— Ты прав.

— Нас с тобой ждет счастливое будущее.

Токитиро ощутил прилив сил. Мир казался ему необыкновенно ярким и радостным.

Токитиро был счастлив не из-за того, что получал теперь тридцать канов. Новый пост означал и награду за два года безупречной службы. Расход дров и угля снизился более чем наполовину. Но больше всего Токитиро радовала похвала князя. «Тебя ждут другие дела. Назначаю тебя конюшим», — звучали у него в ушах слова Нобунаги. Прирожденный военачальник, Нобунага знал, как разговаривать со своими воинами. Неожиданный взлет вскружил голову Токитиро. Он походил на дурачка, когда в полном одиночестве с блуждающей улыбкой на лице бродил по улицам Киёсу. Впрочем, он всегда любил гулять по городу.

В день, когда Токитиро объявили о новом назначении, ему предоставили пятидневный отпуск… Ему нужно было устроиться в новом доме, обзавестись всем необходимым, нанять управляющего и слугу. Правда, дом, отведенный ему, располагался на задней улочке. На воротах его не было таблички с именем хозяина, глинобитная стена оказалась невысокой и непрочной, как обыкновенная изгородь. Дом состоял из пяти комнат. В любом случае это был его дом, и он впервые в жизни чувствовал себя хозяином. Он рассмотрел дом со всех сторон. По соседству жили только конюшие. Токитиро направился засвидетельствовать почтение главному конюшему. Хозяина не оказалось дома, и Токитиро поговорил с его женой.

— А вы не женаты? — поинтересовалась она.

Токитиро кивнул в ответ.

— Это доставит вам некоторые неудобства. У меня есть слуги и лишняя мебель. Пожалуйста, берите все, что вам необходимо.

— Вы очень добры, — сказал Токитиро.

Жена главного конюшего проводила его до ворот и кликнула двух своих слуг:

— Это господин Киносита Токитиро, новый конюший. Он скоро поселится в доме под павлонией. Помогите ему привести там все в порядок.

В сопровождении слуг Токитиро осмотрел свое жилище. Внутри дом оказался просторнее, чем ему показалось снаружи.

— Замечательный дом, — пробормотал Токитиро.

Токитиро узнал, что последним обитателем дома был некто Комори Сикибу. Дом долгое время простоял в запустении, но Токитиро он казался дворцом.

— Павлония на заднем дворе — вещий знак, ведь с древнейших времен на гербе рода Киносита изображено именно это дерево, — сказал Хиёси слуге.

Он сомневался в истинности своих слов, но прозвучали они внушительно. Он вроде бы видел похожий герб на старых доспехах или на ножнах отцовского меча.

Радость переполняла сердце Токитиро, и ему хотелось поделиться ею со всем миром, но его ждали великие свершения, поэтому он воспитывал в себе выдержку. Токитиро уже корил себя за то, что проговорился о павлонии, но не из каких-то опасений, а потому, что не придавал значения гербам. Он не хотел прослыть хвастуном. В душе он признавался себе, что любит прихвастнуть. В конце концов, завистливые и недоброжелательные люди, превратно толкующие каждое его слово, не будут его союзниками и помощниками на пути к блистательному будущему.

Позже люди видели, как Токитиро покупал мебель. В лавке ношеной одежды он присмотрел себе накидку с вышитой на спине белой павлонией. Такие накидки носили поверх доспехов. Она оказалась недорогой. Токитиро сразу же облачился в обновку. Синяя накидка из тонкого хлопка трепетала на ветру. Ворот украшала золотая парча. Токитиро гадал, кем был прежний владелец накидки, повелевший вышить белую павлонию.

«Вот бы показаться матушке», — радостно думал Токитиро.

Здесь, в богатой части города, его охватили горькие воспоминания. Он мысленно вернулся в гончарную лавку в Синкаве. Он вспомнил, какое жалкое зрелище являл собой. Босой мальчонка, толкающий тяжелую тележку с гончарной утварью. Загадочные и высокомерные обитатели города смотрели на него с презрением. Какими красивыми ему казались горожане. Он остановился у мануфактурной лавки, заваленной отменными товарами из Киото.

— Пожалуйста, доставьте все немедленно, — распорядился Токитиро, расплачиваясь за покупки.

Оказавшись на улице, он с грустью подметил, что стоит полдня походить по лавкам, и кошелек пустеет.

«Горячие пышки» — было выведено перламутровыми иероглифами на изящной вывеске у перекрестка. Пышки славились далеко за пределами Киёсу.

— Добро пожаловать! — поклонилась служанка в красном переднике. — Здесь хотите полакомиться или домой возьмете?

Токитиро уселся на высокий стул и важно произнес:

— Сначала я съем одну пышку здесь, а потом попрошу отправить корзину побольше ко мне домой, в Накамуру. Спроси у возчика, когда он собирается в ту сторону. Я заплачу за его усердие.

Человек, стоявший спиной к Токитиро, пек пышки с завидным старанием. Это был владелец лавочки.

— Огромное вам спасибо, господин, за вашу щедрость.

— Я рад, что у вас неплохо идут дела. Я попросил доставить пышки в мой дом.

— Непременно, господин.

— Спешки нет, но я надеюсь, вы выполните мою просьбу. Вложите в корзину вот это письмо. — Он протянул лавочнику письмо, на котором значилось: «Матушке от Токитиро».

Лавочник, взяв письмо, спросил, действительно ли дело не очень срочное.

— Как вам удобно будет. Твои пышки всегда придутся матушке по вкусу. — С этими словами Токитиро откусил от пышки.

Ее вкус пробудил в нем грустные воспоминания. Мать очень любила эти пышки. Он вспомнил дни нищего детства, когда, проходя мимо лавочки, мечтал купить пышки для нее и хотя бы одну для себя. Увы, в те дни ему оставалось лишь безропотно толкать перед собой тяжелую тележку.

Самурай, сидевший в лавочке, поглядывал на Токитиро.

— Вы не господин Киносита? — спросил он, доев пышки.

Самурай был с молодой девушкой.

Токитиро низко поклонился. Это был лучник Асано Матаэмон. Он по-доброму относился к Токитиро еще с тех пор, когда тот был простым слугой. Юноша выказывал лучнику особое уважение. Лавочка находилась далеко от крепости. Матаэмон пребывал в хорошем настроении.

— Ты здесь один?

— Да.

— Садись с нами. Я с дочерью.

— Так это ваша дочь!

Токитиро взглянул туда, где девушка лет семнадцати нарочито повернулась к нему спиной. Он видел только белую шею. Вокруг шумели посетители. Девушка была хороша собой, и не только на взгляд Токитиро, в котором рано проснулся вкус к прекрасному. Красота девушки бросалась в глаза всем.

Токитиро по приглашению Матаэмона пересел к ним.

— Нэнэ, — представил Матаэмон дочь.

Красивое имя шло девушке. Взгляд ее был не возрасту проницательным, а черты лица безупречны.

— А это Киносита Токитиро, его на днях произвели в конюшие. Знакомьтесь!

— Я… — Нэнэ залилась краской. — Мы с господином Киноситой знакомы.

— Как это знакомы? Где и когда вы успели познакомиться?

— Господин Токитиро шлет мне письма и подарки.

— Неужели! А ты отвечаешь на его письма? — спросил потрясенный отец.

— Ни разу.

— Непростительно утаивать такие письма от отца.

— Я всегда говорила матушке, и она возвращала подарки, кроме тех, что приходили по праздникам, как положено.

Матаэмон перевел взгляд на Токитиро:

— Я всегда опасался чего-нибудь подобного. И все же недоглядел. Невероятно! Я слышал, что Обезьяна очень ловкий, но не ведал, что он подбирается к моей дочери.

Токитиро почесал в затылке. Он побагровел от стыда. Наконец Матаэмон засмеялся, и Токитиро с облегчением вздохнул, хотя щеки у него пылали. Он влюбился в Нэнэ, не ведая о ее чувствах.