Каково богословское основание этой добродетели? Церковь — свидетельница, у нее нет собственной воли; в безмолвии она становится Словом Божиим в человеке, который живет в ней. В комментариях на «Отче наш» Св. Максим Исповедник пишет: «Если нерушимая мощь Царства дана смиренным и кротким, кто тогда будет настолько лишенным любви и желания божественных благ, чтобы не потянуться изо всех сил к смирению и кротости, дабы стать, насколько возможно человеку, печатью Царства Божия, неся в себе то, что по благодати дает образ, подобный образу Христа, великого Царя? […] Душа, в которую естественно влилась святость образа Божия, волею Его преобразуется в подобие Божие. […] Она делается осиянной обителью Святого Духа. […] Через нее всегда таинственно рождается Христос, воплощаясь в тех, кого Он спасает; Он творит рождающую Его душу Девою–Матерью».

Эта девственность души может быть обретена христианской общностью, которая стремится уничижить себя ради Царства, отвергая всякий иной способ действия, кроме Слова, ибо мирская забота о действенности опускает на лицо ее покрывало. Отрекаясь от всякой собственной воли, Церковь–свидетельница в безмолвии становится Словом Отчим.

Писание открывает нам «тайну, сокрытую от веков и родов»: это «Христос в вас, упование славы» (Кол. 1, 26–27). Эти слова апостола Павла означают, что свет Христов отныне с нами, но вместе с тем это свет грядущей славы. В том, что дорогу озаряет свет, исходящий от Возлюбленного, убеждает нас надежда. Путь этот начинается от лика Христова и ведет к нему в вечности, где любовь упраздняет порывы надежды. Когда мы находимся в присутствии Бога, вне этого присутствия для нас нет ничего, и мы переходим от славы в славу. Чем более мы взираем на Христа и укрепляемся в видении Его, тем сильнее желаем принести Его послание всему миру, «чтобы представить всякого человека совершенным во Христе Иисусе» (Кол. 1, 28) Здесь мы стоим перед антиномией: с одной стороны, человек живет в надежде и попрежнему «переходит», с другой же — отныне он доходит до совершенства. Именно это переживает человек, в котором сотворяет обитель Христос.

Говоря о воплощении, христиане утверждают, что в совершенном человеке сотворяет обитель Бог во всей Его полноте. Это одно из значений, которые они придают слову «воплощение». Что за плоды рождает эта вера, к каким действиям побуждает? Перед нами встречное движение: нисхождение Бога к человеческой немощи и восхождение человека к Богу, восхождение, которому нет пределов. Выражается ли это движение по восходящей в нравственном поведении или в цивилизационном созидании, оно есть не что иное, как последствие благоволения, нежности Бога к человеку. Когда, по Своей любви, Бог, принесенный в жертву на Кресте, становится на наш уровень, нам остается лишь броситься в ту дверь, которую Он отворяет нам, — в Него, в бесконечность. Над нашей головой нет больше крова, и ничто не может остановить нашего порыва. И если нашего прошлого для нас не довольно, перед нами время, данное нам теперь, и то, которое грядет, также как время наших братьев и сестер, ибо все мы составляем единого человека, влекущегося к славе. Когда архангел Гавриил возвестил Марии, что Ее Сын будет царствовать и что «Царству Его не будет конца» (Лк. 1, 33), он тем самым сказал Ей, что Назарянин воцарится в царстве любви, или, вернее, что Он Сам есть это Царство и сразу окажется выше веков вместе с теми, кого любит.

В службе празднику Благовещения мы поем: «Адам обновляется, и Ева первыя печали свобождается». Плоть Марии становится божественной, она преодолевает возведенную между Богом и людьми преграду, чтобы вселиться в божественный свет и приобщить каждую человеческую клетку к сияющему Телу Христову. Соприкосновение с благодатью стало пережитой действительностью; тем самым мы обрели победу над грехом, смертью и всеми сопровождающими их бедствиями. Явился новый человек. Свершилась качественная перемена: от жизни без Христа мы перешли к жизни в Нем. Это новое состояние стало явью здешнего мира. Оно требует от нас здесь и теперь написать историю Бога в людях.

Однако «невозможно не придти соблазнам, но горе тому, через кого они приходят» (Лк. 17, 1). И они многочисленны. Даже в самой Церкви! Мы хорошо знаем эти соблазны; знают их и те, кто нас не любит, но они не замечают той святости и того покаяния, которые также проходят сквозь всю историю христианства. Покаяние — а стало быть, осознание греха–может быть очень сильным в христианской среде, притом никакой другой религиозной традиции не присуще столь острое осознание греха.

Фактически, мы призваны стать такими, как Христос, и не менее. К прискорбию, большинство верующих оступаются и падают с «лествицы добродетелей», по которой мы пытаемся подняться, и очень немногие достигают вершины. Таковые обитают в вышних, они уже приближены к Престолу и на собственном опыте переживают потрясение и опьянение от предстояния Богу. Невозможно вообразить себе их благость, смирение и свет, который озаряет глубину их сердец!

Христианин, став святым, уже здесь и теперь наслаждается светом Божиим. Эти немногие составляют святую Церковь, полностью принятую Супругом. Наши великие богословы определяют Церковь именно так. Стало быть, истинные члены Церкви не являются частью горизонтального христианского общества, которому так нравится грех. И все–таки они по–прежнему приемлют его, так же как приемлют из любви с той же силой и верностью всякое другое человеческое общество–насколько им позволено осуществлять по отношению к нему свободу любви. Кто воспаряет на крыльях надежды к человеческому совершенству, тот, осознанно или нет, становится носителем энергии, исходящей от Иисуса. Все, кто страдает, — откуда бы они ни были, нашли ли они прибежище в одиночестве или блуждают в пустыне людских сердец, — палимы огнем печали и отчаяния. Все они принадлежат Христу по упованию, независимо от того, способны ли они высказать это хотя бы лепетом.

Христианин, чье христианство подтверждается удостоверением личности, стоит в центре моей любви не более, чем всякое иное творение. Крещение дает силу, которая может претвориться в действие, а может и остаться мертвой буквой. Есть крещенные водой, а есть крещенные своими слезами. Вода ничего не значит, если ее не оживят слезы.

Евангельское послание о воплощении означает, что крест и позади, и впереди нас. Но как Христов кенозис привел Его к воскресению, так и мы проходим путь от нашего личного креста до нашего личного воскресения. Это относится также и к Церкви, которая, вследствие направленной на нее безумной любви, через смерть приходит к воскресению. Сколько людей принимает смерть, чтобы через нее достигнуть жизни, давая тем самым жизнь другим! Они с презрением отвергают неизбежные соблазны, чтобы обогатиться одной лишь славой Христовой. Вот оно — чудо чистоты, вот она — поэма, которая пишется кровью и терпением! Вот что такое преображение! Преображение не предмет, получение которого гарантируется, но безвозмездный дар Божий, возносящий нас к бесконечной надежде.

Стало быть, смерть и воскресение глубоко связаны между собой, и Пасха — история этой связи. Такое единство смерти и жизни подтверждается лишь одним событием, истинным только относительно Христа. Следуя за Ним, те, кого Он любит, прозревают это событие в глубине тайны и созерцания. Если мы остаемся в области зримого, то перед нами два последовательных, но независимых события. Однако они незримо связаны, и праздник Пасхи лучше всякого богословия возвещает это единство. Ибо само по себе страдание — бессмысленно, так же, впрочем, как и такое воскресение, которое не озаряет своим таинственным присутствием сам крест, а понимается как чистое изменение, независимое от того, что ему предшествует. И победа, и раны сопутствовали и всегда будут сопутствовать Воскресшему.

В христианстве нет богословия страдания, а есть лишь богословие воскресения. Страдание ненавистно, ибо связано с грехом. «Возмездие за грех — смерть» (Рим. 6, 23). Так же ненавистна и смерть, ибо она противостоит бытию. «Последний из врагов — смерть». Мы утверждаем в нашей вере, что «в начале» смерти не существовало, она водворилась хитростью, пришла как наказание. Поэтому трудно назвать христианство религией, проповедующей страдание, а христиан — людьми, наслаждающимися трагедией. Мы не кичимся горем и бедствиями, и скорбь для нас — не критерий святости. Напротив, мы потому за терпение, что оно приносит утешение.