* * * Где сад и ночь, я быть хочу и ощутить, касаясь чуть ладонью чуткого ствола, его негромкие слова. И кроны, и корней усилью сердцебиением внемлю. Луна, торжественно обильна, взошла, подобна кораблю, в просторе бедствуя небесном, качаясь в облачных волнах… Свет, заполняющий окрестность, означил тени на стволах… С своею спутницею верной среди деревьев встречу день, и постепенно проблеск первый сотрёт мою ночную тень. * * * Неравны наши дни – вокруг миры планет, как в нас – миры сердец, закрытые для глаз… Нам время смотрит вслед исчерпанностью глав, затягивая грудь – на прошлое – плотней. Будь дважды этот день – он дважды безымян остался бы затем, чтоб память – притеснять… В нём – право и предлог – остаться без ума сегодня, и потом – без радужного сна. Бежать навстречу дню, чтоб гнать его, как пса, забывшего, зачем служил он и кому… И снова узнавать, что это – только сам ты – день, и пёс, и бег, и – вожделенье мук… * * * Ключи забросила – сегодня у друзей мне вечер коротать и вглядываться в полночь. – Всё хорошо! – вам волноваться полно, нам не дано избыть печали всей. Ключи забросила от дома, и стихов сама закрыла трепетные входы, — о, не волнуйтесь! – не погибнут всходы, неудержим ползущей стрелки ход. Мы кружимся за ней, но не узнать, что сбудется и сбудется вообще ли… И время ускользнёт в какие щели?… Давайте быть, друзья, – всё может стать. * * * Вас за вниманье не благодарю и в знак не улыбнусь и не ободрю. Ночь тушит догоревшую зарю, и поезд – подан, и вагон ободран. И на одной скамье – не на один торопимся вокзал, как в передышку. В неволе тополиных паутин я Вас припомню, будто понаслышке… Припомню и вернусь на тот перрон; ночь, крадучись, укроет птичьи гнёзда, и только немигающие звёзды увидят засыпающих ворон… * * * С небес – крупа, с небес – несчастье, раскинуть руки – и расти! О Господи, меня прости, я жажду этого причастья! Я слышу длящийся призыв ко мне деревьев на перроне… Но привокзальные вороны не высмотрят моей слезы… * * * Хмель тополя горчит разлукой и грозой. Его тягучий вкус уже – на языке. Движенья лишены душа и горизонт, отверстое вчера – сегодня на замке. И больше – ничего. Взрываются сердца. Течёт привычно жизнь, не ведая – потерь… Но так и не узнав, что я была – сестра, со мною и во сне не встретишься теперь… * * * Всё тот же лес со мною в перекличке, былой надеждой влажный воздух полн, по-прежнему хвостаты электрички и дышит пробуждающийся холм. Он воздух пьёт убогим мелколесьем, а по ночам над ним встаёт звезда неравная, но в нём не больше спеси, чем там, где не бывало никогда… Мой холм и даль опять меняют место. О, непреложный памяти вердикт! Там лес – не по-сказочному – дик и птицы не из глиняного теста. * * * Всмотрись в ушедшее – тогда уже знакомый свет проложит под ногами след фонарного столба. Попеременно, как дитя рассматривает мир, то непреклонно, то шутя, из дали и впритир глядим и мы себя вокруг, смешав с концом конец, ревниво вслушиваясь в стук дряхлеющих сердец… * * * Зреет осень, роняя к ногам мимолётные роскошь и прах, одержим догорающий парк исполненьем стремительных гамм… Словно в новую веру птенец, обращается лист на лету, отравляя мельканьем теней, сменой года, судьбы или дум… * * * Так ходим – вызваны судьбой, других дорог не исповедав, из-под ненастья, из-под веток ненастья – с нами Бог? — мы вопрошаем друг у друга. Плывёт невозмутимый сад… А мы ещё не знаем – Сам нам верную вручает руку? * * * А счастье уж с утра свершилось! Помилуй, Боже, – что ещё?! Коли Тобой теперь прощён, и было! утро – Божья милость. Иль малость эта – не огромна? Иль можем мы её объять? Как вы – не знаю, но опять моё сердцебиенье – ровно. |
