Король двинул пальцем в сторону Жани, — рыжеволосая отползла в сторону.

— Итак, кто нам не нужен? — Эшенба делал вид, что выбирает. — Либен, твое мнение?

— Они все прекрасны. Честно говоря, я изловил бы ещё парочку для ровного счёта, — сказал я.

— О, благородный милорд непомерно любезен. Думаешь, шлюхи оценят твою учтивость? — в голосе короля мелькнуло очевидное презрение.

Мне очень хотелось сказать, что за годы подобные игры нам приелись больше, чем неизменная солонина. Я наблюдал забаву десятки раз. Какой смысл мучить потаскушек, когда всё решено?

Король обернулся к Закройщику:

— Что скажешь? Как оценит сучек глаз мудреца и книгочея?

— С вашего позволения, Ваше Величество, я бы убрал чёрную, — пробормотал подзаборный лорд-мудрец. — С точки зрения эротической эстетики, она явно не вписывается в ваш ансамбль. Если оценить её физиологические параметры…

Брюнетка, кажется, её звали Ила, побледнела и зажмурилась. Она действительно отличалась от конкуренток — крепенькая, круглощекая. Другие были схожи, — хрупкие, легконогие. Ила… ну, она была с окорочками. Сейчас из-под густо накрашенных ресниц катились слёзы.

??? — Эс-тетика, — король с чувством покатал на языке мудрое слово. — Не знаю. Очень умно. Очень. Чересчур. Вероятно, мне ужасающе не хватает твоего образования. Я ведь начал было рассуждать просто. Подумал: зачем мне две белобрысые обжоры?

— Совершенно верно, — поспешил согласиться Закройщик. — И как я упустил из виду. Важна масть!

Король насмешливо покосился на него. Не знаю, с кем он сейчас больше играл. С девками, с образованным идиотом? Или издевался надо мной?

— Две белобрысые, действительно, как-то слишком, — задумчиво пробормотал Эшенба. — Что же делать?

Девок трясло. Обе плакали, но беззвучно, — король не любил громких звуков в своих покоях. Даже выражение девичьих лиц было схоже: одинаково молящее. Единственное различие: у новой Светленькой были надорваны углы губ, а старая, — её имя напрочь вылетело у меня из головы, даже если я его когда-то знал, — всё еще пыталась пособлазнительнее высунуть язычок.

— Смотри-ка, она всё еще хочет есть, — удивился король. — Нет, я просто не способен её прокормить. Решено!

Блондинка пискнула.

— Шлюхи, вы поняли? Одна здесь лишняя! — рявкнул король.

Первой кинулась на блондинку сидевшая в стороне Жани, оседлала колени обречённой подруги, прижала к ковру. Ила злобно обхватила жертву за плечи, — пухленькие руки в браслетах оказались сильны, — блондинка тщетно пыталась их разжать. Последней в волосы приговоренной вцепилась Светленькая.

— Держи! — король кинул ей короткий кожаный шнурок.

Светленькая суетилась, накидывая шнур на горло пытающейся трепыхаться девки. Наконец, захлестнула тонкую шейку, но теперь затянуться шнуру мешали ожерелья. Король кашлял-смеялся, наблюдая за вознёй. Девки ерзали неприлично, — блестели их оголённые взмокшие спины и руки, складки бархата и шёлка сбивались, оголяя напряжённые бёдра.

Я старался смотреть только на спину Жани. Рыжая девка не делала лишних движений. Не знаю, где она росла, но вряд ли нежилась на кружевных подушках богатого замка. Руки у неё… были правильные.

Закройщик, сидящий по правую руку от короля, просто окаменел. Похоже, развлечение его здорово увлекло. На толстом носу повисла здоровенная капля пота.

Последний хрип, пятки в мягких туфельках еще несколько раз ударили по ковру. Теперь слышалось только тяжелое дыхание девиц, выполнивших нелёгкую работу.

— Уберите, — с некоторым сожалением приказал король и тут же обернулся к Закройщику. — Кстати, тебе не понадобится для каких-нибудь опытов свежее мясо?

— Если позволит Ваше Величество, я бы проверил реакцию той кислоты… — выдавил из себя Закройщик.

— Твои опыты поистине бесценны для науки, — кивнул король. — Забирай.

Девицы с облегчением оставили тело, которое тащили к двери. Закройщик пытался взвалить труп себе на плечо, запутался в юбках. Наконец, выволок…

— Мой друг, — закричал король ему вслед, — будь осторожен. Она, наверняка, обмочилась. И почему они всегда так делают, просто ума не приложу… — он закашлял-засмеялся.

Жани подала бокал.

Глупо, но я не выдержал:

— Мой король, девка мертва. Пусть её спокойно примет море…

В следующий миг я не мог дышать. Рука короля с такой силой сжала мой ворот, что затрещала ткань. Я видел его пальцы, — на указательном лопнул старый шов, из-под лоскута сочилась темная жидкость.

— Что ты знаешь о смерти, чистый лорд? — прошипел Эшенба мне в ухо. — Ты любишь живых девок, наш друг — мёртвых. Кто-то из вас любит шлюх после меня, кто-то до меня. Стоит ли замечать разницу?

Железная рука заставила меня задрать голову выше. Король тряхнул кубок над моим лицом:

— Думаешь, вот это смерть? Нет, она глубже.

Белый червяк, щекоча, полз по моему носу. Ответить я при всём желании ничего не мог. Король и не нуждался в ответе. Оттолкнув меня на подушки, он отшвырнул кубок:

— Эй, Жани, — джину моему другу! Лорду Либену предстоит выезжать на рассвете…

Когда я выходил от короля, штормило, — стены раскачивались и ухали вниз. В галерее сидел Брехун и кормил мальчишку. На шее обезьяньего принца болталась верёвка, он устроился на чурбаке, неловко вытянув ногу. Глянул на меня зверёнышем, — видно, узнал. Но чечевичную похлёбку с солониной жрать не перестал. Я глянул на его битую ногу, — всё те же два обрубка копейного древка, грязные полосы ткани.

Видимо, джина во мне плескалось даже больше, чем я думал, потому что я повернул назад. Стукнул в дверь королевского покоя.

— Мой король, там этот мальчишка… Если нам от него что-то нужно, кость лучше вправить. Ибо сдохнет… В смысле, умрёт.

— Ты думаешь? — мирно отозвался король. Он лежал и его согревали девки. Я видел их среди подушек, — жались, ласкали многократно сшитую плоть.

— Лапа мальчишки распухла и синеет. Верный признак, — пояснил я приоткрытой двери и рыгнул.

— Скажи Брехуну и Коротышке, пусть повозятся, — проурчал Эшенба. — И пусть хорошо кормят выродка…

Поскрипывали колёса фургона. Я ехал чуть левее, копыта Смыка неторопливо ступали между заросших камней. Ветер изменился, — с моря несло солью, в которой таилось жаркое дыхание далёкого Жёлтого берега. К полудню здесь будет пекло. Пустошью нам придётся двигаться до завтрашнего вечера. Заночуем у Двух колодцев, утром выйдем на тракт. До Глора четыре дня пути.

В фургоне царило молчание. Сукс сидел на козлах, деловито встряхивая вожжами. Хвост лежал на пустых мешках: парню было совсем худо. «Хвосту пришла пора подлечиться. У него слишком дрожат руки», - сказал король, и его пятнистые губы дрогнули в улыбке. «Прихвати героя и будь милосердным». Я понял. Лучнику сказали, что он едет к лекарю. Есть такой в Глоре, — умелый и не болтливый. Это уж точно.

Подъём тянулся полого, камней в еще зелёной траве было немного, фургон шёл легко. Хорошее время весна. Насекомых мало, йиены и пишачи бродят дальше в холмах. Впрочем, сейчас нам придётся сворачивать туда же. На подъеме будет сложно, — фургон хоть и пуст, но толкать его через осыпи ещё то удовольствие.

Слева сверкнул ослепительный морской простор. Из-под тента фургона высунулся Сукс:

— Милорд, прикажите сворачивать? Надо бы облегчиться.

Я поморщился:

— Давай. Без напряга.

Сукс хохотнул и полез из фургона. Хлопнул по колену Хвоста:

— Пойдём, брат.

— Да мне вроде не надо… — вяло пробормотал лучник.

— Надо-надо. Нам лучше знать. Да лук-то оставь… — Сукс без церемоний ухватил больного за шиворот.

Я сплюнул. Вот животное. Сказано же было, — мягко.

Оказавшись на земле, Хвост взглянул мне в лицо. Я молчал. Лучник попытался усмехнуться, но сил даже на это не хватило, он едва стоял на ногах.

— Пошли, брат, — Сукс потянул его за рукав. — У моря, на ветерке-то…

Я много раз видел, как умирают люди. Все без исключения надеялись пожить ещё. Хвост из настоящих бойцов.