— Ах, дьявол! — воскликнул бандит, — ты меня искалечил! — И выхватив свой кинжал, вонзил его по самую рукоятку в грудь ранчеро.

Тот испустил глубокий вздох и остался недвижим.

Бандит, вероятно, продолжал бы наносить своему врагу удар за ударом, потому что кинжал его был уже снова занесен над его беспомощной жертвой, если бы вдруг в этот момент до его слуха не донесся топот нескольких коней, мчавшихся в направлении ранчо бешеным галопом.

— Тысяча чертей! — воскликнул бандит, — вот и волчата подоспели! Я погиб! надо бежать, вот, ведь, не задача! И все за даром, хоть бы грош медный!.. Одно только, что относительно старика я могу быть покоен: уж этот то меня не выдаст! На этот раз он несомненно мертв!

Обернув наскоро подвернувшейся ему тряпицей свою изуродованную руку, он вложил в ножны свой окровавленный кинжал и, одним скачком выбежав из ранчо, почти в тот же момент скрылся во мраке ночи.

Пять минут спустя молодые люди прибыли на место происшествия.

Все остальное уже известно читателю.

— Вы не узнали этого человека, который бежал? — осведомился дон Рафаэль, когда старик замолк.

— Нет; у него лицо было замазано сажей, но помните, дети мои, что у него на левой руке осталось только по одному суставу у двух пальцев.

— Я помню, отец! — сказал дон Рафаэль, — и по этому верному признаку надеюсь разыскать этого негодяя. Затем наклонившись в сторону брата, он шепнул ему на ухо несколько слов. Дон Лоп тотчас же встал и бегом отправился куда-то.

— Куда побежал Лоп? — тревожно спросил старик.

— Не беспокойся, отец, Лоп сейчас вернется!

— Я чувствую, что сейчас должен расстаться с вами, бедные дети, — с волнением в голосе продолжал ранчеро, — любите же друг друга всегда! — Это мой завет вам!

— Да, отец, что бы не случилось, мы всегда будем любить друг друга!

— Ты, Рафаэль, будешь главой семьи. Не забывай, что на тебе лежит обязанность охранять и оберегать твою мачеху и сестру.

— Я не забуду этого, отец. И брат, и я, мы оба любим их и приложим все старания для того, чтобы доставить им то счастье, какого они заслуживают!

— Благодарю тебя, сын мой, мне отрадно слышать твои слова. Увы! я очень бы хотел еще раз увидеть их, прежде чем глаза мои на век сомкнуться — но, к несчастью, это невозможно. Ты скажи им, Рафаэль, как сильно я любил их…

Вы сами скажете им это, дорогой отец! — перебил его молодой человек, успокаивающим тоном.

— Как? неужели я увижу их? — воскликнул старик, и голос его дрогнул от внутреннего волнения.

— Да, отец, ведь они уже спешат сюда. Лоп пошел за ними!

— О, Рафаэль, сын мой! да благословит тебя Господь Бог за это. Я обязан тебе тем, что увижу их еще раз и умру на руках всех моих дорогих и близких.

— Мужайтесь, вот и они!

— О, пусть они спешат, пусть идут ко мне! — с воодушевлением воскликнул старик, — я чувствую, что жить мне осталось всего несколько минут.

Между тем обе женщины, следуя за доном Лопом и стараясь заглушить свои рыдания, подошли к умирающему и опустились на колени. Он протянул им руки, которые те стали покрывать их страстными поцелуями, глотая слезы.

— Не плачьте, дорогие мои, — ласково сказал им ранчеро, — я очень счастлив, что умираю окруженный вами. Для меня эта смерть отрадна и не страшна. Ах, только теперь я вполне понял, как горячо я вас люблю и разлука с вами для меня очень тяжела.

Старик смолк. Очевидно, силы вновь начинали изменять ему.

— Дядя, возлюбленный мой, вы не умрете! нет, это невозможно! — страстно прошептала молодая девушка, стараясь удержать слезы, которые помимо ее воли струились по лицу.

— Что станет с нами, когда тебя не будет, чтобы охранять беречь и любить нас? — воскликнула донна Бенита. — Нет, я не могу поверить, чтобы Бог пожелал лишить нас твоей нежности, ласки и любви!

— Мужайтесь, дорогие мои! я умираю… Бог призывает меня к себе — да будет Его святая воля! Не забывайте меня и молитесь обо мне, потому что и сам я пролил в жизни не мало крови в ссорах и распрях, которых мне, быть может, следовало избежать. Но я уповаю на милость Божью и верю, что Он меня простит, и надеюсь, не будит судить меня строго, но примет мое раскаяние!

Все стояли кругом и горько плакали.

— Не плачьте, дети и ты также моя милая Бенита, утешьтесь! Смерть приближается. Еще несколько мгновений и все будет кончено; выслушайте же мою последнюю волю.

Все приблизились к умирающему, голос которого постепенно ослабевал.

— Сердце мое разрывается на части при мысли о предстоящей разлуке, — сказал старик, — но я утешаю себя тем, что настанет день, когда все мы вновь соединимся в лоне Господа. Я оставляю вас обеспеченными, даже богатыми, и если только богатство может дать счастье, то вы будете счастливы. Любите друг друга, в этом вы найдете истинное счастье, так как, поверьте мне, сердце, а не золото дает счастье человеку. И вот, когда настанет этот недалекий час, когда наша Ассунта пойдет замуж, предоставьте ей свободный выбор в этом деле и любите того человека, которого изберет ее сердце. После смерти моей Рафаэль станет главой семьи; уважайте и любите его также как и он будет любить и уважать всех вас. Ему известно, где ваши капиталы; он разделит их между вами согласно моему письменному завещанию. А теперь, прощайте, дорогие мои! О, вы все, которых я так много любил, — не забывайте меня… я умираю, как христианин, безропотно покоряясь воле Всевышнего; прощаю всех моих врагов!

Он помолчал с минуту, а затем продолжал твердым, точно окрепшим голосом.

— Но есть один подлый предатель, убийца, которому я некогда не прощу и на голову которого я даже в этот смертный час призываю проклятие неба. Это тот негодяй который посягнул на святыню и ограбил, считая меня мертвым, это тот злодей, который вырвал у меня заветную, священную для меня ладанку.

— Мы отомстим ему, отец! Клянусь тебе в этом! — сказал дон Рафаэль.

— Благодарю вас, дети мои… подойдите ко мне поближе… зрение мое угасает, я не вижу вас… да благословит вас Бог за то счастье, какое все вы дали мне… Боже мой! молю, прими меня по великой милости Твоей… Помните дети…

И с этими словами он откинулся навзничь; из груди его вырвался глубокий вздох; предсмертная дрожь пробежала по всем его членам, взгляд потух, и он остался без движения.

Старого охотника не стало. Он умер, как и жил, оставаясь непримиримым и безжалостным до самой последней минуты своей жизни.

Когда обеим женщинам, наконец, стало ясно, что старый ранчеро скончался, они дали волю столь долго сдерживаемым слезам и рыданиям, душившим их. Между тем сыновья усопшего отошли немного в сторону, чтобы не мешать скорби женщинам и, упав на колени, долго и горячо молились об отце. Затем они молча пожали друг другу руки и в продолжении нескольких секунд продолжали неподвижно стоять лицом к лицу. Наконец, дон Рафаэль заговорил первый:

— Брат! — сказал он, — отец наш завещал нам один священный долг.

— Да, брат! — ответил дон Лоп.

— Что касается меня лично, то я решил во что бы то ни стало, исполнить его волю.

— И я тоже!

— Чего бы нам это ни стоило!

— Да, — во что бы то ни стало!

— Прекрасно, значит, мы поняли друг друга?

— Да, и всегда будем понимать! — с живостью подхватил дон Лоп.

— Спасибо тебе, брат, — продолжал дон Рафаэль, — покойный отец сказал нам, что в единстве и дружбе нашей вся наша сила и мощь!

— Да, брат, мы любим друг друга и ничто в жизни не сломит нашей дружбы!

— Благодарю тебя еще раз, Лоп! Скажи, ты не имеешь подозрения относительно того, кто бы мог быть убийцей покойного отца?

— Нет, у отца нашего не было врагов!

— Да, но у него были завистники!

— Правда, его считали богачом!

— Во время последнего нашего пребывания в Сан-Блазе он получал деньги в присутствии нескольких лиц.

— Ты это знаешь наверное?