Фрау Неттесхайм взяла свои таблетки и снотворные капли и пошла спать. На всякий случай она заткнула уши ватой.

А Марихен решила спуститься со мной по лестнице. То есть я спускался по лестнице, а Марихен летела рядом. Было даже немного жалко, что я уже совсем её не боюсь.

И вдруг я придумал.

— А можно мне тоже?.. — спросил я Марихен. — Можно я тоже немного с тобой попугаю?

— Ты? — сказала Марихен и захихикала.

Вдруг она улетела по лестнице вверх и тут же вернулась с каким-то узелком.

— Надевай это, — сказала она. — Будешь у меня сегодня младшим временным привидением.

Я надел белую ночную рубашку, на шею повесил тяжёлую железную цепь. Марихен посмотрела на меня и одобрила.

— А теперь, младшее временное привидение, — скомандовала она, — следуй за мной.

И полетела вверх по винтовой лестнице на башню замка. А я поскорей за ней. Только в ночной рубашке очень быстро не получалось.

— Хи-хи! — хихикала на лету Марихен.

— Ху-ху! — кричал я на бегу и гремел своей цепью.

— Подходяще, — вновь одобрила она.

Мы уселись у верхнего окна башни и стали наблюдать за деревенской улицей. Было уже поздно. Светила луна, было тихо. Только из деревенского трактира ещё слышался шум.

— Сейчас начнётся работа, — сказала Марихен. Она увидела, как дверь трактира открылась.

Какой-то человек вышел, постоял у дверей, посмотрел на луну и пошёл по дороге мимо замка.

— Давай! — скомандовала Марихен.

Она вылетела из окна и полетела вдоль стены, крича:

— Хи-хи, хи-хи!

И махала рукавами ночной рубашки.

А я кричал из окна: «Ху-ху! Ху-ху!» — и бренчал цепью. Это был адский спектакль. Прохожий в испуге оглянулся, увидел Марихен, меня да как припустит! Даже один раз упал от страха.

Тут «хи-хи» и «ху-ху» понеслись ещё громче.

Человек вскочил и быстрей молнии помчался к своему дому.

— Что с тобой? — спросила жена, открывая ему дверь. — На тебе лица нет.

— Привидение, — едва сумел выговорить он. — Там… за мной… гонится привидение.

— Ах, привидение! — рассердилась жена. — Сидел бы поменьше в трактире.

До полуночи мы пугали поздних прохожих. Ужасно было смешно, что взрослые люди так нас боятся. Потом мы стали носиться по замку, опрокидывая столы и стулья, и всё кричали: «Хи-хи! Ху-ху!» Шум и стук поднялся жуткий.

Да, пугать людей на пару с настоящим привидением оказалось действительно интересным делом. Не каждый день такое случается.

Наконец я устал, и Марихен проводила меня домой. Мы возвращались лесом, через Виселичную гору. Ночь была тёмная, но мне было теперь ни капельки не страшно. Кого было бояться? Привидения? А разве я сам не был только что привидением?

Марихен порхала вокруг меня и освещала дорогу маленькими пляшущими огоньками. Они вспыхивали в ночи голубоватым светом.

Возле дома я отдал Марихен длинную рубашку и цепь, мы попрощались. Потом из окна я смотрел, как она улетает через Виселичную гору в свой замок.

— В общем, оказалось, что привидений на самом деле бояться нечего, — так я закончил свой рассказ.

— Конечно, — согласился Якоб. — Особенно если знать, что их вообще не бывает.

— Наверное, когда их перестают бояться, им становится неинтересно и они исчезают куда-то, — сказал я. — Во всяком случае, теперь они очень редко встречаются. Может, скоро их не останется вовсе.

— Как мамонтов? — спросил Якоб.

— Вроде того.

Мы помолчали. Потом Якоб сказал:

— Но я верю, что ты взаправду видел эту Марихен. Совсем выдуманные сказки мне не так нравятся. Рассказы из собственной жизни всегда интересней.

— Ещё бы, — сказал я и посмотрел на него выжидательно. И он начал рассказ —

Три дня лил дождь. Три дня всё было погружено в серую водяную мглу. Крупные капли беспрерывно барабанили в окно. Небольшой дождик бывает очень даже приятен. Особенно если у тебя есть резиновые сапоги и зелёный дождевик с капюшоном. Побродить под таким дождём по лужам, побрызгаться, поиграть — одно удовольствие, кто станет это оспаривать? Но когда льёт целыми днями, когда улицы превращаются в реки и уже носу из дома не высунешь, тогда от дождя удовольствия никакого. Только и ждёшь: скорей бы он кончился.

Три дня Якоб Борг и его друзья не могли выйти на улицу. За два дня они переиграли во все игры, какие только можно устроить дома. На третий день они уже ничего не могли придумать, только грустно смотрели в окно на водяные потоки.

Наконец на четвёртый день вновь засияло солнце, да такое яркое, что улицы вмиг просохли, как будто солнечные лучи слизнули лужи.

В такой замечательный день надо было и придумать что-нибудь замечательное. Катенька предложила прогуляться на лодке, и все решили, что это будет здорово. Сложили в корзинку еду, пошли к лодочной пристани, взяли там напрокат лодку, уселись в неё и вышли в открытое море. А попросту говоря, поплыли по речке Блаберке.

Вначале на вёслах сидел Якоб, но скоро Панадель заявил, что он тоже хочет погрести.

— Надо же вам показать, как гребут настоящие гребцы. Он встал, свысока оглядел всех и принялся объяснять:

— Существует несколько стилей настоящей моряцкой гребли, если вы понимаете, что я имею в виду. Для начала я вам покажу бразильский стиль «сахарная голова». Смотрите.

Бродяга сел, взял вёсла, дёрнул одним, потом другим, потом со всей силы шлёпнул обоими по воде и свалился в реку. Его поскорей затащили обратно в лодку.

— Давно не тренировался, — пробормотал он, — совсем отвык.

Теперь он взял обеими руками одно весло и объявил:

— Сейчас я вам покажу венецианский стиль гребли. Так плавают в Венеции на гондолах.

Он перебрался на корму, упёрся обеими ногами в борта и во всё горло затянул итальянскую песню.

— О-о-о, соле мио! — понеслось над речушкой Блаберкой. Тут Панадель как хлопнет веслом по воде! Всех с ног до головы обрызгал, а сам — бултых в воду.

Его снова втащили в лодку. Он отряхнулся, как мокрая собака, и объяснил:

— Для венецианского стиля речка узковата, негде развернуться.

Но даже после этого Бродяга не сдался. Только немного просох — опять за вёсла и стал показывать друзьям все новые стили гребли: эскимосский, королевский, полярный, татарский. И ещё дюжину других.

Лишь после того как Якоб с друзьями вытащили его из воды в семнадцатый раз, Бродяга наконец согласился уступить вёсла. Он закутался в одеяло и с кислой миной стал смотреть, как гребут Маленькое Орлиное Перо и Принц Понарошку.

— Мы, кажется, стали двигаться вперёд! — обрадовалась Катенька. — Наконец-то поплыли. Смотри, Панадель, видишь, как мы быстро пошли?

— Ну и что? — пробурчал Панадель презрительно. — Подумаешь, движемся! Зато красоты никакой. Они гребут без всякого стиля, если ты понимаешь, Катенька, что я имею в виду.

Тут он сильно чихнул, закутался поплотней в одеяло и закрыл глаза.

Лодка плыла вниз по Блаберке. День был погожий, после бесконечных дождей все наслаждались солнышком. Маленькое Орлиное Перо и Принц Понарошку работали вёслами, Якоб сидел на руле, Катенька любовалась природой, Панадель отогревался под одеялом, а Хвостик пробовал ловить рыбу самодельной удочкой.

Они проплыли всю речку Блаберку, прошли под деревянным мостом (почему-то он назывался Мост Желудочных Болей) и дальше через камыши высотой в человеческий рост, там они видели гнёзда цапель.

За камышовыми зарослями начиналось уже Блаберское озеро, похожее на тихий заросший пруд. Здесь водилось много всякой живности: лазоревки и дятлы, олени и дикие кабаны, утки-нырки, лягушки и аисты. В прозрачной воде резвились стайки колюшек, иногда проплывали толстые, солидные карпы и быстрые щуки. В небе медленно кружил орлан-белохвост. Он сверху высматривал себе добычу, потом стрелой падал вниз, хватал когтями рыбу и улетал с ней, хлестнув по воде крыльями.