— Не приму, но и не буду на него фрака напяливать.

— Но и сами не променяете фрак на смазные сапоги?

— Нет, потому что мне во фраке удобнее.

— Ну вот вы и сказали слово. Надо, чтобы всем стало неудобно говорить «анкета» вместо «опрос», «ангар» вместо «сарай», «обязательно» вместо «непременно», «мерси» вместо «спасибо» и «комфортабельно» вместо «удобно». А смазной сапог в гостиную не пускать.

— Ну знаете, говорить против смазного сапога!..

— Я не в классовом смысле. Пожалуйста! Я в смысле эстетической оскорбительности. А в смысле классовом, то есть в смысле родителя новых обогащений, помилуйте, не только смазной сапог, но и лапоть приветствую, даже лапоть больше сапога, потому что он ближе к корню и дальше от того, что именует себя «интеллигенция». Разве не драгоценнее, когда крестьянин вам говорит, что нашатырный спирт «душу затыкает», чем когда «интеллигент» вам заявляет, что он на «аммониачные соли реагирует спазмотическими сжатиями трахеи»?

— Мы, кажется, далеко ушли от предмета разговора.

— Если не ошибаюсь, предметом разговора были «разговоры»?

— Ну да, вот именно.

— Нисколько не ушли. Я же вам сказал, что мои «разговоры» обо всем. И как раз обо всем том, о чем мы сейчас говорили.

— Но и о другом еще?

— И о многом другом еще, но я только отвечал вам на ваше опасение, что мы уклонились.

— А о другом мы не поговорим?

— Нет, нет, нет. Я и так слишком много сказал. Это, знаете, в балаганах так «зазывают» — клоуны и фокусники самые лучшие свои номера на крыльце показывают, а войдете внутрь — и смотреть не на что: уж все видели на улице. Нет, нет, любопытствуете, так можете почитать. Уж я в барабан бить не буду, как на французских ярмарках, расхваливая свой товар.

— А за вход что берете?

— Благотворительный сбор.

— В пользу?

— Доброжелательства, юмора, улыбки, смеха, красоты, памяти прошлого…

— Разве они нуждаются в поддержке?

— У нас, в России? А то!

— Против кого же?

— Против Задней Мысли.

— Ах она мерзкая!

— Мерзостная!!

— Так я вам с удовольствием… Сколько прикажете?

— По желанию.

— Все, что имею… Можно войти?

— Я начинаю!

— Однако второй час.

— А вам куда?

— Да домой.

— Ну так сидите, и мне тоже домой. Человек!.. Еще кофею. Коли домой, так, значит, некуда торопиться… С вами отчего приятно? Оттого, что как-то… плаваешь в одних и тех же водах; хоть и курс плавания другой, а все по тем же волнам.

— По одним волнам — не знаю, но по крайней мере пребываем в одной стихии. А то с человеком говоришь про искусство, а он отвечает про химию.

— Лучше про химию, чем про патриотизм.

— Ну, от этого вмешательства в эстетику мы, кажется, вылечились.

— Не говорите, не говорите. Шовинизм в искусстве…

— А вы любите, когда говорят: «Не скажите»?

— Обожаю; я всегда отвечаю: «Не беспокойтесь, не скажу». На что мне неизменно возражают: «Но ведь вы уже сказали». — «А зачем же вы в таком случае меня предупреждаете?» Это все равно что человеку, лежащему в канаве, сказать: «Не упадите».

— Знаете, что можно было бы составить преинтересную книжку о получивших право гражданства искажениях русского языка.

— Еще бы, в особенности об искажениях, введенных так называемыми интеллигентами. А кстати, вы понимаете, что значит слово «интеллигент»? Для меня оно совершенно темно.

— Темно? Не знаю почему. Оно отвратительно по этимологическому происхождению, по уродливому превращению французского прилагательного в русское существительное, но если оно и не имеет, так сказать, смысла прирожденного, то, во всяком случае, общим употреблением значение его определилось.

— Определилось? Когда мне говорят, что на селе у меня кузнец — мужик интеллигентный, а в газете я читаю, что найдено мертвое тело неизвестного человека, судя по одежде — интеллигентного, это, по-вашему, определенно?

— Вы чересчур прижимаете к стене; это диалектика, а в душе вы отлично понимаете и слово, и то значение, в котором оно употребляется.

— Да не в том дело вовсе, понимаю ли я или нет — немудрено и понять, в конце концов, когда вам навязывают и навязывают; если я что-нибудь понимаю, то это моя скромная заслуга, а не свойство слов. Я только утверждаю, что смысл этого слова неопределенен, туманен, висит в воздухе, как, впрочем, многое, что происходит из этой среды.

— Из какой среды?

— Из интеллигентов.

— А, вот видите, вы отлично знаете, что значит «интеллигент».

— Ну, положим, что знаю; сдаюсь. Но они сами-то от этого разве определеннее?

— Да отчего вы говорите «они»? А вы сами-то разве не интеллигент?

— Послушайте, я мог бы рассердиться, но вы сказали, — мы пребываем в одной стихии, и я знаю, что вы это нарочно, чтобы дразнить меня.

— Сдаюсь и я. Вы не интеллигент.

— Очевидно нет; я дворянин, разночинец, адвокат, художник, все что хотите, но не интеллигент.

— Да, но по их понятиям…

— По чьим понятиям?

— Интеллигентов.

— Ах, да. Ну-с, так по понятиям интеллигентов?..

— По понятиям интеллигентов, «интеллигент» не есть указание рода деятельности, так как в каждом роде деятельности могут быть люди интеллигентные и неинтеллигентные…

— Ну да, как мой исключительный кузнец.

— Как прекрасно доказывает ваш исключительный кузнец. Не род деятельности, но и не сословие, так как и в каждом сословии могут быть интеллигенты и неинтеллигенты.

— Как прекрасно доказывает мой неопознанный мертвец.

— Вы невозможны.

— А что же тогда? И не род деятельности, и не образовательный ценз? Что же в таком случае?

— Скорее… образование…

— Пожалуйста! Сколько раз мы слышали: «Помилуйте, человек высшего образования, и кто бы мог подумать, что такой неинтеллигентный!» Нет, нет, вы отлично сознаете, что не знаете, что такое интеллигент. А теперь я вам скажу. Это слово — порождение классовой зависти. «Я не хочу быть тем, откуда вышел, не могу сделаться тем, куда и не хочу проникнуть, и вот я себя возвожу в сословие, именую себя интеллигентом: из кого я вышел, те хуже меня, а кто себя считает выше меня, те ничем не лучше меня, напротив, они родились, а я сам дошел». Вот откуда это слово. Что оно значит, этого никогда никто не определит; этимологическое его рождение, как вы справедливо заметили, отвратительно, а психологическое его зачатие — это, как я вам сказал: стремление создать себе сословие; оно зараз осуществляет «эгалитэ» и «сюпериоритэ».

— Отчего вы так против интеллигентов?

— Против интеллигентов? Да если вы мне скажете, что такое интеллигенты, я вам скажу, против них ли я и отчего. Но я знаю, что вы мне не скажете, и потому я вам скажу, что я ни против кого, а я против слова, но и против стремления обозначать им какую-то отдельную величину.

— Ну, однако, русская интеллигенция все же величина…

— «Интеллигенция»! И как это у вас язык поворачивается такое уродливое слово произносить. А величина? Этого я совсем не понимаю. Что вы этим словом обозначаете? Совокупность всех образованных людей в России? Ну так и скажите — «все русские образованные люди», или — «вся образованная Россия». Это для меня вполне ясно, я отлично себе представляю состав этой величины. В этом слове я знаю, кто передо мной проходит, и я с уважением снимаю шапку перед длинной вереницей людей всевозможных классов, сословий, поколений. Но когда я слышу — «русская интеллигенция», воля ваша, я ничего не вижу; за уродством исковерканного иностранного слова ничего не вижу; кто передо мной проходит, не знаю; а само слово мне представляется каким-то неврастеническим выкриком каких-то непризнанных, требующих признания; и когда мне говорят — снимайте шапку, я спрашиваю — кто вы такие? Как! Вы нас не признаете, вы нас не видите, вы нас не цените! Мы соль земли, мы те, которые движем вперед, мы те, которые проснулись, мы будущность, мы жизнь! Хорошо, хорошо, пожалуйста, не кричите. Я знаю, что есть люди, которые из себя представляют будущее и жизнь, которые просыпаются, когда другие спят, которые в себе воплощают движение вперед, но неужели они сами себя аттестуют? Вот чего я не могу понять. Быть против интеллигентов я не могу, когда я не знаю, что это такое; но я против тех, кто себя так именует. Я понимаю, что на флаге может стоять какой угодно девиз — как цель объединения, но флаг с самооценкой, — согласитесь, что это столь же уродливо, как и то слово, которым он обозначается. Только вот что я вам скажу. «Я образованный русский человек» — это вряд ли у кого повернется язык сказать, а сказать: «Я настоящий русский интеллигент» — это сколько угодно, да еще горе тому, кто усомнится.