— Дорогая, возлюбленная моя Ассунта, я полагал, что вы спите, и к тому же только несколько минут тому назад решил покинуть ранчо, иначе я…

— Это правда, сестрица, — живо перебил его дон Лоп, и затем обращаясь к брату, сказал, — так поцелуй же свою невесту, брат — это обоим вам принесет счастье и утешит вас в разлуке…

— Как? Неужели? — воскликнула она, недоумевая.

— Да, брат Лоп все знает, возлюбленная моя, и сочувствует нашей любви!

— Какой вы добрый и как я вас люблю, дорогой брат! — страстно воскликнула девушка.

Тот улыбнулся и взял ее за руку.

— Что же, сестренка, проститесь же с ним! — ласково сказал он.

— Да, да, — заторопилась она, — до свидания!

И вся трепещущая она упала в объятия дона Рафаэля; с минуту они прижимали друг друга к сердцу, а затем, как бы очнувшись, она вдруг вырвалась из его объятий.

— Ну, до свидания, мой дорогой! — и подставила ему свой лоб для поцелуя и закрыв мокрое от слез лицо руками, она убежала, как безумная, в свою комнату.

Молодые люди крупными шагами перешли лужайку, не обменявшись ни словом. Очнувшись на опушке леса, они порывисто заключили друг друга в объятия, а затем дон Рафаэль, пожимая в последний раз руку брата, промолвил:

— Итак, до воскресенья, брат!

— До воскресенья! — отозвался тот.

Дон Рафаэль взял в руку свое ружье и вскоре скрылся в чаще леса.

Прошло уже пять дней с тех пор, как дон Рафаэль, поселив свою мачеху и донну Ассунту во вновь отстроенном ранчо у моста лиан, неожиданно пристал к Мексиканским инсургентам.

Эта новость, быстро распространившаяся среди окрестного населения, в том числе и среди жителей деревни Пало-Мулатос, произвела самое благоприятное действие. Те лица, которые громче других кричали против беспечности и забывчивости молодого человека, теперь старались уверить всех, что он давно уже имел это намерение и только, желая обеспечить безопасность мачехи и сестры, откладывал осуществление его до поры до времени, и что если он теперь пристал к сторонникам национальной партии, то, вероятно, главным образом потому, что предполагал таким путем вернее отыскать убийцу своего отца.

Но так как всякая медаль имеет и свою оборотную сторону, то наряду со всеми этими похвалами было не мало всякого рода обидных и оскорбительных отзывов, приходившихся всецело на долю Лопа, который вместо того, чтобы последовать доброму примеру своего старшего брата, предпочел остаться при женщинах, проводя время в бесполезном бездействии и лени. По-видимому, он не имел ни малейшей охоты ставить на карту свое драгоценное существование ради удовлетворения чувства мести, завещанной ему умирающим отцом наравне с доном Рафаэлем.

Дон Лоп знал о всех этих обидных и оскорбительных для него отзывах и едких насмешках по его адресу, но, странное дело, вместо того, чтобы протестовать или стараться чем либо оправдать себя, только пожимал плечами, платя презрением и, очевидно, не придавая никакой цены тому, что о нем говорили.

Это еще более возбуждало против него непримиримое воинственное население, в среде которого месть за безвинно пролитую кровь считалось положительно священным долгом.

Многие из лестных охотников намеревались даже вызвать дона Лопа на объяснение по случаю его неприличного для мужчины безучастия в деле кровавой мести и его презрение к общественному мнению.

Преступление, совершенное в ранчо у моста Лиан, было слишком ужасно и являлось несомненно делом рук бандитов, совершивших его с целью грабежа и разбоя, а потому безнаказанность убийцы особенно возмущала сердца мстительного населения лесов.

Со времени своего водворения в ранчо, дон Лоп ни разу не появлялся в Пало-Мулатос; и вот, все окрестные жители, охотники и контрабандисты, с нетерпением ожидали воскресенья, желая убедиться, хватит ли у него духа явно восстать против общественного негодования и явиться к воскресному богослужению в церковь пуебло.

Читатель, вероятно, помнит, что братья, расставаясь на опушке леса, назначили друг другу свидание именно в Пало-Мулатос на воскресенье.

Это воскресение было как раз праздником Тела Христова, празднуемым очень торжественно и считающимся в Мексике чуть ли не величайшим из всех праздников.

Все знали, что дон Рафаэль, назначенный капитаном либеральной армии за те несколько дней, как он пристал к партии инсургентов, не раз уже успел отличиться беззаветной храбростью и смелостью в схватке с испанскими войсками, и что ему было поручено командование тем отрядом либеральных войск, который был испрошен священнослужителем церкви Пало-Мулатос у генерала, командующего инсургентами, для эскортирования Святых Даров во время процессии, которой сопровождалась эта религиозная церемония.

Вследствие всего этого общее любопытство было возбуждено до последней крайности; все ожидали, какого рода встреча должна будет произойти между двумя братьями. Многие, зная с давних пор смелость и гордый отважный нрав дона Лопа, не сомневались в том, что он явится в воскресенье в Пало-Мулатос, чего бы это ему ни стоило.

Наконец, наступил этот долгожданный день праздника Тела Христова. Солнце торжественно всплыло над горизонтом; оба колокола маленькой церкви деревни Пало-Мулатос весело возвещали прихожанам о торжественном праздничном дне. Женщины принялись убирать, и украшать свои жилища, в знак общего веселья и праздничного настроения. Несколько временных алтарей или жертвенников устроены были там и сям, на площади и улицах деревни, которые были усеяны цветами, а в отворенную дверь церкви виднелись разукрашенные и ярко освещенные сотнями свечей аналой, убранный вышивками и цветами, и вынесенные на середину ковчежницы с мощами святых, серебряные изображения святых, заранее приготовленные для того, чтобы следовать в процессии, равно как и роскошный, ярко-алый бархатный балдахин, богато расшитый золотыми блестками, под которым должен был шествовать каноник со Святыми Дарами, прибывший вместе с двенадцатью или пятнадцатью священниками, викариями и аббатами нарочно для этой торжественной церемонии из кафедрального собора Гвадалахары. Хор детей в парадных кафтанах ожидал момента идти впереди процессии, а вновь купленный у командира французского коммерческого судна небольшой церковный орган, доставленный, понятно, контрабандой, должен был сегодня впервые услаждать слух усердных прихожан маленькой церкви.

Никогда еще этот великий день праздника Тела Христова не праздновался в скромной общине Пало-Мулатос с такой роскошью и торжественностью.

Мы, кстати, заметим здесь, что мужчины, все до единого, по своей привычке имели при себе ружья, а за поясом мачете и навахи.

Это полное вооружение не только никого не тревожило, но даже не удивляло.

Часов около семи утра послышался веселый звук труб и отряд либеральных солдат крупным аллюром въехал в пуебло в строгом порядке, так как за четыре года, что продолжалась война, инсургенты успели не только привыкнуть к дисциплине, но в совершенстве изучили все военные приемы и манеры.

Этот отряд, воинственный и бодрый с виду, производил прекрасное и отрадное впечатление. Он состоял из полутораста человек рядовых при трех офицерах, капитане, лейтенанте и вахмистре.

Впереди всех со шпагой в руках ехал капитан — это был дон Рафаэль Кастильо. Отряд шел двумя эскадронами во главе первого, по левую руку капитана, ехал лейтенант, а во главе второго вахмистр.

Перед отрядом выступали три трубача, три барабанщика и три флейтиста, предводительствуемые тамбурмажором, Алькад пуебло в своем торжественном, парадном наряде с высокой тростью, украшенной золотым набалдашником, вышел навстречу отряду и приветствовал его прибытие, затем, предложив капитану разместить своих солдат по правую и по левую сторону входа в церковь, предоставил все остальные распоряжения начальнику отряда. Прибытие дона Рафаэля было приветствовано всеми местными жителями с большой радостью. Многие из старых охотников и контрабандистов подходили к нему и с чувством пожимали руку; молодые люди уверяли его в своем расположении, говоря, что, он, в случае надобности, всегда может рассчитывать на них, но все в один голос сожалели о том, что у него такой брат, как дон Лоп, и брались даже заставить его раскаяться в своем поведении и в нежелании отомстить за смерть отца.