1 Расточила липа сладость, на сносях макушка лета. Стороною тыльной, слабо, заслонюсь ладонью левой от всевидящего солнца… Но вдыхать не перестану. В сотах липового сока память горечи растает. 30 июня 2 Путь туда и путь обратно. Ночь, пресыщенная липой. Просто на сердце. Опрятно в тишине. Всевышний близко. Свищет долго и свирепо молодой разбойник в роще. Льют небесные свирели милость на земные Прощи [3]. 2 июля Эхо В острожской крутизне затерян и обрящет лишь жаждущий сполна, подняв, не напоказ, под Твердь хребет, не хрящик, не ждущий «Ис полла…». Не ждущий до конца ни почестей, ни славы, ни грома медных труб, идущий и туда, где к вечеру «не сладко» и где не лёгок труд. Не ищущий вперёд ни мзды, ни воздаянья, умеющий нести. Когда через «навек» поставленное зданье уже сквозняк свистит… С острожской крутизны взлетает млад и старец. Опасен сход лавин. Шагнувший вверх, иди! Пастух не перестанет в Отцову длань ловить. 8–10 июля В ПАМЯТЬ! 1 Не стройный Тюильри, а садик Самотёчный с погрешностью картин. В суме Всея Руси помеченная точка, безделица в горсти. От Троицы двора до Трубного укрытья пройдусь, как на крылах… И вспомню, и всмотрюсь, и вырастут тут крылья и мягко накрывать начнут… А под луной благоухают липы уже предельный срок… И сладко умирать в обнимку с миром, либо в земле, в которой рос. 10 июля 2 Цветное детство манит и сулит и прячется под вытертой скамейкой… Как будто укололи инсулин и сахару подали поскорее… Глубокий шок. И заново на свет. Я на Цветном держусь за все поводья. Где прошлое толкается, насев, а нынешнее тщится не позволить. 12 июля * * * Июль очередной подмочен и оправдан и высохнет без нас. Мы странники в его лирической оправе, пристрастные тепла разящего отраве и зрелищу без дна. Когда в один сосуд закладываешь буквы, невольно станешь скуп на прочие дела… Выискивая будто единственное, что и за чертою будет июля… Что пришло и убегает с губ… 13 июля В Черногорию! Обернись хоть испытанным горцем, Адриатики рыбою иль бестелесным поклонником – горше не бывают, без правил, бои в слабом сердце… Смотри, различая. Кто под Богом, на много горазд. Забывая об «ангельском» чаять, обернись человеком хоть раз. 13 июля Флоксы …И всплеснув руками, вижу — это флоксы, мамин август, с лепестками цвета вишни, жаль, что белого не вышло. Белый светит через ночи, ночи дня и ночи утра… К белому приводят ноги помолиться о немногих. Мама, мама, вот твой праздник! Я почищу каждый цветик. Я не спрашиваю разниц на твоём и этом свете. И пока живётся, буду наклоняться в спелый венчик и терять под август удаль, замерев вдвоём на вечер… Бобров переулок, 13 июля Наблюдателю Гроза поставила на дыбу, и с воем – вон ушла. На вымытый амвон вставало утро… Видел ты бы, ловец восторгов, «тихих дум», свернувший сущее послушно в незначащее… На ходу платящий податью подушной всему «далёкому»… Вблизи не видно ни одной слезы. 15 июля Городское Курослеп и вьюнок на ограде — день в Хамовниках – что-то из тех мест и времени, близких отраде и невинных, до грусти, утех. Спазм в узилище, сладкие корни. Всё б туда возвращаться опять… Хода нет. Оставайся покорно здесь, которое можно объять. А не то разойдётся крепленье, что часы подогнали к концу мест и времени… Сердце – кремень и тёплый воск… И замочек к кольцу… Оттого курослеп слаще ягод и Никола в Хамовниках свеж, точно в детстве… Не юная я бы всё б писала хореи и ямбы и, не жмурясь, смотрела на свет… 16 июля вернутьсяПроща – придорожная часовня для раскаявшихся путников; отпущенье грехов, разрешенье духовное. |
