— Мы ждем вас с утренней зари, — сказал Мицухару, когда двоюродные братья миновали ворота крепости.
Примерно десять наиболее близких приверженцев Мицухидэ смыли дорожную грязь, сбросили с плеч соломенные накидки и проследовали за господином во дворец.
Воины же Мицухидэ остались снаружи, по другую сторону крепостного рва. Они разгружали и мыли лошадей, ожидая приказа, где им расквартироваться. Лошадиное ржание и человеческие голоса разносились далеко вокруг.
Мицухидэ переоделся с дороги. В гостях у Мицухару он чувствовал себя как дома. Здесь из каждого окна можно было видеть и озеро Бива, и гору Хиэй. Крепость Сакамото находилась в местности, некогда в высшей степени живописной, хотя сейчас уже никому не пришло бы в голову назвать ее таковой. После того как Нобунага распорядился предать гору Хиэй огню и мечу, здешние храмы и монастыри превратились не то что в руины, а в груды пепла. И только совсем недавно у подножия горы стала возвращаться жизнь, здесь появились новые хижины прежних здешних жителей.
Неподалеку отсюда находились и развалины крепости на горе Уса — той самой, в которой погиб отец Мори Ранмару. И поле битвы, на котором воины кланов Асаи и Асакура сражались с войском Оды и полегли едва ли не все, тоже было рядом. Стоило вспомнить о всех этих развалинах и местах былых сражений, и сразу же прекрасные пейзажи оглашались стонами призраков. Мицухидэ молча прислушивался к шуму дождя и предавался воспоминаниям.
Между тем Мицухару сидел в небольшом чайном домике, глядя на огонь в очаге и прислушиваясь к блаженному звуку закипающей в чайнике воды. Чайник был изготовлен знаменитым мастером Ёдзиро. В данный момент Мицухару был поглощен приготовлением чая.
С самого детства Мицухару воспитывался под надзором у Мицухидэ и привык считать его старшим братом. Они всегда делили и превратности воинской судьбы, и радости мирной жизни. И хотя братья, как правило, с годами все больше отдаляются друг от друга, связь этих двоих становилась только теснее.
Однако их характеры отнюдь не были схожи. Поэтому нынешним утром, едва повстречавшись, двоюродные братья быстро разошлись по разным покоям во дворце, спеша заняться тем, к чему у каждого из них лежала душа.
«Что ж, пожалуй, он уже успел переодеться», — подумал Мицухару и поднялся со своего места у очага. Пройдя по отсыревшей веранде, он очутился в коридоре, который вел во внутренние покои, отведенные его двоюродному брату. Он слышал, как переговариваются между собой приверженцы Мицухидэ в соседней комнате, но самого Мицухидэ он нашел в одиночестве. Тот сидел у окна и смотрел на озеро.
— Хотелось бы угостить тебя чаем, — сказал Мицухару.
Мицухидэ оторвал взгляд от окна и взглянул на брата.
— Чаем… — пробормотал он, словно пробуждаясь от глубокого сна.
— Чайник, заказанный мною у мастера Ёдзиро в Киото, уже доставили. Конечно, ему недостает изящества, присущего подобным изделиям мастера Асии, мой чайник весьма примитивный, но в этой его примитивности есть свое очарование, и оно радует глаз. Говорят, что вкус чая из нового чайника нехорош, но, как и следовало ожидать от такого мастера, чай из чайника Ёдзиро ничуть не уступает по своим достоинствам другим. Я собирался угостить тебя им в твой очередной наезд, но, узнав о твоем внезапном прибытии из Адзути, я решил опробовать его прямо сегодня.
— Это очень любезно с твоей стороны, Мицухару, но мне не хочется чаю.
— Но может быть, после фуро?
— Не нужно мне и фуро. Прошу тебя, дай мне немного поспать. Это единственное, в чем я сейчас нуждаюсь.
Мицухару в последнее время много чего довелось услышать от разных лиц, так что душа Мицухидэ вовсе не была для него потемками. И тем не менее он не очень хорошо представлял себе причину внезапного возвращения двоюродного брата в Сакамото. Ни для кого не было тайной, что на Мицухидэ возложили обязанности по подготовке пира, который Нобунага намеревался устроить в честь Иэясу. Но почему Мицухидэ так внезапно покинул Адзути — да еще перед самым началом пира? Иэясу наверняка уже прибыл. И несмотря на это, поручение, данное Мицухидэ, несомненно, передоверили кому-то другому, раз ему самому пришлось немедленно покинуть город.
Мицухару не знал всех подробностей, но много размышлял по поводу доходивших до него слухов, сопоставлял факты. Потом это внезапное прибытие Мицухидэ. Достаточно было взглянуть на его лицо, чтобы все стало ясно: его двоюродный брат чем-то страшно прогневал Нобунагу. Мицухару очень горевал о постигшей брата неприятности.
Как и опасался Мицухару, несмотря на радушный прием, Мицухидэ по-прежнему был унылым и мрачным. На челе у него лежала суровая тень, что, впрочем, не слишком-то удивило Мицухару. С годами он научился понимать своего двоюродного брата.
— Да, пожалуй, ты прав. Ты провел всю ночь в седле. А нам ведь уже за пятьдесят, и мы не имеем права создавать себе физические перегрузки, с которыми легко справлялись в юности. Что ж, пойди поспи. Все уже приготовлено.
Мицухару и не думал перечить брату или подступаться к нему с расспросами. Мицухидэ опустился на ложе под каркасом, обтянутым противомоскитной сеткой, переливавшейся всеми цветами радуги.
Амано Гэнъэмон, Фудзита Дэнго и Ёмода Масатака стояли у входа в комнату Мицухидэ, терпеливо дожидаясь, когда оттуда выйдет Мицухару. Они учтиво поклонились брату своего господина.
— Простите меня, мой господин, — сказал Дэнго. — Нам крайне неловко, но мы все-таки обязаны вам кое-что сообщить. Это не терпит отлагательства.
Дэнго пребывал в явном волнении.
Мицухару словно только и ждал этого:
— Так давайте пойдем в чайный домик! Князь Мицухидэ решил поспать, но не зря же я кипятил чайник!
— В чайном домике нас никто не сможет подслушать. Это прекрасная мысль.
— Я покажу вам дорогу.
— Боюсь, что мы, все трое выходцы из деревни, не очень большие знатоки чайной церемонии. Мы никак не рассчитывали удостоиться такой чести.
— Не надо так говорить. Я, кажется, догадываюсь, что вас тревожит и почему вы ищете уединенное место для нашей беседы.
В чайном домике слабый свет проникал сюда сквозь полупрозрачные бумажные двери. Вода в чайнике уже закипела, издавая приятные звуки. Мицухару неоднократно доказывал на поле брани свое искусство и мужество, но здесь, в чайном домике, он становился совершенно другим человеком.
— Что ж, не будем толковать… о чае. Так что же вас тревожит?
Ободренные словами хозяина, трое соратников Мицухидэ обменялись решительными взглядами. Наконец Дэнго, судя по всему самый смелый из них, сказал:
— Князь Мицухару, это просто неслыханно… Я не в силах даже заговорить об этом. — Он отер рукавом набежавшие слезы.
Двое других не плакали, но и у них были набухшие веки.
— Что-то случилось?
Мицухару сохранял хладнокровие, и это помогло его собеседникам успокоиться. Возможно, они опасались, что Мицухару сочтет их поведение дерзостью, но он отнесся к ним вполне благосклонно. Надо сказать, что Мицухару отметил про себя их набухшие от слез веки. И он решил первым прервать молчание:
— Дело в том, — сказал он, — что меня тоже тревожит этот неожиданный приезд. Не означает ли он, что князь Нобунага почувствовал себя в чем-то уязвленным? С чего это он вдруг отстранил князя Мицухидэ от подготовки пира?
И вновь заговорил Дэнго:
— Князь Мицухидэ — наш господин, но мы не слепы и лишены предрассудков. Если бы он был виноват, тогда другое дело, мы не стали бы зря наговаривать на князя Нобунагу. Мы долго думали, пытаясь найти объяснение такому решению князя Нобунаги. Мы имеем в виду и повод для отстранения от задания, и истинную его причину. Все это выглядит в высшей степени странно.
У Дэнго перехватило дыхание, и он сделал паузу. Ёмода Масатака пришел ему на помощь и продолжил:
— Чтобы внести успокоение в собственные души, мы даже пытались усмотреть в решении князя Нобунаги какие-нибудь политические мотивы, но, как ни старались, не могли ничего понять. Ведь у князя Нобунаги должен иметься какой-то уже созревший заранее план всего происходящего. Так почему же ему понадобилось отстранять человека, которому он поручил подготовку пиршества — и оказывать тем самым великую честь, — внезапно, в последний момент, и перепоручать все это другому? Уж не нарочно ли он хотел показать своему гостю, князю Иэясу, свою неприязнь к нашему господину?
