Стояла ранняя весна. Наступило двадцать первое число третьего месяца. Было утро. В тростниковых зарослях, окружающих Осаку, завели свою песню кузнечики. Облетала вишня, и ее лепестки кружились над улицей, которой двигалась длинная процессия воинов, пеших и конных. Казалось, будто сама Природа напутствует их. Городские зеваки, высыпавшие на улицы поглазеть на войско, сплошною стеной толпились по обочинам.

Войско, которое повел в этот день в поход Хидэёси, насчитывало свыше тридцати тысяч человек. И воины и простолюдины пытались разглядеть среди всадников Хидэёси, но он был так мал ростом и неприметен среди окружавших его блестящих вельмож, что остался незамеченным.

Хидэёси, оглядывая толпу и ряды воинов, улыбался своим мыслям. «Осака еще увидит счастливые времена, — думал он. — Она уже начинает преуспевать, а это — превосходный залог на будущее. Люди одеты нарядно, ничто не говорит, что городу грозит упадок. Не прямое ли это следствие веры горожан в несокрушимость воздвигнутой крепости? Мы одержим победу. На этот раз мы в силах одержать победу». Так видел будущее Хидэёси.

Вечером войско встало на привал в Хиракате. На другой день с утра тридцать тысяч воинов продолжили путь на восток по извилистой дороге вдоль реки Ёдо.

Когда они прибыли в Фусими, около четырехсот человек вышли встретить их к речной переправе.

— Чьи это знамена? — спросил Хидэёси.

Военачальники настороженно прищурились. Никто не мог понять, что за знамя перед ними — широкое, с черными китайскими иероглифами на красном поле. У незнакомцев были также пять расшитых золотом стягов и штандарт главнокомандующего. На нем на фоне золотого веера был изображен огромный круг в окружении восьми кругов меньшего размера. Под сенью знамен выступали тридцать конных самураев, двадцать лучников, тридцать копьеносцев, тридцать стрелков и отряд пеших воинов. Они стояли в боевых порядках, их одежды шелестели на ветру с реки.

— Пойди и узнай, кто это, — приказал Хидэёси одному из вассалов.

Тот не заставил себя долго ждать и вернулся с докладом.

— Это Исида Сакити.

Хидэёси хлопнул по седлу.

— Сакити? Ну да, кто же, кроме него! — обрадованно воскликнул он, словно вспомнив о чем-то, что успел начисто забыть.

Подъехав к Хидэёси, Исида Сакити приветствовал князя:

— Я обещал вам и сумел сдержать слово. Это небольшое войско нанято мной на деньги, вырученные от продажи пустующей земли в здешних местах.

— Рад видеть тебя, Сакити. Пусть твои люди замкнут наше шествие.

Пешие и конные воины дороги — чтобы нанять их, требовались деньги, равные стоимости более чем десяти тысяч коку риса. Изобретательность, проявленная Сакити, понравилась Хидэёси.

В этот день большая часть войска миновала Киото и повернула на дорогу Оми. Для Хидэёси каждое дерево, каждый лист, каждый побег травы были полны воспоминаний о днях юности.

— Вот и гора Бодай, — пробормотал Хидэёси.

Подняв взор на гору, он вспомнил ее владения, Такэнаку Хамбэя, отшельника с горы Курихара. Думая о минувших днях, Хидэёси искренне радовался, что умел в юности ценить каждую минуту и никогда не сидел без дела. Именно усилия молодых лет и битвы минувших времен сделали его тем, кем он сейчас стал. Он чувствовал, что темный мир вокруг и бушующие мутные воды времени благоволят ему.

Хамбэй, считавший Хидэёси своим господином, на деле был ему верным другом, и главнокомандующий до сих пор не мог забыть об этом. Даже после того, как Хамбэя не стало, Хидэёси, попав в очередное затруднение, горестно вздыхал: «Ах, был бы со мной Хамбэй!» Но он позволил этому достойному человеку умереть, так и не воздав ему по-настоящему за добро. На глаза Хидэёси нахлынули слезы печали, и очертания горы Бодай расплылись, как в тумане.

Он вспомнил о сестре Хамбэя по имени Ою…

И как раз в это мгновение в тени сосны, растущей на обочине, Хидэёси заметил белую головную повязку буддийской монахини. Взгляд женщины встретился со взглядом Хидэёси. Он тронул поводья, хотел что-то сказать, но женщина под деревьями исчезла.

Вечером в лагере к столу Хидэёси доставили поднос с рисовыми колобками. Человек, принесший кушанье, поведал, что передала его монахиня, не пожелавшая назвать своего имени.

— Славная еда! — воскликнул Хидэёси и отведал колобки, хотя успел поужинать.

Пока он ел, на глазах у него были слезы.

Позже один из смышленых и наблюдательных оруженосцев сообщил военачальникам, что главнокомандующий пребывает в странном расположении духа. Те насторожились, никто не мог объяснить, что происходит. Они испугались, не расстроен ли князь, но стоило голове Хидэёси коснуться подушки — и воины сдержанно заулыбались, слушая, как храпит их повелитель. Хидэёси безмятежно проспал четыре часа. Утром он поднялся до рассвета и куда-то убыл. Как раз в тот день в Гифу прибыли первый и второй полки. Хидэёси встретился с Сёню и с его сыном, и вскоре в крепости и окрестностях встало лагерем большое войско.

Факелы и костры горели в ночи над рекой Нагара. А вдалеке было видно, как всю ночь напролет движутся в том же направлении третий и четвертый полки.

— Мы давно не виделись!

Хидэёси и Сёню заговорили друг с другом одновременно, едва встретившись.

— Я искренне рад, что в трудный час ко мне пришли на помощь вы и ваш сын. У меня нет слов, чтобы поблагодарить вас за подчинение крепости Инуяма. Не стану скрывать: я был потрясен стремительностью ваших действий и находчивостью, которую вы проявили.

Хидэёси долго воздавал хвалу победам Сёню, но словом не обмолвился, что зять последнего уже после взятия Инуямы потерпел сокрушительное поражение.

Хотя Хидэёси и умолчал о провале Нагаёси, Сёню испытывал глубочайший стыд. Его изумило, что после поражения под Инуямой враг успел быстро оправиться и предстал в бою против Нагаёси во всей мощи. Бито Дзинэмон вручил ему письмо Хидэёси, в котором последний предостерегал против прямых столкновений с войском Иэясу, но было слишком поздно.

Поэтому Сёню решил теперь обсудить случившееся:

— Не знаю, что можно сказать в оправдание того разгрома, которому по собственной глупости подвергся мой зять.

— Не придавайте большого веса случившейся неудаче, — улыбаясь, возразил Хидэёси. — Совсем не похоже на вас, дорогой Сёню.

Возложить ли вину за поражение на Сёню или оставить дело без последствий? Так размышлял Хидэёси, проснувшись на следующее утро. Рядом с печальными промахами последнего времени захват крепости Инуяма радовал — он перед началом решающего сражения должен был повлиять на весь ход войны. Поэтому Хидэёси вновь и вновь повторял обращенные к Сёню похвалы достославному деянию, и делал это не только для того, чтобы утешить соратника.

Двадцать пятого числа Хидэёси отдыхал, а к его войску подходили все новые отряды. Теперь под знаменами Хидэёси находилось свыше восьмидесяти тысяч человек.

На следующее утро он выехал из Гифу, в полдень прибыл в Унуму и сразу распорядился навести через реку Кисо челночную переправу. Затем воинам дали как следует отоспаться. Утром двадцать седьмого войско выступило на Инуяму. Хидэёси вошел в крепость ровно в полдень.

— Подайте мне хорошего коня, — распорядился он и сразу после обеда выехал из крепостных ворот в сопровождении нескольких легковооруженных всадников.

— Куда вы, мой господин? — осведомился один из военачальников, поспешивший вдогонку.

— Небольшая прогулка малым числом людей, — загадочно ответил Хидэёси. — Окажись нас много, враг непременно увидит.

Проехав через деревню Хагуро, в которой, по слухам, был убит Нагаёси, они поднялись по склону горы Ниномия. С вершины Хидэёси мог рассмотреть вражеский лагерь на холме Комаки.

Объединенное войско князей Нобуо и Иэясу насчитывало, по слухам, шестьдесят одну тысячу человек. Щурясь, Хидэёси пристально всмотрелся в даль. Полуденное солнце ослепительно сверкало. Заслонив рукою глаза, Хидэёси разглядывал склоны холма Комаки, которые кишели вражескими воинами.