Экклезиология, не соответствующая предмету, — источник заблуждений и непоследовательности в социальной практике (praxis). И напротив, общественный гнет делает невозможной полноценную вовлеченность в общественную жизнь. Может быть, постоянное литургическое прошение о мире всего мира выражает мечту об освободительном действии Церкви, возрожденной через Евхаристию, Церкви, которая желает не только торжества, но и приношения к «жертвеннику нищего», по слову св. Иоанна Златоуста. Проблема в том, что Восточная Церковь часто бывает заточена властями в алтаре. Если кажется, что Бог, через Церковь, надолго попускает жезлу нечестия тяготеть над судьбой праведных, те воздевают к Нему руки, вопия о беззаконии. И литургия без дерзновения станет противосвидетельством. Церковь, даже наименее формалистическая, будет стремиться придавать почти абсолютную ценность обрядам и формам. Однако пророческий дух, точно золотая нить, возникает то там, то здесь и выражает себя в истории — обычно через монаха или иерарха, порой через священника. А значит, молитва Церкви была и может быть производительницей плодотворного общественного действия.

Движение за обновление в Церкви определяется своей отправной точной, открываемой им перспективой, питающими его вечной сущностью и основой, несомым им посланием; все его существо возрастает от освобождаемого им энтузиазма.

В начале такого движения перестраиваются ряды и нарастает возбуждение, его источники разливаются все обильнее и соединяют умы мыслью об обновлении. Возникает двойная необходимость: во–первых, необходимость черпать от Бога, Который нисходит к нам, присутствует среди нас в молитве, в слове и в очищении сердца; во–вторых, необходимость выразить нашу веру соответственно нашей эпохе. Эта необходимость не только открывается нам Богом, когда Он нисходит к нам, но и рождается из той действительности, которая перед нами. Бог приходит к нам не только сверху, но и из мира, перед которым мы стоим, от его дальнего горизонта.

Если человек не видит одного из этих двух измерений Божьего пути к нам, его представление об этом непрочно. Если он прибегает к своему Господу, не считаясь с пространствами этого мира и не заботясь о том, чтобы перенести туда своего Бога, то он чужд тайны воплощения, которое распространило Бога по всей вселенной. Если он начинает теряться в осаждающих его со всех сторон проблемах, не обращаясь к вдохновению Духа, он сворачивает с правого пути.

Эсхатологическое измерение в христианстве означает, что человек уже в этой жизни причастен славе Царства. Церковь стоит на том, что христианин по самому своему положению должен надеяться. А в надежде уже есть предвкушение тех духовных реальностей, на которые человек уповает. Мы получили залог Святого Духа. Мы видели свет истинный, поэтому вся земная действительность переживается нами в вере, а значит, она есть уже преображенная действительность. После воплощения Слова нет больше разделения между человеческим и Божеским. Бог вочеловечился, а человек стремится жить тою же жизнью, что и Бог. Нет больше жизни только земной. Век нынешний и век будущий не составляют двух в корне различных времен. Пришествие Христово уже охватывает всякую человеческую структуру изнутри. Христос осуществляет синтез тварного и нетварного.

Стало быть, неправильно говорить о противоположности между священным и мирским. Мирского, не освященного больше нет, потому что все подлежит действию Божественных энергий, которые оживляют все творение. Ничто не отделено от Бога, ничто не чуждо Богу. Все принято Им, все освящено, все принесено ему. В воскресенье в Церкви можно видеть хлеб и вино, положенные на жертвенник. Их материальность очевидна, но по молитве они становятся совершенно иными; от чувственного уровня они перенесены на уровень умопостигаемый, и означают теперь Царство. Духовность как область Духа Святого уже в этой жизни становится призванием и последним значением всей действительности.

Иными словами, восточное христианство не допускает разделения между благодатью и безблагодатной природой, к которой благодать прилагается как бы извне. Человек создан по образу и подобию Божию; поэтому мы смотрим на человека как на тварь с божественным устройством. Мы определяем его через Бога, живущего в нем, а не по его состоянию удаленности от Бога, вызванному падением. Человек принят в Божественное движение, начатое во Христе и непрестанно обновляющее его, пока он не будет погружен в глубины божественности.

Все это заставляет нас занять позицию, основанную на вовлеченности в земные проблемы. Сама эта вовлеченность основана на вере и вписана в путь, который позволяет нам обрести вечную жизнь. Мы — политики, чей ум направляется Богом, и цель нашей работы — ввести Церковь во славу Божию и дать человеку корни. Мы не отделяем национальных и общественных забот от нашего понятия о Боге, ибо единственный свет в человеческой истории — это Он и Его Слово. Надо, чтобы этот свет отразился в структуре этого мира и во всех, кого она охватывает.

В природе веры — соединять верующих с тем, что не от мира сего, с нездешней логикой, которая выше мира.

Церковь как евхаристическое собрание, как орудие и место спасения не получила такого света, который был бы направлен собственно на организацию мира. Церковь — вместилище откровения. Как, в силу исторических обстоятельств, она основала некогда школы, а затем, когда человечество выросло, должна была отдать их профессиональным педагогам, так ныне она призвана вместе со всеми людьми строить людской град. Но это не превращает ее в учреждение века сего. Она не станет ничем руководить, не будет распространять свой суверенитет, не породит никакой партии. Ее призвание — петь славу — растворится, исчезнет в труде, ее слово станет молчанием. Она придет в мир с голыми руками, взойдет на крест мира, так как не мнит себя больше прочной ладьей, но все также будет веровать в то, что ее Господь уймет грозящую бурю. Сознавая свою уязвимость, которая делает ее принадлежащей миру со всей его тревогой, ожидая спасения и для себя, Церковь смиренно станет служить человеку и употребит для этого тот язык и те средства, которые присущи человечеству.

Христианин знает, что он — посредник между Богом и миром, что ему поручено управление всем сотворенным, и политика тоже в его ведении. Труд можно богословски понимать как дело богочеловеческое, как участие в мудрости Божией, в воссоздании вселенной, как момент приношения в космической литургии. Это значит, что вселенская литургия служится вне священной ограды Церкви. Все это озарено не только светом творения, но и светом искупления. С тех пор как воплотилось Слово, весь мир действительно стал обителью Духа, и различие между мирским и священным, естественным и сверхъестественным сменилось единством богочеловеческой ипостаси. Таинство раздирает храмовую завесу, и мы погружаемся в беспредельное присутствие призывающего нас Христа. Стоя перед алтарем, мы знаем, что тайно образуем херувимов, но знаем и то, что мы возносим к алтарю небесному человеческие упования. Именно через труд человека очеловечивается и начинает преображаться по обетованию космос. Экономический и социальный строй — это медиана между строем космическим и строем небесным.

В этой перспективе Церковь есть открытая действительность, тайна космического общения, в которой принято и вознесено все человечество. Тело Господне в евхаристической трапезе есть также тело всего человечества. После Вознесения все человечество стало причастно жизни Христовой.

Фактически между Церковью и миром нет никакого онтологического дуализма. «Так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего единородного» (Ин. 3, 16). Область славы, в которую вошли ученики, сама вошла в мир с пришествием Иисуса. Церковь — это место, где явлена и узнана любовь Божия к миру, где призывается Имя Божие — Имя Отца. Но есть у Господа и другие способы присутствия, кроме Имени, и великое знамение Его присутствия — Церковь.