ДАВИД не уходит. Включает радио.
Голос Арне Турена<a name="read_n_2_back" href="#read_n_2" class="note">[2]</a>: «В ближайшее время будет написана последняя глава о жизни Чессмана. Найт повторяет свой приговор: Чессмана нельзя помиловать. Вчера вечером губернатор Гудвин Найт еще раз подчеркнул, что не собирается смягчать наказания Кэрила Чессмана, но новый адвокат последнего сообщил, что все еще надеется помочь молодому писателю избежать газовой камеры Сан-Квентин. Если ничего непредвиденного не случится, последняя глава жизни отчаянного тридцатидвухлетнего писателя Кэрила Чессмана будет написана в тюремной газовой камере через пять дней, в пятницу, в 10 часов утра. Последняя попытка спасти Чессмана предпринята сегодня. Доктор Вильям Ф. Грасвел, старший врач Сан-Квентина, телеграфировал губернатору: „Я твердо убежден в том, что этот человек психически нездоров. Я также уверен в том, что он совсем не ‘Бандит с Красным Фонарем’“. Писатели детективного жанра и другие представители литературных кругов Нью-Йорка заявили, что собираются ходатайствовать о помиловании Чессмана. Доктор Нигли К. Титерз, доцент университета Темпл и один из ведущих специалистов страны в области пенитенциарной системы, в обращении к губернатору предложил пощадить Чессмана, „чтобы использовать его в качестве подопытного кролика для науки. Он не рядовой преступник. Это очень одаренный человек. Моя просьба основывается на том факте, что обществу крайне мало известно о криминальной психологии. Наука должна извлечь пользу из этого случая, попытаться изучить, как и почему человек становится врагом общества“. После внимательного изучения ходатайства Эрл Уоррен, бывший губернатор штата, который в настоящее время исполняет обязанности председателя Верховного суда Соединенных Штатов, пришел к следующему заключению: „Раз население США всерьез отнеслось к принятию закона о смертной казни за похищение людей, то сейчас перед нами именно тот случай, который требует подобного наказания. Нет никаких особых предписаний о том, что закон не распространяется на людей, пишущих книги“. Кэрилу Чессману осталось жить двадцать семь часов. В очередном выпуске новостей в полдень мы сообщим, как…»
(Слушает, глядя на ДАВИДА, затем выключает радио.) Я тебе очень советую обратить внимание на одну вещь. Послушай, я не шучу…
ДАВИД. Как мне надоели твои упреки! Что там еще?
ГЕОРГ. Что еще? Сколько раз тебе говорить, чтобы ты не смел ходить в мою комнату?!
ДАВИД. Как тут сосчитаешь, сколько раз ты мне это говорил, ты ж все время талдычишь одно и то же!
ГЕОРГ. Трогаешь мои пластинки… мой саксофон…
ДАВИД (кричит). Да не ходил я в твою комнату! Слышишь? Не ходил!
ГЕОРГ. Почему тогда мундштук вчера был весь в слюнях, когда я вернулся домой? Чего ты орешь?
ДАВИД. Ты разве вчера не запирал дверь в свою комнату? (Дверь открывается. Оба прислушиваются.) Вот и твоя мать.
Пауза.
Что это?
Кто-то спускается по лестнице, напевая нервным голосом: «Ах утро, ты прекрасно». Братья переглядываются.
МАРТИН входит на кухню, неся поднос с кофейником, чашкой, очками и пепельницей. На нем темно-серый костюм, белая рубашка, полосатый галстук-бабочка. На лице отчаяние. Застывшие волосы тщательно расчесаны на пробор и покрыты гелем. МАРТИН нервничает, пытается это скрыть, зная, что больше не в силах противостоять желанию выпить: сегодня то же, что и всегда? — тяжелые времена, одиночество, непонимание окружающих, презрение к самому себе. Дает выход своей нервозности, то и дело поправляя бабочку, одергивая манжеты, стряхивая с одежды невидимый пепел, переставляя вещи с места на место, ковыряясь в зубах и т. д. Насвистывает. Периодически притоптывает ногой, словно в такт своему внутреннему ритму. То и дело в его речи появляются интонации, полные жалости к самому себе, проскакивают свидетельства давно утраченного величавого изящества. Еще одно обстоятельство: он метрдотель, лакей, подавальщик, в пошлой роли подчиненного с его символическим ожиданием, откровенно демонстрирующий счастье и гордость оттого, что это все сделал он: смотрите, как я накрыл на стол и т. п.
МАРТИН. Кого я вижу! Good morning, good morning. Good morning[3].
ДАВИД. Ведь я не могу зайти в твою комнату, когда дверь заперта.
ГЕОРГ. Правда?
МАРТИН. Как спалось? (Пауза.) В чем дело?
ГЕОРГ наблюдает за тем, как тот суетится.
А? Я сказал «с добрым утром».
ДАВИД. С добрым утром, с добрым утром.
МАРТИН. Уже проснулся? Ты что, болен?
ДАВИД. Да, да, да, конечно.
МАРТИН. Есть в жизни место чудесам.
ДАВИД. Какой же ты у нас необычный. Ты что, пукнул, что ли?
МАРТИН. Вовсе нет.
ДАВИД. А чего тогда от тебя так пахнет?
МАРТИН (бросает крысоловку в ведро). Кофе, конечно же, не осталось. Интересно, кто это посреди ночи жарил тут турнедо на петрушечном масле — кому сказать спасибо? Почему ты не можешь есть вместе со всеми, как нормальные люди?
ГЕОРГ. Я тебе сто раз уже говорил — потому что он не нормальный! Ты что, не замечаешь?
ДАВИД (развеселившись). Какое опасное словечко.
ГЕОРГ. Про что ты?
ДАВИД. «Нормальный».
МАРТИН. Вот как. (Садится. Закуривает сигарету. Сидит в характерной позе, наклонившись вперед и облокотившись о стол. Курит, помешивая ложечкой в чашке, прокашливается, делает вид, что все в порядке.)
ГЕОРГ. Разве нет?
МАРТИН. Ты ко мне обращаешься? Да, вполне возможно.
ГЕОРГ. Что?
МАРТИН. Да так, ничего. Неважно… Похоже, сегодня будет жарко. Купаться поедете?
Пауза.
Я спросил, поедете ли вы купаться.
ГЕОРГ. Я, кажется, слышал эхо.
МАРТИН. Сегодня наверняка опять будет жарко. (Прокашливается.) Мы могли бы съездить искупаться все вместе… как раньше.
ГЕОРГ. Когда это такое было?
МАРТИН. Когда? Да хотя бы когда мы ездили в Копенгаген… неужели не помнишь?
ГЕОРГ. Я?
МАРТИН. Ты что? Зачем ты так говоришь? (Расстроен и обижен.) Это был самый приятный момент в нашей жизни.
ДАВИД. Очень мило с твоей стороны рассказать нам об этом.
МАРТИН. Неужели ты не помнишь, мы ведь ездили в Копенгаген каждое воскресенье.
ГЕОРГ. А ты помнишь?
МАРТИН. Да, конечно, прости… Прости, что спрашиваю… Ты сегодня в город не собираешься?
ГЕОРГ. Что я там забыл?
МАРТИН. Ничего, я просто спросил…
ГЕОРГ. Просто так?
МАРТИН. Ну да. (Насвистывает «Покоюсь я в твоих объятьях».) У тебя ведь там девушка, да? А вы, милостивый государь?
ГЕОРГ. Он будет торчать как приклеенный возле зеркала.
МАРТИН. Возле какого зеркала?
ГЕОРГ. А может, ты проведешь весь день, лежа в ван ной? Ты разве не замечаешь, он целые дни проводит в ванной с книжками и чашечкой кофе. Ты чем там занимаешься? Учишься плавать?
ДАВИД (успевший прочитать газету раньше МАРТИНА). Смотри!
МАРТИН. Что там такое?
