Ната! Однажды, еще летом, ты писала, что в йогизме многое устарело, нужно пересмотреть. Я думал об этом и поэтому хочу глубже изучить первоисточники — трактаты о читте; изучить христианскую мистику (в жизни христианских святых мучеников — Бернарда, Терезы, Иоанна Крестителя имеются интересные вещи). Попытаться сделать синтез и пересмотреть самую практику йогов в связи с парапсихологией.

Но пока кончаю на этом. Новый год буду праздновать с друзьями в Улан-Удэ. А после дней на десять поеду в Кижингу.

Целую много-много раз.

Твой Бидия.

Дорогая моя Наташа!

С 3 января по 1 февраля был в командировке, в трехстах пятидесяти километрах от города, замерзал и устал изрядно. Приехал и нашел письма от тебя и В. Э. Еще не сходил в баню, сел сразу писать тебе ответ.

Я очень рад тому, что тебе было так радостно в новогодний праздник, мне не удалось так порадоваться. Но почему тебе нельзя было написать более длинное письмо?

Сейчас я пишу короткое письмо потому лишь только, что мне некогда писать длинное и думать о философии, я устал. Следующее письмо будет длинное. Сегодня даже не смогу написать ответ Вас. Эм., отложил на завтра.

Попал я в такое место, где редко ходят машины. Мне пришлось около тридцати километров идти пешком. В эти дни как назло были ужасные морозы. Я чуть не отморозил ногу, хотя был в валенках.

Работаю в том же институте. Мне поручили на 1958-й год составление тибетско-монгольско-русского словаря. Существует хороший тибетско-монгольский словарь некоего Номтоева, видимо, придется ему дать русский перевод. Все это отнимает у меня время от философской работы, ничего не могу делать. Ибо нужно же на что-то кушать.

Пока, целую много-много раз.

Твой Биди.

Жду писем.

Милая моя Наташа!

Сегодня получил второе твое письмо. Безмерно благодарен тебе.

Ты заметила, что я стал проявлять холодность. Это неудивительно, ибо еще в Москве в сентябре я получил от тебя письмо, где ты писала, чтобы я не думал о женщинах и благополучии жизни, что я как буддист должен отречься от этих благ и т. д. После этого я окончательно понял, что ты не любишь меня и не будешь любить никогда. Я давно тебе сказал, что люблю тебя не как сестру, а как женщину (девушку).

Летом в Кижингу ты писала, что не можешь стать моей женою, ибо меня любишь недостаточно, чтобы ею стать. После этого я обдумал очень многое, взвесил мое и твое положение и пришел к выводу, что мои мысли о тебе бесполезны, вернее, безрезультатны. И не только безрезультатны, но и вредны для меня как человека нервного. Но если ты ради меня, ради дружбы со мной жертвуешь своим чувством, то останешься на всю жизнь несчастной.

Все эти причины дали мне повод думать о том, что я должен постараться тебя забыть. Но если забыть тебя невозможно, то я хотел понемногу отвыкнуть, старался мало писать.

Из твоего последнего письма я вдруг понял, что ты можешь стать моею женою? Я, конечно, очень много мучился и страдал. Нервы мои плохи. Если я узнаю, что ты можешь стать моей женой в чисто земном смысле, то я смогу сделать все, чтобы добиться этого. Но в моем возрасте играть на моих нервах я не могу позволить. Ты пишешь, что если я забуду тебя, ты можешь умереть. В каком смысле ты пишешь это? В том ли смысле, что если я забуду тебя как мужчина? Или в том смысле, что я как друг и осведомитель йогической философии перестану тебе писать о йогической мистике? Все это мне не совсем понятно. Мы ведь знаем друг друга более полутора лет, пора нам говорить совершенно открыто. Ты знаешь, что я люблю тебя и не способен любить никого другого.

Я считаю, что ты достаточно обдумала эту проблему и можешь мне ответить конкретно, в этих случаях не нужно (даже вредно) медлить. От этих промедлений приходит гибель (разрыв). Теперь каждый торопится жить, это не XVII век. Каждый знает, что остается ему жить немного, и поэтому нужно торопиться.

Жду твой ответ. От него зависят мои дальнейшие действия. Для ясности: ответь на мой вопрос — можешь ли и будешь ли моей женой? Пока. Целую. Твой Биди.

Письмо отсутствует, есть только конверт со штемпелем: Кижинга, 26.03.58 г.

Дорогая Наташенька!

Ввиду неустроенности на постоянную работу в Институте культуры я не могу найти квартиру в Улан-Удэ, живу у своего друга, который является литературным редактором Госиздата. Но так как у него маленькие дети, мне невозможно работать по вечерам. По договору с Институтом востоковедения АН насчет составления тибетско-русского словаря на 15 — 20 тысяч слов мне необходимы условия для домашней работы, но поскольку Улан-Удэ не обеспечивает этими условиями, то мне 20 марта пришлось уехать в Кижингу к маме, где я занимался до 20 апреля. Последнее письмо я написал в Кижинге, наверно ты поняла из почтового штемпеля. Приехал в Улан-Удэ 21 апреля и к моей великой радости нашел два письма — от тебя и В. Э. Очень рад и доволен за В. Э.

Извини меня еще раз, моя хорошая Ната, за задержку ответа.

Насчет постоянной работы: ничего определенного. Обком указал Институту, чтобы меня включили в штат научных сотрудников, при этом уволив одного некомпетентного в области тибетологии человека; Пока это не осуществилось. Я тоже не особенно рад этому, ибо за счет другого не хочу устраивать свое благополучие.

В Улан-Удэ мои школьные друзья, когда я приехал в прошлом году из Москвы, меня не узнавали, ибо они занимали высокие посты, а теперь, когда я вошел в колею, издал несколько небольших статей, начали обращать на меня внимание. Но настоящих друзей, таких как В. Э., я еще не нашел. Не нашел человека, который пришелся бы мне по душе.

Как я писал тебе, занимаюсь составлением словаря и делаю перевод грамматики тибетского языка с тибетского. Эти работы мне могут быть полезными: 1) в смысле углубления знания тибетского языка; 2) в материальном отношении; 3) в смысле занимания определенного места среди научных работников-тибетологов, а в смысле же духовного удовлетворения они мне не дают ничего. Мне очень хочется исследовать психологию школ санкхья и йога и сопоставить их с европейскими школами, начиная с Платона, Плотина, Гегеля, Фрейда до школы парапсихологов, но пока не имею возможности, ибо совершенно не имею времени. То, что я теперь делаю, для меня является технической работой, но без этого я не могу занять необходимое место среди востоковедов (тибетологов), а без этого не могу попасть на постоянную работу в Москве.

Насчет сценария: поднимаем вопрос через обком КПСС и министерство культуры республики; как разрешат и приступят к съемке, сразу должен ехать в Москву. Тогда мы увидимся.

Постоянная душевная неудовлетворенность возбуждает мои нервы, мне все больше и больше хочется изолироваться от людей.

Ответ В. Э. напишу позже.

Пока, целую много-много раз.

Твой Биди.

Не сердись!

Дорогая Наташенька!

Сейчас только принесли мне твое письмо, я как раз сидел за составлением тибетских слов, которые обещал затранскрипировать на лхасском наречии один чехословацкий тибетолог профессор Седлачек.

Страшная скука. Вчера, 1 мая, мои хозяева (друзья) пошли на парад, я провел дома один целый день, работал по созданию словаря, немного читал «Этику» Спинозы. Сегодня друзья пошли в гости, я опять остался дома один. Вот когда я один — это мое наилучшее состояние. Как тебе писал, меня не интересует ни театр, ни кино.

Не знаю в чем дело, просто не тянет, и читаю художественную литературу.

Пиши мне подробно, как живешь, удовлетворяет ли тебя работа? Мне интересно. Напиши про судьбу своей подруги, которая уехала в Польшу и влюбилась в брата, какова их судьба? Напиши, почему твоя бабушка заинтересовалась мною?