Даже уже в окрестностях Сан-Блаза и Тепика видали довольно многочисленные отряды инсургентов и регулярных испанских войск, энергично маневрирующих и преследующих одни других.

Ходили даже слухи, будто небольшие отряды испанцев проникли в различных местах вглубь леса где уже плотно засели гваделупы.

Паника была всеобщая среди населения лесов; все обитатели этих дебрей заволновались, священники в своих воскресных проповедях энергично призывали и их к восстанию против ненавистных притеснителей.

Испанцы, со своей стороны, также не бездействовали; их лазутчики обходили лес во всех направлениях, обращаясь с воззваниями преимущественно к бродягам и бандитам, столь многочисленным в этих лесах, стараясь привлечь их на свою сторону приманкой грабежа и наживой от разорения имений инсургентов.

Все эти слухи сильно тревожили дона Сальватора; уже не раз сыновья просили его решиться покинуть лес и переселиться на некоторое время в Сан-Блаз вместе с женою и племянницей. Отдаленное и одинокое положение ранчо у моста Лиан делало всякое ночное нападение на него весьма возможным; это было тем более опасно, что женщины почти каждую ночь оставались одни в доме и об этом знали все. Кроме того дон Сальватор слыл богачом. Жажда наживы все сильнее разгоралась в бандитах и лесных бродягах, а потому можно было со дня на день ожидать, что они решатся на нападение, которое, по всей вероятности возможно удастся им.

Ранчеро долгое время упорно отказывался покинуть свое скромное жилище, в котором он прожил счастливо столько лет. Но теперь до него стали доходить такие дурные вести, что он сам решил, наконец, не медлить больше.

Вздыхая и охая, старик приказал своей жене собрать и убрать все и быть готовой покинуть ранчо, чтобы переселиться в Тепик где он намеревался временно устроиться, пока положение дел не изменится к лучшему. А так как ему в этот день приходилось получить довольно крупный куш, а именно 5, 800 пиастров, в Сан-Блазе, то он и отправился туда вместе с двумя сыновьями. Получив безо всяких затруднений полностью эти деньги, он, не медля ни минуты, выехал из города и вернулся в свой ранчо.

Здесь он заперся в своей комнате с сыновьями и сказал им:

— Дети мои, в эту ночь мы с вами покинем этот ранчо и переселимся в Тепик, где и пробудем все время, пока длится эта проклятая война. Но перед отъездом нашим отсюда, Рафаэль должен исполнить одно очень важное дело; ему известно — какое, и мне нет надобности говорить ему ничего более. Ты, Лоп, дитя мое, будь во всем послушен ему. На том месте, где он тебе прикажет ждать, ты будешь ждать его и не двинешься с места до его возвращения.

— Понял ты меня?

— Да, отец! Все, что ты приказал, будет исполнено.

— Хорошо, сын! Ну, а теперь, дети мои, смотрите!

Старик распахнул на груди рубаху и показал сыновьям ладанку на тонкой золотой цепочке, затем, раскрыл мешочек, достал из него знаменательную монету с продетою в нее цепочкой.

— Брат мой умирая завещал мне эту вещицу. Он просил меня не снимать ее с шеи до тех пор, пока Ассунте не исполнится 20 лет. Тогда он завещал мне вручить эту ладанку ей, как последнее воспоминание об ее отце. Но теперь мы переживаем такое опасное и тревожное время, что я легко могу умереть раньше времени, назначенного моим покойным братом для передачи этой драгоценной памяти его дочери. Надобно все предвидеть! И так, Рафаэль, если я умру, ты сними эту ладанку с моего трупа так же, как и я снял ее с трупа моего Эстебана, и носи ее на своей груди до того времени, когда настанет срок, назначенный моим братом. Если Рафаэль также будет убит, чего не дай Бог, тогда ты, Лоп, возьми себе эту заветную ладанку и, когда Ассунте исполнится двадцать лет, передай ее ей. Вы слышали мои слова, дети? Помните их и исполните все, как я сказал вам!

— Да, отец, мы все исполним! — почти в один голос ответили оба.

— Благодарю вас, дети мои! Господь не оставит вас и я надеюсь, что с Его помощью последняя воля моего бедного брата будет исполнена.

Молодые люди внимательно разглядывали в продолжении нескольких секунд пиастр и затем возвратили его отцу, который снова спрятал его в ладанку и повесил себе на шею.

— Теперь, дети мои, уже, три часа! Поезжайте скорее, чтобы пораньше вернуться домой. Во время вашего отсутствия мы здесь окончим наши сборы в дорогу, чтобы немедленно, по вашем возвращении, двинуться в путь.

И не отдавая себе отчета в том, что он делал, как бы движимый каким-то предчувствием, старик обнял своих сыновей, прижал их поочередно к своей груди и по несколько раз поцеловал каждого из них.

— Ну, да благословит вас Бог, как и я благословляю вас!

Молодые люди вышли с глазами, полными слез, унося с собой какое то тяжелое предчувствие.

Дон Рафаэль увозил с собой тяжелый чемодан, на который отец молча указал ему, выходя из комнаты. Оба молодых человека вооружились с ног до головы пистолетами, мачете, ружьями и ножами — все превосходной работы. С таким вооружением они не боялись никакой опасности.

Спустя несколько минут наши молодые люди уже мчались во всю прыть лесом.

Одновременно с ними из ранчо выехали три груженые фуры на тяжелых глухих колесах, запряженные громадными тучными быками, и направились по дороге в Тепик, где дон Сальватор Кастильо снял для себя и своей семьи домик. На этих фурах было нагружено самое ценное имущество ранчеро, которое он не пожелал оставить на разграбление бандитам.

Дон Лоп и Рафаэль благополучно достигли холма с невероятной быстротой, не проронив в пути почти ни слова.

Подъехав к холму, они соскочили с коней.

— Подожди меня здесь, брат! — сказал дон Рафаэль, навалив себе на плечи привезенный им с собой чемодан.

— Хорошо! — отвечал дон Лоп.

— Смотри, сторожи хорошенько!

— Будь спокоен!

Они пожали друг другу руки, — и дон Рафаэль поспешно удалился в чащу леса.

Отсутствие его продолжалось около часа, а когда он вернулся, при нем уже не было чемодана.

— Что слышно? — спросил он, подходя к брату.

— Ничего! — отвечал тот.

— Ну, так скорее на коней! — грустно сказал дон Рафаэль, — поспешим в ранчо, у меня что-то ноет сердце и томит какое-то ужасное предчувствие!

— И меня тоже, брат! Я сам не знаю, что происходит со мною! — сказал дон Лоп.

— Спешим, спешим, вперед!

Лошади рванулись вперед и помчались как, вихрь, по дороге к ранчо, оставляя за собой целое облако пыли.

Было около одиннадцати часов вечера.

Небо было звездное, луна, утопая в эфире, разливала свой мягкий, ласкающий свет на все окрестности; холодные мертвенные лучи ее безмерно удлиняли тени холмов и деревьев, придавая им какой-то фантастический вид; воздух, напоенный ароматами трав, был мягкий, теплый.

В лесу царила полнейшая тишина, лишь изредка нарушаемая каким-то неуловимым звуком, бесконечно слабым шорохом, таинственно совершающим свое дело под покровом темной ночи, животной жизни мириадов существ, или же печальным криком филина из своего гнезда. Время от времени раздавался где-то в густой чаще леса протяжный, точно насмешливый рев ягуара, призывающего свою подругу к водопою.

Молодые люди молча неслись вперед, припав к шеям своих коней, — точно гонимые ветром; время от времени с их уст срывался возбуждающий лошадей крик «Сант-Яго!»

Они быстро приближались к цели своей поездки. — Вдруг, выехав за крутой поворот почти совершенно прямой тропы, дон Лоп разом осадил своего коня, — и крик невольного удивления вырвался из его груди.

— Гей, что там? — спросил дон Рафаэль, затянув повод.

— Смотри! — ответил дон Лоп задыхающимся голосом, — видишь?

На горизонте, сквозь завесу деревьев, виднелось яркое красное зарево, охватившее большую часть неба.

— Что это значит? — прошептал дон Рафаэль, — с какой стати жгут лес в такое время ночи, и в этих местах? Уж не лесной ли это пожар?