— Кажется, мой сын не слишком вас жалует, дорогой племянник? Если вас это может утешить, то знайте, что и я нравлюсь ему не больше. Как только он меня видит, то начинает плакать так громко, словно перед ним дьявол, и звать мать.

Сказав это, король подхватил на руки дофина, который, изогнувшись дугой, пытаясь вырваться, заплакал еще горестнее. Поэтому король даже не попытался его поцеловать и без всякой нежности опустил сына на колени королевы. Неприветливое лицо Людовика XIII стало еще мрачнее, если это вообще было возможно.

— Что я вам говорил? — проворчал он. — Хорошенькая будет у нас семейка, если и будущий ребенок будет похож на него! Пойдемте, господин Главный! Мы уходим!

Последние слова адресовались великолепному, в костюме из серой парчи и золоченого атласа молодому человеку, который, поклонившись королеве, выступил вперед. Герцог де Бофор, который давно его не видел, подумал, что молодой Анри д'Эфиа де Сен-Мар сделал карьеру и стал еще красивее, чем прежде. Этот молодой двадцатилетний человек держал короля в руках, хотя при этом никто не мог бы обвинить его в противоестественном пороке. Все знали его страсть к Марион Делорм, прекраснейшей из куртизанок, и даже поговаривали, будто он хочет на ней жениться. Но и общеизвестное отвращение короля к искушениям женской плотью не оставляло никаких сомнений насчет истинного характера их отношений. Людовик XIII был покорен чудом красоты так же, как Пигмалион сотворенной им Галатеей, с одной лишь разницей: Сен-Мар охотно мучил своего повелителя, а статуя была неспособна на это…

Поэтому де Сен-Мар, вместо того чтобы дать себя увести, заупрямился.

— Государь, позвольте мне хотя бы раскланяться с господином герцогом де Бофором! Вам известно, как высоко я ценю храбрость и воинскую доблесть, а у герцога их хоть отбавляй! Какое это редкое удовольствие видеть вас, господин герцог! Разрешите воспользоваться им, чтобы причислить себя к вашим друзьям…

— Как же так, выходит, что вы никогда не встречаетесь? — недоуменно проворчал король. — Разве вы оба не завсегдатаи Королевской площади или ее ближайших окрестностей?

— Я чаще всего посещаю притон Блондинки, ваше величество, — с улыбкой ответил герцог де Бофор. — А мадемуазель Делорм живет на другом конце площади. Никакой возможности встречаться у нас нет!

— Скоро я ее вам предоставлю! В Артуа, которое мы намерены присоединить к королевству! Двести тысяч солдат под командованием маршалов де Шатийона, де Шольна и де Ла Мейере получили приказ взять Аррас! И если они не выполнят мой приказ, то ответят своими головами!

Все присутствующие испуганно замерли. Людовик XIII еще не все сказал и повернулся к жене, которая, побледнев, прижала к груди сына.

— Я решил, мадам, любой ценой искоренить в моем королевстве испанскую заразу. Это дитя будет царствовать во Франции, не урезанной стараниями ваших родственников.

Выпад был слишком резкий. Герцог де Бофор понял смятение Анны и отважно бросился в схватку:

— Будьте уверены, ваше величество, что все, кто находится здесь, и я в том числе, будут сражаться с упорством, необходимым для того, чтобы головы наших маршалов уцелели у них на плечах. Они проливают свою кровь слишком щедро, чтобы ее остатки пришлось проливать еще и на эшафоте!

С этими словами он откланялся и ушел, чувствуя во рту какой-то горький привкус. Этот дикий приказ, о котором объявил король, преисполнил Франсуа ненавистью и отвращением, но не к Людовику, а к его очевидному автору, тому, кто очень хотел раздавить всех вельмож королевства: к кардиналу! Может быть, пришло время подумать о том, чтобы устранить Ришелье прежде, чем будет обескровлена вся знать?

Однако после визита в Сен-Жермен у Франсуа осталась симпатия к молодому фавориту. Бофора тронул дружеский порыв Сен-Мара в минуты, когда самому Франсуа был нанесен двойной удар: любимая им женщина оказалась беременной от другого и улыбалась какому-то проходимцу, а ребенок, к которому тянулось сердце де Бофора, сразу невзлюбил его. Это было хуже, чем поражение, это была катастрофа, и Франсуа подумал, что в ожидании опьянения боем ему необходимо иное опьянение. И даже несколько разных опьянений! В этот вечер в притоне у Блондинки он выиграл в карты, но вдрызг напился, а на следующий день он почти силой овладел Марией де Монбазон, встреченной им на балу у принцессы де Гемене, вероятно, последнем балу, ибо все перешептывались, что после бурной любовной жизни (одним из последних ее любовников был аббат де Гонди) принцесса, достигнув пятидесяти лет, подумывала уйти в монастырь.

На самом деле прекрасная герцогиня де Монбазон не слишком сопротивлялась Бофору. Уже несколько лет она и Франсуа словно обменивались выпадами на рапирах с предохранительными наконечниками. Это выглядело так убедительно, что им даже часто приписывали любовную интригу. Но в этот вечер нечто наконец произошло: после того как они вместе станцевали медленную и грациозную павану (считалось, будто она напоминает любовный танец павлина), Франсуа увлек партнершу в боковую комнатку, где хозяйка дома обычно занималась своей корреспонденцией, и, едва переступив порог, сжал Марию в объятиях, осыпая ее поцелуями, прежде чем без всяких церемоний бросить герцогиню на кушетку, на которой ее серебристое платье казалось прекрасным цветком.

Она не отвергала его поцелуи и даже возвращала их, но, когда он вознамерился пойти дальше, Мария де Монбазон, испепелив его пылким взглядом изумительных голубых глаз, с невозмутимым спокойствием сказала:

— Не здесь! — Тогда где? Я хочу вас! Хочу сию минуту!

— Черт возьми! Что за лестная, хотя и довольно неожиданная спешка? Неужели вы убедились…

— Что я вас люблю? Слово чести, я этого не знаю, но зато прекрасно понимаю, что, если вы не захотите принадлежать мне, я вызову на дуэль первого встречного и дам себя убить… или же прикончу его, что будет то же самое, поскольку меня отправят на эшафот.

— Это еще более лестно! Но вам придется подождать, мой прекрасный друг! Хотя бы до полуночи! Встретимся у меня.

— А ваш муж?

— Его нет. Губернатор Парижа пребывает в своем замке в Рошфор-ан-Ивелин. Как бы то ни было, в свои семьдесят два года Эркюль не обращает никакого внимания на мои интрижки.

Позднее в огромном особняке на улице Фоссе-Сен-Жермен, где еще витал призрак адмирала де Колиньи, убитого в Варфоломеевскую ночь, Франсуа провел самую страстную в своей жизни ночь — любви и утром убедился, что влюблен — по крайней мере физически — в женщину, чью невероятную красоту он с наслаждением для себя познал. Белое, чуть розоватое тело Марии, ее прекрасное лицо, обрамленное копной блестящих черных волос, были совершенны. И эта женщина, вдохновленная страстью, владела искусством любви лучше, чем куртизанка. Но Франсуа не знал, что Мария, которая давно его любила и держала теперь в своей власти, не была намерена делить его с другой женщиной. Он искал выход своей неистовой ревности, но попал в нежную западню, которая захлопнулась для него на большее время, чем думал сам Франсуа.

Покидая перед рассветом дом Монбазонов, Франсуа уносил с собой ощущение освежающей остановки в дивном оазисе после долгих дней пути по знойной пустыне. И пока Анна будет терпеть муки беременности, он заставит ее вспоминать минуты, часы счастья, несколько, может быть, наигранного, но абсолютно убедительного для женщины на пятнадцать лет его старше. Франсуа сознавал, что его любовь к Анне Австрийской не умерла, но благодаря Марии он сможет пережить ее менее мучительно…

Естественно, он постарался, чтобы эта новость облетела весь Париж и как можно быстрее дошла до Нового замка. Мадемуазель д'Отфор узнала ее незадолго до того, как покинула двор, и похоронила в глубине души, твердо решив никогда не упоминать о ней в присутствии Сильви.

Мари д'Отфор продолжала думать об этом, увозя с собой Сильви в поместье своей бабушки. Долина Луары расположена не слишком далеко от Парижа. Слухи из столицы доходили сюда быстро, но Мари была спокойна: уже несколько лет имя Франсуа связывали с именем прекрасной герцогини. Сильви знала об этом, но было очень вероятно, что она не придаст сегодняшним толкам больше внимания, нежели придавала вчерашним…