* * * Последний день не удержать, в его лучей поток уж погрузились и дрожат, приветствуя Восток, персты натруженных стволов и молодых ветвей… И игл, пропитанных смолой, звучанье зеленей в лесу… Но, удалившись в лес, уже спешим домой… И жаждем манны от небес средь неживых домов. * * * Уйти из мрака – вот соблазн! Как мяч, отпущенный ногою, лишь наугад, а не в погоню всё дальше катится от глаз — так удаляться от недуга, остановившись – где-нибудь… Не вспоминать уже ни путь назад, ни недруга, ни друга… * * * Я до смерти – пред жизнью – в долгу, в изумленьи ступая по травам, я – живу, и враги мои – лгут, мне любое движенье – по нраву. Колебание тёплой земли, прозвучавший сомнения голос, и зерно, обращенное в колос, и стремление солнца в зенит. В каждом жесте и счастия вкус, и несчастия привкус бездомный… Я сегодня в сиреневый куст пробралась, как в колодец бездонный. * * * Взглянула поверх занавески — мгновенье сдавило висок. Как наши паденья отвесны! Как купол над нами высок! Как мягкого снега круженье свивается в жёсткий клубок, как наших сердец обнаженье приходит в отмеченный срок… Всё ведомо. Всё неизвестно. Я лбом прислонилась к стеклу. А снег с неразгаданной вестью стремится навстречу теплу… * * * Вороны – как пепел, встревоженный – ветром, их линии – пели, замедлив – на ветках. И в угль – обращались, и глазом вороньим они мне – прощали, что с ними – не вровень. * * * Знакомая близость потери. Печально гудок прокричал. Где мой паровозик потеет, день – к ночи, и жалобно чахл пейзаж запылённой равнины, где сроду несёт на хвосте сорока – судьбу… Где ранимы, чтоб жить, забывать и хотеть… * * * Оранжево качается луна. Растёт и завершается – сегодня. О, как под полнолуньем солона вечерняя роса, и как свободна от горечи и надобности зреть, и будущей невысказанной ночи тяжёлая луна, – смятенья средь к росе почти привыкли наши ноги… * * * Ты предо мною лист опять! Как далеко я исчезала! Меж нас не будет состязанья, я напишу от А до Ять все буквы стройные на белом испуганном твоём лице, но лишь не выстрою их в цепь, позволив танцевать и бегать… Я их пущу летать и плыть и погибать в своих сраженьях, чтобы необщим выраженьем лица доверчивого быть. * * * Я в этом дне не знаю тайн его живых прикосновений, освободило сада край окно, открытое для зренья. Угадываю слабый стук листа, упавшего на землю, покинувшего старый сук ствола, которого приемлю изгиб и ветреность ронять, что было некогда желанно, и корни вновь обременять работой жизни неустанной… О себе забытой Как маленькая, на коленях на подоконнике стою и простодушно не таю, что исповедоваться лень мне. Я послежу за тенью крыш, за псом, спешащим наудачу… Бесповоротно меньше знача, чем тот – оставленный – малыш. * * * Такая утром благодать, что сердцу ничего не надо. Душа не просит угадать, кому дарована отрада… Трепещет золото листов, его последний всплеск – неровен, среди чернеющих крестов свободных веток – посторонен. Уже не дерева сиротств, ещё не моего – товарищ, ты отклоняешься и манишь и изменяешь тени рост… Кому вершить земной удел дано – не ведает природа. Негромко наступает день, чернеют земли огородов, расположившихся окрест домов, глядящих поневоле на это маленькое поле, на этот беззащитный лес… * * * Немилосердна – тишина. Больная голова – что идол. Опять рука отягщена судьбой – кариатиды. Что проку голову держать в руках, на плахе… В перечислении держав — что этой птахе? А где-то – зной и дев чреда, и – ни усилья – в станах… И, как зверьё, чуть – на чердак, в – другие – страны. |
