за ним. И вижу, что часто у окна садится. Все куда-то смотрит, кому-то рукой машет. Спросила, ответил, что знакомому. Но ни одного мужика не увидела. Ну, зато бабы шли. Ладно, я и на это не обратила внимания. Мало ли, может,
