— Да!
— Так, значит, это один из присутствовавших при уплате отцу тех трех тысяч унций золота решился на это страшное дело.
— Да, но, ведь он же был не один!
— Ты прав, их было 15 человек и отец убил четырнадцать. Когда рассветет, мы пересчитаем тела убитых бандитов. Отец уверял нас, что только один бежал и я не знаю почему, но твердо убежден в том, что тот, которому посчастливилось бежать, и есть зачинщик этого страшного дела.
— Весьма возможно! Он, вероятно, прятался то врага за спинами своих сообщников и принял деятельное участие в борьбе лишь тогда, когда его вынудила к тому крайняя необходимость.
— Когда же мы примемся за дело?
— Тотчас же после похорон отца, — сказал дон Рафаэль, — не следует убийце давать время укрыться!
— Что он, конечно, не замедлил бы сделать, если бы только мы дали ему возможность!.. Есть у тебя относительно этого какой-нибудь план?
— Да, я полагаю, что он хорош, однако следует его обдумать еще раз. Мы после обсудим его вместе с тобой.
— И не станем откладывать этого в долгий ящик!
— Будь спокоен! Я не менее тебя спешу покончить с этим негодяем, но мы не в коем случае не можем оставить здесь мать и Ассунту; необходимо отправить их как можно скорее в Тепик. Впрочем, я спрошу у них, что они намерены делать.
— Быть может, они пожелают ехать в Тепик не ранее, как после похорон отца.
— Да, это вероятно, и мы обязаны считаться с их желанием.
— Да, ты прав!
И молодые люди подошли к плачущим женщинам. При виде их те печально улыбнулись.
— Мы останемся при нем всю ночь! — сказала донна Бенита.
— Матушка! вам нельзя долго оставаться здесь, на сырой траве: ночь очень холодная.
— Разве мы можем покинуть это тело? — грустно прошептала она.
— Нет, вы не покинете его, дорогая матушка! — почтительно и ласково сказал дон Рафаэль.
— Мы с братом перенесем его в тайник!
— Не отказывайтесь от этого, матушка, — вставил дон Лоп, — подумайте о вашем здоровье и о здоровье нашей сестры.
— Что сталось бы с нами, мама, если бы мы потеряли и вас? — печально вымолвила Ассунта.
— Поступайте, дети, по внушению вашего сердца, — сказала донна Бенита, — но только позвольте мне остаться при человеке, которого я так любила всю жизнь!
— Не бойтесь, чтобы мы чем либо воспрепятствовали вам — с этого момента каждое малейшее желание ваше будет для нас законом! — сказал дон Рафаэль.
— Пойдемте, мама! — нежно вымолвила Ассунта, беря ее под руку и медленно удаляясь вместе с нею.
Едва успели они уйти и скрыться из вида за строениями карал я, т. е. конюшен, как из леса послышался конский топот.
Молодые люди переглянулись и стали прислушиваться; в ожидании нового нападения они зарядили свои двустволки. Шум усиливался и приближался.
— Странно! — прошептал дон Рафаэль, — неужели неприятель снова идет на нас?
— Не думаю, теперь уж близко к рассвету, но что бы мог значить этот шум? наши кони все дома?
— Да! — сейчас увидим, — сказал дон Рафаэль и сделав несколько шагов вперед, крикнул громким голосом.
— Кто идет?
— Мир вам! — отвечал звучный молодой голос, — я слуга Господен и направляюсь теперь в пуэбло Пало-Мулатос, где, как мне говорили, люди нуждаются в присутствии священника.
— Идите смело, падре! Здесь, действительно, есть люди, нуждающиеся в вашем утешении и помощи, которые с радостью примут вас!
Двое всадников выехали на прогалинку; ехавший впереди был человек молодой с кроткими, но энергичными чертами бледного исхудалого и истомленного лица. На нем была скромная ряса из черной порыжевшей и во многих местах подштопанной саржи; позади его ехал причетник.
— Добро пожаловать, батюшка! — сказал дон Рафаэль, — сам Господь посылает вас к нам в этот страшный час скорби и испытаний!
Священник и причетник поспешили сойти с коней; при виде дымившихся развалин и груды мертвых тел; первый молитвенно сложил руки и спросил.
— Боже мой! Что все это значит? какая страшная драма разыгралась здесь, на этой полянке?
С минуту он призадумался, но вдруг, ударив себя пальцем по лбу, поспешно спросил:
— А далеко мы от Пало-Мулатос?
— На расстоянии приблизительно одной мили батюшка! — ответил дон Рафаэль.
— Что это за место, где мы теперь находимся?
— У моста Лиан!
— А этот ранчо, который там догорает, кому он принадлежит?
— Моему отцу, дону Сальватору Кастильо.
— Да, да… так оно и есть, — прошептал священник, как бы говоря сам с собою, затем добавил вслух; — А где же ваш отец?
— Его призвал Господь — а вот и его бренные останки! — сказал молодой человек, указывая рукой на тело умершего ранчеро.
Священник набожно опустился на колени возле покойного и долго молился вместе с сыновьями ранчеро над их отцом. Встав после молитвы, молодой священник сказал:
— Нельзя оставить тело здесь, надо снести его куда-нибудь!
— Мы только что собирались унести его, когда звук копыт ваших лошадей встревожил нас.
— Ну, так спешите исполнить ваше намерение! — сказал священник.
Молодые люди подняли тело, положили на свои скрещенные ружья и понесли его; священник следовал за ними, шепча молитвы, а немного поодаль шел и причетник, ведя в поводу обеих лошадей.
Тем временем вдова и ее приемная дочь вытащили на середину комнаты одну из коек, и ожидали с тревогой и беспокойством, когда сыновья принесут, наконец, тело отца.
Увидав священника, обе женщины вскрикнули от радости и хотели упасть к его ногам, но он остановил их и, преподав благословение, сам собственноручно уложил тело дона Сальватора на койку, окропил его святой водой и возложил распятие ему на грудь. Затем, обратившись к присутствующим, он сказал:
— Помолимся, братья!
Все опустились на колени. Священник открыл требник и громко стал читать молитвы, одну за другой, прислужник также выполнял свое дело, а родственники умершего молились за него.
По окончании этих молитв, дон Лоп проводил причетника на конюшню, где они вместе разместили лошадей и позаботились о них.
Когда дон Лоп в сопровождении причетника вернулся из конюшни, священник стоял в головах у тела, а женщины тихо плакали, припав к одру усопшего, подле которого они стояли на коленях. Приказав знаком причетнику заменить его у изголовья покойника, патер подошел к двум братьям и пригласив их знаком следовать за собой, сказал:
— Пойдемте, я имею сказать вам нечто!
Молодые люди молча последовали за ним. Выйдя за конюшни, священник продолжал идти вперед, пока не пришел к самому берегу реки.
— Остановимся здесь! Тут никто не может услышать нас кроме Господа Бога. Теперь скажите мне, знаете ли вы меня?
— Да, но только с вида, батюшка. Мы знаем, что вы тот самый священник, который в каждый воскресный и праздничный день служит обедню в церкви селения Пало-Мулатос, а мы и все члены нашей семьи всегда аккуратно присутствуем при каждом богослужении! — сказал дон Рафаэль.
— Следовательно я не совсем чужой для вас человек! Живу я, как вы, может быть, знаете совершенно одиноко в жалком маленьком хакале вместе с одним моим причетником в местности называемой pildra negros.
— Да мы знаем! — сказали молодые люди.
— Я занимаюсь в свободное время собиранием различных лекарственных трав и изготовлением всяких целебных напитков и снадобий, которыми пользую больных, приходящих ко мне за помощью, или же развожу их тем, кто в них нуждается и сам не в состоянии придти за ними. Так вот, сегодня ночью, вскоре после полуночи, когда я только прочитал свой молитвенник и помолясь Господу Богу, собирался лечь отдохнуть, кто-то постучался в мою дверь, которая у меня никогда не запирается на замок.
— Войдите во имя Бога! — сказал я.
— Аминь! — произнес кто-то за дверью.
Дверь отворилась и ко мне вошел мужчина, которого я раньше никогда не видал. Он входя почтительно наклонился, но не снял своего сомбреро, и когда я захотел прибавить огонь в моей лампе, удержал меня за руку, сказав:
