Он понимает каждое слово. Гули-гули-гули-гули, иди сюда, моя птичка. Ну вот, улетел. На улице всего четырнадцать градусов. (Стучит по термометру.) Помнишь, как мама говорила, когда ты был маленьким? Ты никак не мог взять в толк, что градусники бывают разных видов, и мама говорила: «Нет, этот термометр не суют в детскую попу, этот суют в задницу самой природе». Никогда не забуду, как однажды, когда мы жили в Кевлинге… Помнишь, Элин, мы жили возле самой скотобойни? А ты, Давид, был совсем еще маленьким…
ДАВИД. Как же, как же, помню.
МАРТИН. Ты серьезно?.. Как-то утром они привезли телят — ну вы понимаете. Мама стояла у окна и мыла посуду. Посмотрев на улицу, она увидела грузовик с телятами, которых собирались выгрузить и погнать на убой… И тут один из них вырвался и побежал. Мужики ринулись за ним. И тут наша мама раскрывает окно и кричит во все горло: «Нет, не туда, ах ты глупый теленок! Только не туда!» Все просто опешили. Они уставились на нее, думая, что за чокнутая тетка… Помнишь, Элин? Вот дело было. Я помню, как умер Густав Пятый. Было воскресенье, у тебя началось страшное нагноение в челюсти, ты весь день лежал и кричал. А мы никак не могли помочь, только делали тебе спиртовые ванночки… Мне так хотелось послушать трансляцию с похорон и Свена Йерринга.
ДАВИД. Зато я помню, как прошлым летом к нам явились двое из налоговой инспекции, чтобы проверить квитанции, необходимые для инвентаризации, или что-то вроде того. А ты всю неделю был так безбожно пьян, просто в стельку, и в документах был полный бардак.
МАРТИН. Зачем ты это вспомнил?
ДАВИД. Да так, не знаю. Они пришли и постучали: а вот и мы, мы из налоговой, договорились с хозяином о встрече на это время. А мама сказала: «Секундочку. Проходите, пожалуйста. Сейчас я его позову». Она ведь знала, что ты валяешься наверху в дым пьяный.
МАРТИН. Оставь меня в покое, черт бы тебя побрал! Тебя это касается.
ДАВИД. Тогда мама пошла в кабинет, взяла все документы, какие были, положила их в папку, а потом вошла в столовую и с улыбкой двинулась прямо к ним: «Вот документы». И тут она якобы случайно споткнулась, папка вылетела из рук, все бумаги рассыпались по полу, ну и ну… Те двое пообещали вернуться через несколько дней, когда она приведет документы в порядок. Ловко придумано, а?
МАРТИН. Что тут сказать.
ДАВИД. Тебе-то точно сказать нечего.
ЭЛИН. Будь добр, сходи наверх, позови Георга, садимся за стол.
ДАВИД. Мама, я просто хотел сказать, что я восхищаюсь тобой.
МАРТИН. А мной ты когда-нибудь восхищался?
ДАВИД. Тобой? Нет.
МАРТИН. Понимаю. (Встает, вид у него удрученный.)
ЭЛИН стоит рядом. Неожиданно целует МАРТИНА.
Ты что?
ЭЛИН. Ничего.
МАРТИН. Ты поцеловала меня.
ЭЛИН. Правда?
МАРТИН (спустя некоторое время). Неужели вы не понимаете — вы и мама, мама и вы — это самое прекрасное, что есть в моей жизни… (Обнимает ее.) Постой. Я так… Нам надо помочь друг другу… Что я буду без вас делать?.. Давид, малыш… мальчик мой… (Небольшая пауза.)
ЭЛИН. Иди.
МАРТИН. Что? Кто?
ЭЛИН. Вон там косуля обдирает кусты с жасмином.
ДАВИД. Иди прогони ее.
ГЕОРГ (спускается по лестнице, на нем парадный костюм, галстук и шляпа). Что у нас на обед?
МАРТИН. Смотрите, кто к нам пожаловал! Без слез не взглянешь. На похороны, что ли, собрался? Я всегда знал, что ты у нас щеголь. Сегодня на обед то, что осталось от вчерашнего свадебного ужина. До чего ж некультурные люди, он думал, что прищелкнет меня, как клопа. (Щелкает указательным пальцем о большой.) Но я ответил ему как обычно: «Лошади на конюшне, мой господин».
ЭЛИН. Он собирался на танцы с Моной.
МАРТИН. Значит, он был здорово пьян.
ДАВИД. Он хватал ее за сиськи.
ЭЛИН. Этого лосося нам и на завтра хватит. Ты Лене звонил?
МАРТИН. Когда я, по-твоему, мог успеть?
ДАВИД. Какой Лене?
ЭЛИН. Георг, береги пиджак.
МАРТИН. Твоей тетке. Потом позвоню.
ЭЛИН. Поешь, пожалуйста, Давид. Ты ничего не ешь.
ДАВИД. Я не голоден.
МАРТИН. Ты видела, какие у него мускулы? И в кого это?
ДАВИД. В маму.
МАРТИН. Помнишь, что сказал доктор, который принимал роды? Давид, ты слышал, что он сказал, когда увидел тебя?
ДАВИД. Нет, конечно, черт побери. Как я мог слышать, у меня же в ушах вода была.
МАРТИН. Знаешь, что он сказал, когда ты появился на свет? Ну, говорит, это парень непростой. Либо Гитлером будет, либо Черчиллем. Так и сказал, правда, Элин?
ЭЛИН. Ага… Выпей своего молока.
ДАВИД. Что за бред ты несешь.
МАРТИН. Кто? Я?
ДАВИД. Ты, ты.
МАРТИН. Почему это?
ДАВИД. Вот уж не знаю.
МАРТИН. Выйди из-за стола, раз не нравится.
ЭЛИН. Хватит ругаться.
МАРТИН. Я не ругаюсь, это Давид. Скажи ему. Мне надо похудеть килограмм на десять.
ЭЛИН. Надеюсь, не за счет того, что ты будешь меньше есть? Ты вечером вернешься?
ГЕОРГ. Посмотрим.
ЭЛИН. Что вы будете делать? Пойдете на танцы?
ГЕОРГ. Да, в Академическом обществе.
ЭЛИН. Наверное, это так здорово пойти куда-нибудь потанцевать.
ГЕОРГ. Пошли со мной. Иди надень что-нибудь.
ЭЛИН. Да нет, что ты.
ДАВИД тянется через стол к матери, хватает разделочный нож, подносит к ее лицу, глубоко вонзает лезвие в щеку и ведет вниз к шее. Кровь сочится из раны, капает на стол и на платье. Он встает, подходит к раковине, моет руки и нож, потом возвращается к столу и кладет нож обратно.
(Смотрит на кровь, сползает на пол. В следующую минуту оживает, словно бы ничего не случилось.) Наверное, это так здорово пойти куда-нибудь потанцевать. Сто лет не ходила на танцы.
ГЕОРГ. Пошли со мной. Иди надень что-нибудь.
ЭЛИН. Да нет, что ты. С чего вдруг я пойду танцевать.
МАРТИН. Ты танцевала всего пару недель назад, когда Валлис женился. И была очень довольна.
ЭЛИН. Правда?
МАРТИН. Конечно. Тебя стошнило на клумбу, дочка Валлиса сказала: «И сюда! Сюда тоже!» И стала показывать на другие цветы. Она думала, ты их так поливаешь.
ЭЛИН. Давид, может, все-таки съешь что-нибудь?
ДАВИД. Нет, спасибо.
МАРТИН. Ты ведь обожаешь лосося.
ДАВИД. Нет, я люблю палтуса с белым соусом.
МАРТИН. Палтуса с белым соусом мы едим только на поминках. Уже уходишь? Вечером вернешься?
ГЕОРГ. Тебе какая разница?
МАРТИН. Да я так, просто спросил. Совсем не обязательно давать кругаля на двух колесах каждый вечер, когда едешь домой. Ты, конечно же, ждешь, что на Рождество тебе подарят водительские права.
ГЕОРГ. Не твое дело, чего я жду. (Уходит.)
МАРТИН. Ушел, значит. Ну что, покурим? Ты что будешь делать? Я мог бы помыть посуду… Не хочешь пойти наверх, отдохнуть? Ты сегодня такая усталая. И совсем бледная. Я помою посуду и позвоню Лене, а потом поднимусь к тебе. Иди отдохни. День скоро кончится. Попробую найти какую-нибудь хорошую книгу. И приду к тебе. Слышишь — иди отдохни.
ЭЛИН. Что-то у меня сил нет.
МАРТИН. Вот я и говорю.
ЭЛИН. А если Лена откажет?
МАРТИН. Нет, только не это.
ЭЛИН. Но если все-таки откажет, что будем делать?
МАРТИН. Не знаю.
