Дни шли за днями, миновала одна зима, за ней Другая. Ничто не нарушало неторопливого течения времени на, казалось бы. Богом забытом острове.

— Скоро Сильви исполнится восемнадцать лет, и она прехорошенькая, — как-то сказала Жаннета Корантену, который просто пропадал от тоски и однообразия жизни. — Сколько еще она пробудет здесь, вдали от людей и света? Если бы до нас доходили хоть какие-нибудь новости, а то кажется, будто весь мир о нас забыл…

— На континенте ее считают умершей, да и нас, наверное, тоже. А покойникам писем не пишут.

— Но и в замке, и в городке люди понятия не имеют, что происходит в Париже. А ведь господин герцог, по-моему, любит принимать гостей.

— Конечно, но приемы обходятся дорого, да и к тому же я слышал разговоры, будто его состояние необратимо тает. Герцогиня же под этим предлогом тратит меньше.

— Даже аббат, которому Сильви обязана своим спасением, не вернулся! Он был такой забавный.

— У него, вероятно, другие, не менее важные дела!

И Корантен, как истинный бретонец, все же не настолько ее презирал, хотя и находил эту жизнь несколько однообразной. Он оставил Жаннету вздыхать в одиночестве у очага, а сам отправился ставить удочки, а после этого пропустить стаканчик-другой сидра у своего друга-мельника…

Весенним утром, когда остров, казалось, обновил все свои краски, Корантен спустился в порт, чтобы встретить лодки, возвращавшиеся с ночного лова. Казалось, что уже настали теплые летние дни; погода стояла мягкая, море было гладкое, словно атласное покрывало. В порту вовсю кипела работа. С лодок на причал не только ручьями струились великолепные серебристо-синеватые сардины, но и с двух барж сгружали камни, предназначенные для ремонта северной башни цитадели. Хотя герцог де Рец и был полновластным хозяином острова, он обязан был заботиться о собственной безопасности и поддерживать в боевом состоянии укрепления, когда-то выстроенные его предками. Именно этих расходов он не мог избежать, несмотря на то, что его, частью растраченное, состояние с каждым днем делало это все затруднительнее…

Но внимание Корантена привлекло другое судно: оно под флагом епископа Ванского маневрировало, причаливая. Корантен хорошо знал это судно, потому что много раз наблюдал, как оно доставляло на остров самого прелата, совершающего пасторский визит, гостей или же забирало овощи для кухни епископа: на огородах Бель-Иля выращивались овощи отменного качества. В это утро Корантен увидел, как на причал сошла дама в сопровождении камеристки и четырех вооруженных слуг. Едва дама откинула за спину бархатный капюшон, открыв красивое молодое лицо и пышные золотистые волосы, Корантен с радостью ее узнал и, не устояв на месте, побежал к ней: это была Мари д'Отфор!

Забыв о всякой осторожности и думая лишь о том удовольствии, какое приезд дамы доставит Сильвии, он уже собирался окликнуть Мари, когда его удержала на месте одна мысль: камеристка королевы принадлежала обществу, куда Сильви больше не имела доступа и для которого была лишь загробной тенью.

Не без сожаления он повернулся и побежал назад, но Мари д'Отфор его заметила и послала вдогонку одного из слуг.

— Пожалуйста, остановитесь, — запыхавшись, проговорил юноша. — Моя госпожа хочет говорить с вами!

Корантен отринул все сомнения. Карта была слишком хороша, чтобы ее не разыграть, и через несколько минут он уже склонился в поклоне перед молодой женщиной, которая приветливо ему улыбалась.

— Она чувствует себя хорошо?

— Вполне, мадам, — запыхавшись, ответил он.

— Передайте ей, что я непременно приду после обеда. Приличия обязывают меня остановиться у герцогини де Рец, но потом я попрошу проводить меня к Сильви. Ведь я и приехала сюда ради нее…

— Она будет счастлива, мадам. Но, надеюсь, вы не привезли никаких дурных вестей?

— Когда люди не виделись более двух лет, неизбежно случается всякое, но я не считаю, что плохих новостей больше! Ступайте, друг мой, скажите ей о моем приезде.

Корантен не заставил просить себя дважды. Он бросился к дому так стремительно, что, войдя, без сил рухнул на скамью у очага. Его новость прозвучала, словно победный звук фанфар:

— Мадемуазель д'Отфор! Она здесь и скоро придет к мадемуазель Сильви.

— Ступай скажи Сильви! Она внизу ловит креветок в отмелях. Господи Боже! Я сгораю от нетерпения узнать, какие новости она привезла! О Господи! Мне же надо прибраться! Это не дом, а настоящий хлев!

Жаннета, конечно, преувеличивала, но, как только Корантен убежал вниз, на берег, она перевернула все вверх дном. Она убиралась так неистово, что даже не услышала радостного крика Сильви. Для изгнанницы приезд подруги был ответом на те молитвы, в которых она просила каким-то образом послать ей весточку о Франсуа. Столь долгое неведение становилось для Сильви невыносимым…

Когда пришла Мари, подруги без слов упали в объятия друг друга; они были слишком взволнованы, чтобы говорить. Взявшись за руки, они сели на каменную скамью возле дома в зарослях дрока. Сильви была так рада, что никак не могла вновь обрести дар слова и лишь смотрела на подругу с блаженной улыбкой и сияющими, полными слез глазами. Мари чувствовала, как пальцы Сильви дрожат в ее руках.

— Моя дорогая, я приехала за вами, — сказала она с несвойственной ей нежностью. — Пора возвращаться в мир живых.

— Вас прислал Франсуа?

— Нет, Боже упаси! Ваш герой в армии вместе с королем, который сейчас осаждает Аррас. Двор находится в Амьене. Хочу прибавить, что аббат де Гонди — он целует вам ручки — полностью меня поддерживает. Мы с ним полагаем, что продолжать оставаться здесь для вас уже небезопасно. Улыбка Сильви померкла.

— Значит, аббат вернулся из Италии?

— Давно! Этот человек не способен долго жить вдали от Королевской площади. Более того, по сколку нет большего проныры и интригана, чем он аббату удалось узнать совершенно необыкновенны вещи. Например, что начальник полиции родом и Дофине, его семья живет в Ларош-Бернар и он подумывает там поселиться, когда совсем отойдет о дел. Это случится скоро, ибо он едва уцелел после двух покушений и очень нуждается в перемене обстановки.

Мрачное имя ее палача, упомянутое под небом острова, заставило содрогнуться мертвенно побледневшую Сильви.

— А где находится Ларош-Бернар?

— Совсем недалеко отсюда. Он по пути в Пириак, откуда отплывают суда. Вот почему, повторяю, я приехала забрать вас отсюда — ведь такая близость представляется мне небезопасной.

— И упрятать меня в монастырь, как того желает господин Венсан де Поль, а следовательно, и герцог де Бофор; кстати, об этом же мечтает госпожа де Гонди, но я предпочитаю рискнуть и остаться здесь, Я. здесь не одна; меня охраняют, да и я сама могу постоять за себя…

— Что за глупости, дорогая! Кто говорит о монастыре?! — весело рассмеялась Мари. — Я достаточно знакома с вами, чтобы не знать о вашей нелюбви к монастырям. Я увожу вас…

— В Париж? — воскликнула Сильви, вновь охваченная надеждой. — Королева опять зовет меня к себе?

Теперь помрачнела Мари.

— Королева считает вас умершей, моя милая. Признаюсь вам откровенно: она даже не оплакивала вас. Я всегда любила королеву, но вынуждена признать, что она женщина забывчивая, эгоистичная и, кажется, не слишком умная!

Наступившее молчание дало Сильви время поразмыслить над словами Мари.

— Никогда не подумала бы, что смогу услышать от вас подобное, — с грустью промолвила она. — Но я думаю вот о чем: если двор в Амьене, почему вы здесь?

— Потому что я больше не служу при дворе, Сильви.

— Вы уже не камеристка?

— Нет! Я даже удалена от двора в угоду господину де Сен-Мару! Вы помните господина де Сен-Мара, того прелестного офицера из кардинальской гвардии, который сопровождал вас к Ришелье и с отчаянным упорством отказывался от должности гардеробмейстера короля?

— Его трудно забыть. Он был такой очаровательный…

— Сейчас его очарование сильно поблекло. Вплоть до прошлого года я, вы, наверное, это помните, была… преемницей мадемуазель де Лафайет. Король настойчиво за мной ухаживал, не замечал никого, если я не слишком им помыкала, и не спускал с меня глаз, когда я помыкала им. Он устраивал в мою честь празднества, сочинял балеты, в которых мы вместе танцевали. После рождения его светлости Дофина двор безумно веселился…