Я не принадлежу ни одной религии, я не принадлежу ни одной особой общине; я просто никому не принадлежу, принадлежа исключительно себе, поэтому я ясно вижу, где люди попадают в плен своих идеологий. Даже человек вроде Бодхидхармы не может примериться с мыслью о том, что архаты равны бодхисаттвам. Бодхидхарма принадлежит общине бодхисаттв.

И так дело обстоит не только с ним. Были архаты, которые точно также осуждали бодхисаттв. Но для меня не важно, какой общине принадлежит человек. Я могу быть абсолютно беспристрастным. И моя беспристрастность составляет трудность, потому что я говорю, не тревожась о том, кому моя речь доставит удовольствие, а кому она не понравится.

Это очень странный мир. Если я скажу то, что придется вам по душе, вы забудете об этом. Но если я скажу то, что не понравится вам, вы уже не забудете об этом, и вы не простите меня.

Я говорил об Иисусе то, что никогда не произносил ни один христианин. Я оценил этого человека выше, чем любой христианин за две тысячи лет. Но стоило мне несколько раз заметить в Иисусе кое-что непривлекательное, как весь христианский мир тотчас же становился против меня. Христиане молчали, когда я произносил великие утверждения Иисуса, высоко оценивая их. Они были счастливы, но никто не вымолвил даже слова. Но стоило мне покритиковать Иисуса, как весь христианский мир, который составляет почти половину мира, мгновенно загорался желанием уничтожить мое движение.

Папа запретил мои книги. Несколько христианских ассоциаций публиковали мои книги об Иисусе, но когда я начал критиковать его, они сожгли даже те книги, в которых я превозносил Иисуса.

Люди очень ранимы. Если вы превозносите что-то, они ничего не скажут. Они просто порадуются тому, что их мышление высоко ценят. Это не вопрос об Иисусе. Это вопрос о христианском уме. Но когда я говорю о тех недостатках в Иисусе, которые я ясно вижу в нем, христианский ум чувствует боль.

Например, я критикую Бодхидхарму, но я нахожу в нем гораздо больше положительных сторон - все это забудется. Но из-за моих критических высказываний об этом мастере страны, принадлежащие буддизму Махаяны, тотчас же обидятся на меня.

Вся моя жизнь и работа моей жизни ушла на влияние на людей и создание себе врагов.

Но бодхисаттвы знают о том, что страдание в основе своей пустое. Пребывая в пустоте, они остаются в нирване. Нирвана означает отсутствие рождения и смерти. Это за пределами рождения, смерти и нирваны.

Но это говорится только о бодхисаттвах, а не об архатах. Я хотел бы, чтобы вы уяснили, что это относится к архатам, также как и к бодхисаттвам.

Когда ум перестает двигаться, он входит в нирвану. Нирвана - это пустой ум.

Пустой ум можно неверно истолковать. Я бы посоветовал вам лучше называть его не-умом, потому что ум никогда не бывает пустым. В тот миг, когда ум становится пустым, его уже нет. Пустой ум - это некорректное понятие, здесь вы сталкиваетесь с противоречием. Нет ничего подобного пустому уму; ум - это всегда мыслительный процесс. Это всегда движение мыслей, эмоций, грез и воображения.

Когда ум пуст, ума нет. Лучше использовать слово «не-ум», чем использовать словосочетание «пустой ум». Понятие пустого ума может направить вас не туда, поскольку люди могут счесть, что нужно только опустошить ум.

Вы не можете опустошить ум, даже если будете работать над этим всю вечность. Вам нужно отбросить ум - целиком отбросить. Вы не можете частично опустошать его, потому что вы где-то будете очищать ум, а мысли будут появляться в нем из других направлений.

Вы не можете опустошить ум.

Либо вы цепляетесь за него, либо вы просто отбрасываете его.

И компромиссного пути нет.

... Необитаемое место - это то место, в котором нет жадности, гнева и иллюзий.

... Тот, кто знает о том, что ум - это действие, кто лишен всего реального, знает, что его ум ни существует, ни не существует. Смертные постоянно создают ум, они утверждают, что ум существует. А архаты постоянно отрицают ум, они утверждают, что ум не существует. Но бодхисаттвы и будды ни создают, ни отрицают ум. Именно это подразумевается под тем, что ум ни существует, ни не существует. Ум, который ни существует, ни не существует, называется Средним Путем...

Бодхидхарма не упускает ни одной возможности, чтобы осудить архат. Такое впечатление, что его что-то постоянно задевает в них. Ситуация повторяется: вместо слова «архаты» ему нужно было сказать, что так называемые мудрецы и святые постоянно отрицают ум. Но бодхисаттвы, архаты и будды ни создают, ни отрицают ум. Они просто выходят за его пределы. Они не борются с ним, потому что бороться с умом значит сделать его реальным, признать его силу. Вам не нужно бороться с ним. Нужно просто быть свидетелем.

Ум исчезает тогда, когда вы совсем не боретесь, когда вы просто свидетель.

Стоит взметнуться огню свидетельствования, как ум уже не может оставаться в вас даже на секунду. Создайте огонь свидетельствования, создайте огонь осознанности. Архаты, бодхисаттвы и будды делают именно это, без всякого разделения.

Когда ваш ум совсем не движется в вас, мир не возникает вовне.

Это замечательное утверждение, оно полно значения. Оно означает, что мир извне - это ничто иное, как ваша проекция. Когда ваш ум движется в вас, мир создается извне.

Однажды немецкий поэт Гейне заблудился в лесу. Он охотился, но отбился от товарища и сбился с тропы. Три дня он не встречал ни одного человека. Он сильно устал, проголодался, он опасался зверей.

Ночью он забирался на дерево, чтобы уберечься от диких зверей. В третью ночь было полнолуние, поэт сидел на дереве. Трое суток Гейне голодал, он устал, он не спал. И тут он увидел прекрасную луну. Он написал много прекрасных стихов о луне, но на этот раз все было иначе, потому что его ум пребывал в ином состоянии.

Вместо луны Гейне увидел плывущий по небу хлеб. Потом он написал в дневнике: «Я глазам своим не верил. Я всегда видел в луне лицо моей любимой. Мне и в голову не приходило, что я могу увидеть в ней хлеб!»

Но человек, который голодал в течение трех суток... его ум проецирует только еду. Ум исчез, и по небу поплыл хлеб.

То, что вы видите, - это не то же самое, что есть на самом деле.

Вы видите только то, что проецирует ваш ум.

Я уже рассказывал вам эту историю. У Муллы Насреддина был замечательный дом в горах. Он нанял для работы по дому самую некрасивую женщину.

- Мулла, - заметили ему друзья, - наверняка ты выбрал самую некрасивую женщину по какой-то причине.

- У меня есть на то причина, - согласился Мулла. - Со временем я вам все расскажу.

Друзья просто сгорали от любопытства. Они забрасывали Муллу вопросами. Их не оставляло искушение разузнать все о некрасивой женщине. Иногда Мулла уезжал в горы отдохнуть. Он говорил друзьям, что уезжает на три недели, а возвращался через неделю.

- Ты же уезжал на три недели, - замечали ему друзья.

- Верно, - соглашался Мулла, - но мне пришлось вернуться из-за одного происшествия.

Так происходило несколько раз. Мулла уезжал на шесть недель, а возвращался через две недели.

Наконец, друзья сказали ему:

- У тебя есть какая-то тайна. Ты держись в том доме некрасивую женщину. Ты уезжаешь на три недели, а возвращаешься через неделю. Ты никогда не держишь свое слово.

- Лучше мне все рассказать вам, - ответил Мулла. - Правда в том, что я завел эту женщину по особой причине. Дело в том, что когда я приезжаю в дом в горах, эта женщина некрасива. Она не просто некрасива, но отталкивающе дурна. Но так как другой женщины нет, то через семь, восемь дней ее вид уже не отталкивает. Через две недели она уже не кажется некрасивой. Через месяц она кажется мне даже красивой. И тогда я уезжаю, потому что теперь опасность близка. В тот миг, когда эта женщина начинает казаться мне красивой, мне нужно тотчас же уезжать оттуда, потому что я в опасности.

Ум начал создавать собственную реальность. Теперь ему вовсе нет дела до того, что есть на самом деле, он создает свою иллюзию. Человек не был с женщиной четыре недели, и в нем возникает голод, биологический голод, именно этот голод порождает образ хлеба.