Мир не может быть независимым от Бога, потому что мир пребывает в Боге. В этом смысле законно утверждение, что христианский идеал — обладать миром ради веры. Если подданные, составляющие часть Церкви и часть страны, — те же самые люди, если человеческое сердце — то же самое, то различие проявляется в плане природы власти: власть государства принудительна, власть Церкви вручена ей свободно, через веру. «В религии нет принуждения», — говорит Коран (сура «Корова», 257). «Непринуждающие», духовные люди, познавшие катарсис, те, чьи сердца просвещены Богом, обрели истинное знание. Люди, обладающие опытом боговидения, ведут народ Божий к свету через свет. Поэтому они и поставлены пастырями в общине Нового Завета, где уже открывается Царство. В государстве же власть действует, поскольку существует зло; смысл и цель этой власти — прежде всего мир. Государство потому исполняет различные функции, что Царство еще не свершилось, а мир важен для того, чтобы утверждать в душах Евангелие. Но оно исполняет эти функции в том самом организме человечества, который призван стать Церковью последних времен.

Противоречие между тоталитаризмом государства и всевластием Бога заставляет нас понять слова Христа: «Будут гнать вас» (Лк. 21, 12). Другие же его слова: «Отдайте кесарево кесарю, а Божие Богу» (Мф. 22,21) — призывают нас покоряться государству, но не соглашаться с его обожествлением. Эти слова ставят нас в двойное подчинение, в чем нет противоречия, пока государство осознает себя служителем Бога в Его замыслах о мире. Вот почему верующий всегда был покорен государям, обращая их при этом в закон Божий; был мирен, однако не предавал себя их воле; был одновременно кроток и суров; смирялся — и бился головой о небо, пока Бог не услышит и земля не дрогнет.

Конечно, христианин — не анархист. Гражданская власть наделена в его глазах известной законностью, поскольку она от Бога (Рим. 13, 1). И все же верующий при этом не является ярым сторонником установленного порядка: евангельское свидетельство ставит этот порядок под вопрос. Поэтому христианин не непременно бывает покорен. Ради людей, живущих под обломками постоянно разрушаемого строя мира сего, он приспосабливается к резким переменам. Он понимает сложность возникающих ситуаций и старается направить их развитие в сторону большей справедливости, не будучи при этом одержим комплексами меньшинства, мечтаниями о теократической реставрации, догматической зависимостью от какого бы то ни было философского течения.

Верующие заключили соглашение с искренностью. У них нет вечного договора с какой бы то ни было формой правления: они всегда пребывают на уровне большей глубины, чем происходящее вокруг них. Потому они и побуждают мир двигаться вперед. Они свидетельствуют о том, что человечество не приемлет неизменности формы правления. Следовательно, они считают того, кто не пересматривает постоянно систем, хотя бы и революционных, реакционером, даже если это реакционер от революции. Как показывает история, системы подтачиваются теми же, кто их использует, а полезны для систем те, кто их критикует, побуждая их перерастать себя в движении к жизни бесконечной.

Власть в Церкви немыслима, ибо принудительна. Речь идет не об авторитете иерархии, который не должен рассматриваться как власть. В латыни различаются значения слов auctoritas u potestas — авторитет нравственный и авторитет юридический. Единственное слово в Новом Завете для обозначения власти — exousia, т. е. сила, мощь. В конце Евангелия от Матфея Иисус говорит: «Дана Мне всякая власть на небе и на земле» (Мф. 28, 18). Речь здесь вовсе не о мировом господстве, речь о силе, сокрушающей демонов и влекущей к себе духовной красотой. Та же мысль — в словах, сказанных воскресшим Иисусом Петру: «Симон Ионин! Любишь ли ты Меня?.. Паси овец моих» (Ин. 20, 15–17). Иисус ставит апостола пастырем стада верных потому, что тот любит. Любовь — единственная сила, которую мы можем применять к людям. Ничто чуждое душе не может ее по–настоящему привязать к другой душе. Кроме любви, всякая связь будет посторонней и искусственной. Если ее и навяжет какой–нибудь языческий бог, она все равно останется посторонней.

Все домостроительство Нового Завета зиждется на свободе: «Если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною» (Лк. 9,23). Мы выбираем Господа после того, как Он призвал нас, и Он делает нас членами Своего Тела.. Прежде приходит свобода ответить Богу, потом–дар «свободы славы детей Божиих», получив который, они «будут брать змей; и если что смертоносное выпьют, не повредит им» (Мк. 16, 18). Эта сила приходит к нам, чадам по сыноположению, оттого, что Бог посылает в сердца наши Духа Своего Сына, и Дух взывает в нас: «Авва Отче!». «Авва» — арамейское слово, так еврейские дети называли своих отцов. Апостол Павел так и говорит: «Ты уже не раб, но сын, а если сын, то и наследник Божий» (Гал. 4, 7). Эта мысль Павла продолжает мысль Иисуса, донесенную до нас евангелистом Иоанном: «Я уже не называю вас рабами, ибо раб не знает, что делает господин его; но я назвал вас друзьями, потому что сказал вам все, что слышал от Отца Моего» (Ин. 15, 15). Приведенные в близость к Отцу, мы обладаем всем Его наследием и всем знанием.

Встает законный вопрос: а как же власть духовенства? Надо бы дать ему некоторое освещение, тем более что современная мусульманская апологетика представляет ислам как религию равенства, противопоставляя его Церкви, которая состоит из двух категорий верующих: Церкви учащей и Церкви учащейся, как говорит классическое католическое богословие. Есть, значит, те, кто повелевает, и те, кто повинуется. Здесь надо напомнить о том, что тот, кто учит, кто прославлен и поставлен в пастыри над стадом, получил это послушание от Святого Духа. Повиноваться должно, прежде всего, общине и духовному Преданию, которое она хранит. Апостол Петр так обращается к древним христианам: «Пасите Божие стадо, какое у вас, надзирая за ним не принужденно, но охотно и богоугодно, не для гнусной корысти, но из усердия, и не господствуя над наследием Божиим, но подавая пример стаду» (IПет. 5,2–3).

Стало быть, есть избрание от Духа. Есть гармонический порядок вещей. Все совершается в мирном подчинении. Тот, кто наделен харизмой и кого признает таковым община верующих, предназначен для дела, в котором он становится слугою всех. Это служение любви исключает понятия высших и низших, оно совершается внутри Церкви как Тела Христова, подобно тому как сам Христос пребывает в Слове, в таинствах и в сердцах братьев и сестер. Между ними нет степеней в чести, нет привилегий, есть лишь разделение функций внутри того же самого Тела, согласно уделенной каждому благодати.

Христианство изначально устанавливает фундаментальное различение между властью и любовью. Церковь — это организм любви, из которого юридическое начало, по самой сущности этого организма, исключено. Отступничество здесь, так сказать, нормально, ибо вера — свободное присоединение, а спасение — неотделимое от свободы — это ответ сердца на призыв Божий, на благодать. Можно быть исключенным из этого организма любви, которым является Церковь, если соблазнительным поведением нанесешь вред чистоте братьев или если, отказавшись от евангельского закона, исключишь себя сам.

В Церкви есть, конечно, каноническое право, но оно — не юридической природы. Нормы установлены для благой жизнедеятельности Церкви, но это нормы лишь указующие. В частности, к тому или иному мирянину либо священнику не может быть применено каноническое правило, если епископ рассудит иначе. Следовательно, каноническая норма всегда укоренена в учении. Она есть обобщенное выражение духовного принципа в церковной практике. Но она не создает автономного по отношению к Церкви поля деятельности.

Юриспруденция принадлежит к падшему миру. Древнеримская пословица хорошо говорит: «Что такое законы без нравственности, и что такое нравственность без законов?» И все же нравственность намного опережает гражданский закон. Превосходит его и основание нравственности — вера. Юриспруденция начинается вместе с грехом. Если, как учит апостол Павел, религиозный закон Моисея не оправдывает человека, но становится поводом ко греху, то христианин тщится превзойти его. Он устремляется в область благодати, при помощи которой становится носителем сострадания, кротости и божественного милосердия. В Нагорной проповеди написано: «Вы слышали, что сказано древним: не убивай, кто же убьет, подлежит суду» (Мф. 5, 21). Основное намерение Иисуса — перенести закон внутрь человека, чтобы жить в среде благодати. Речь не о том, чтобы улучшить закон, а о том, чтобы отбросить самую категорию законности. Чтобы распознать в лице другого человека, будь тот праведником или грешником, мужчиной или женщиной, источник нашего собственного великодушия.