— А птицы себе ничего не сочинили?

— Нет, милая, сочиняет только человек. Только человек может петь то, что хочет.

— А птицы поют всегда одно и то же?

— Одно и то же и всегда одинаково.

— А ты сперва сказала, что они поют как хотят?

— Ах ты моя умница! Ну как же тебе объяснить? Я сказала, что птицы поют как хотят, это не значит, что они поют по желанию, а это значит — как придется: то начнет, то бросит, то поклюет, то вспорхнет…

— Без порядка?

— Вот именно, без порядка. Только у человека есть порядок.

— А Мария Николаевна говорит, что на земле везде порядок: деревья каждую весну зеленеют, каждую осень листья падают.

— Это порядок из земли, а не на земле — деревья ведь из земли растут.

— Еще Мария Николаевна говорит, что вода всегда вниз течет и никогда не потечет вверх, и она говорит, что это тоже — порядок на земле.

— Нет, это тоже из земли, вода тоже из земли.

— Значит, мама, на земле нет порядка?

— Нет, милая, без человека нет.

— А Мария Николаевна говорит, что у зверей есть порядок, у муравьев, у пчел…

— У зверей тот порядок, который для них Бог установил.

— А у людей?

— Люди сами устанавливают порядок.

— Какой хотят?

— Какой хотят.

— А когда они не хотят?

— Тогда они страдают, тогда им очень трудно жить.

— Без порядка трудно жить?

— Трудно, милая, без порядка никакой радости не может быть.

— Значит, звери не радуются?

— Не так, как мы, и не тому же самому, чему мы радуемся.

— Но когда собаки бегают и играют, они так же радуются, как мы, когда мы бегаем и играем?

— Да, но когда собаки бегают и играют, они не так же радуются, как вы, когда вы ходите и движетесь в музыке.

— Мы ходим в порядке!

— Ну вот. И чем труднее порядок, тем больше радости тому, кто его соблюдает.

— А звери никогда не соблюдают порядка?

— Только когда человек их приучает. Ты видела лошадей в цирке?

— И они радуются?

— Я думаю, потому что они скучают, когда нет представления.

— А мне представление не нравится, когда нет порядка.

— И представление не красиво, когда нет порядка, и музыка не красива, когда нет порядка.

— Значит, без порядка ничего нет красивого?

— Ничего, милая.

— Нет есть, есть!

— Вот как?

— Ты сказала, что на земле нет порядка, а на земле сколько красивого.

— Так это, милая, в природе, а я думала, ты про представления, про музыку.

— Нет, мама, я говорю — на земле. И Мария Николаевна говорит, что много красивого, и она говорит, что это порядок, например цветы с такими ровными, красивыми рисунками…

— Верно, милая, — и цветы, и перышки птиц, и пчелиный сот, и раковины, которые ты так любишь, — все это красиво, и во всем этом порядок, но это такой порядок, который не движется. Понимаешь?

— А представление движется?

— Движется и должно двигаться в порядке. Понимаешь?.. Музыка движется в порядке, и представление тоже должно в порядке двигаться.

— Отчего же музыка движется?

— Милая моя, да в музыке все движется: мои пальцы по фортепиано движутся, струны под молоточками дрожат, а когда дядя на флейте играет, — воздух сквозь дырочки дует, тоже движется. И, наконец, ноты, которые ты слышишь, звуки — ведь они не зараз, а один после другого; значит, тоже движутся. Музыка вся движется.

— И оттого мы под музыку двигаемся?

— Да, чтобы движение было в порядке. В музыке порядок, и он переходит в наше движение, в наше тело. Ты без музыки не сумеешь ведь так все проделать, как с музыкой?

— Это тот порядок, который люди выдумали?

— Они его не выдумали. Это тот же порядок, который во всей вселенной. Они не выдумали, они его нашли.

— Где же?

— В музыке, милая. В том порядке, в котором движутся звуки.

— А отчего, мама, ты говоришь, что на земле только такой порядок, который не движется?

— Есть милая, порядок и в движении, но только это порядок всегда один и тот же, этот порядок никто не выбирал.

— А человек выбирает?

— Человек выбирает, какой хочет, соблюдает, пока хочет, и меняет, когда хочет. Понимаешь?

— Понимаю.

— Ну, теперь поцелуй меня и ступай спать.

— Сейчас, мама, еще немножко… Я хотела спросить… отчего ты говоришь, что на земле порядка нет, а в земле есть?

— Ох, милая, какие ты мне вопросы ставишь. Почему на земле нет порядка, а в земле есть? Потому что порядок из земли.

— А почему же порядок из земли?

— Потому что земля — звезда, такая же звезда, как те, которые ты видишь там.

— А на звездах порядок?

— На звездах не знаю, но в звездах, между звездами — порядок, самый большой порядок, который существует в мире.

— Почему самый большой?

— Потому что всякий порядок можно изменить, а этот нельзя; а если бы самая маленькая перемена произошла в этом порядке, весь мир бы разрушился.

— Но на земле тоже есть такой порядок, который нельзя изменить. Мария Николаевна говорит, что день и ночь никогда не изменятся, и зима и лето тоже.

— Это от звезд, не от земли.

— Мама, это красивее, чем в сказке!

— Потому что это правда.

— Значит, на небе всегда порядок?

— Всегда, милая. Так Бог захотел.

— А на земле человек?

— Что — человек?

— Захотел?

— Ах ты моя умница!

— Но тогда…

— Что — тогда?

— Порядок…

— Что же порядок?

— Между Богом…

— Между Богом и человеком? Так, моя умница. Порядок — это между Богом и человеком.

— Бог захотел порядок…

— Во вселенной, а человек — на земле.

— И когда мы соблюдаем порядок…

— На земле? Тогда вы делаете на земле то, что Бог делает во вселенной.

— И когда мы ходим в порядке под музыку…

— Вы переселяете небесное в земное.

— И когда мы после этого устаем и так хорошо, хорошо засыпаем…

— Тогда звезды ложатся на землю.

— Мама, я спать пойду.

— Иди, моя умница, иди, моя милая, — звезды с тобой.

— Так много в Фалле этого цветка, в бенкендорфском Фалле?

— Какого цветка?

— Да того, красного, что древняя старушка наказывала вспоминать…

— Масса… По берегу реки, на скалах, у ручьев около водопада…

— Водопад большой?

— Большой — не с камня на камень, а большой, настоящий, отвесный водопад во всю ширину реки.

— А река?

— До водопада тихая; в низких, мягких, зеленых берегах — черная, глубокая; а после падения — бурливая, шумящая, много пены.

— А ручьи?

— Журчат отовсюду, на поворотах, из-под кустов, будят, зовут, оглушают на каждом шагу.

— Парк?

— 54 версты дорожек. Лиственницы и каштаны самые великолепные, какие я когда-либо видел.

— Холмисто?.. Ну, конечно, раз водопад.

— И холмисто, и скалисто.

— А водопад далеко от дома?

— Тут же, перед самой террасой.

— А куда река впадает?

— В море, — из окон видать.

— Послушайте, это декорация.

— Самая красивая, какую я видел. Вы знаете, я объехал кругом света.

— Неужели красивее Таормины?

— Конечно, если вы будете брать панорамы — Этну или Альпы, то, может быть, и… Да нет, это несоизмеримо. Там у ваших ног страна, города, железные дороги — государства. Здесь все, что видит глаз, все Фалль, кроме моря, все свое. И такого красивого «своего» я не видал.

— А дом?

— Дом готический. Конечно, фальшивая готика — николаевская эпоха, Штакеншнейдер.

— Да, как «готика» оно фальшиво, но как установившийся фальшивый стиль он очень «настоящ».

— Совершенно верно, и тем более дорог нам, что он последний у нас стиль; уж после этого ничего не было.