Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Вдобавок к узам дружбы и соображениям взаимной выгоды характеры обоих князей хорошо дополняли друг друга. Нобунага обладал таким честолюбием и властолюбием в сочетании с необычайной силой воли, какие скромный человек вроде Иэясу просто не мог себе представить. Иэясу же — и Нобунага признал это первым — были присущи достоинства и добродетели, отсутствовавшие у Нобунаги, — терпение, умеренность, бережливость. И казалось, у Иэясу начисто отсутствовали какие бы то ни было честолюбивые планы, что тоже в иных ситуациях можно было считать достоинством. Конечно, он всегда преследовал интересы своего клана, но не давал союзникам повода для беспокойства и всегда принимал участие в совместных акциях против общего противника, надежно подстраховывая тылы Нобунаги.

Другими словами, Микава представляла собой идеал союзнической провинции, а Иэясу — образец истинного друга. Припоминая опасности и тревоги, через которые они совместно, плечом к плечу, прошли за двадцать лет, Нобунага мысленно называл Иэясу добрым старым другом и воздавал ему хвалу за помощь и содействие.

В ходе торжеств Иэясу сердечно поблагодарил Нобунагу за радушный и щедрый прием. Праздник шел своим чередом, но время от времени Иэясу испытывал какое-то смутное беспокойство, что-то ему казалось не так. Наконец он спросил у Нобунаги:

— А что, разве не князь Мицухидэ устроитель всех этих торжеств? Я не видел его весь сегодняшний день, и на вчерашнем представлении его тоже не было.

— Ах, Мицухидэ… — Нобунага явно был в замешательстве, но тотчас же нашелся и уже вполне обыденным тоном продолжал: — Он воротился к себе в крепость Сакамото. Ему пришлось уехать в такой спешке, что он даже не смог попрощаться с вами.

Нобунага представил дело так, словно в отъезде Мицухидэ не было ничего странного, но Иэясу все же насторожился. По городу циркулировали какие-то странные слухи. Однако четкий и недвусмысленный ответ Нобунаги опровергал их, и Иэясу решил больше не возвращаться к этой теме, хотя тревога не унималась.

Воротясь вечером в отведенный под его резиденцию дворец, Иэясу услышал от своих приближенных весьма странную историю по поводу внезапного отъезда Мицухидэ. И понял, что положение весьма щекотливо и заслуживает того, чтобы вникнуть в его суть. Каждый из приближенных рассказывал эту историю на свой лад, но, сведя полученную им информацию воедино, Иэясу установил примерно следующее.

В день прибытия Иэясу Нобунага нежданно-негаданно нагрянул с проверкой к поварам. В сезон дождей в Адзути жарко и душно. Запах сырой рыбы и солений в кухне был просто нестерпимым. Огромные припасы всевозможной снеди, доставленной из Сакаи и Киото, были навалены повсюду в чудовищном беспорядке. Их осаждали рои мух.

— Какая вонь! — в ярости воскликнул князь. Затем, продолжая осмотр кухонных помещений, он то и дело выражал свое неудовольствие, как бы ни к кому конкретно не обращаясь. — Откуда все эти отбросы! Вы что, намерены стряпать еду для высокого гостя в столь непотребном месте? Хотите накормить его тухлой рыбой? Немедленно выбросить всю эту мерзость!

Нобунага появился на кухне совершенно неожиданно, и старшие повара немедленно бросились ему в ноги. Это было жалкое зрелище. Мицухидэ, не ведая отдыха и сна, на протяжении нескольких дней все делал для того, чтобы заготовить продукты для приготовления самых изысканных яств, он лично наблюдал за всеми действиями поваров и заготовителей и сейчас, услышав такие речи князя, просто не мог поверить собственным ушам. Он поспешил к Нобунаге, простерся у его ног и смиренно пояснил, что такой резкий запах вовсе не означает, что рыба протухла.

— Не надо отговорок, — прервал его Нобунага. — Я велел все это выбросить. А для вечернего пира раздобыть что-нибудь другое!

И, не желая ничего слышать, Нобунага резко повернулся и пошел прочь.

Мицухидэ какое-то время не мог сдвинуться с места, словно ему внезапно отказали ноги. И тут перед ним внезапно предстал гонец с письменным предписанием немедленно собрать свое войско и отправиться в западные провинции.

Люди из клана Акэти отнесли изысканные кушанья, приготовленные ими для почетного гостя, на задворки и вышвырнули их в ров, как отбросы или какую-нибудь падаль. Слезы застилали им глаза, но они молчали, стараясь не выдавать своих чувств.

Ночью за окном у Мицухидэ расквакались лягушки. Казалось, они насмехались над ним. Он понимал, что лягушки тут ни при чем, виной всему его уязвленная гордость.

Мицухидэ распорядился никого к нему не впускать и сидел сейчас в полном одиночестве посреди огромного пустынного зала. Хотя было уже начало лета, ночной ветерок навевал прохладу. Мицухидэ был смертельно бледен. Каждый раз, когда мигала свеча, ему казалось, что волосы у него на висках встают дыбом. Беспорядок на голове и цвет лица свидетельствовали о том, насколько он подавлен.

Он медленно поднял свою, как выражался Нобунага, лысую голову и выглянул в темный сад. Вдали сквозь ветви деревьев мерцало множество огней. Это была первая ночь трехдневного пира в крепости.

«Повиноваться ли мне немедленно полученному приказу? — без конца вопрошал себя Мицухидэ. — Или будет лучше отправиться в крепость и попрощаться со всеми перед отъездом?» В таких ситуациях Мицухидэ всегда смущала неизбежность выбора. Его безукоризненно ясный ум был сейчас затуманен тревогой, и он никак не мог принять единственно правильного для себя решения.

Случившееся Мицухидэ воспринимал как вселенскую трагедию, перед лицом которой он ощущал себя абсолютно беспомощным. А потому он лишь горестно вздыхал и думал: «Неужели одному человеку в этом мире так трудно понять другого? Как угодить моему своенравному господину? Впрочем, угодить ему крайне трудно».

Если бы он был вправе пренебречь традиционной системой отношений между князем и его приверженцем, он в данном случае осудил бы Нобунагу. Мицухидэ было присуще чувство справедливости, и в душе он возмущался приказом Нобунаги, но ни выказать собственного недовольства, ни нарушить воли своего господина он не мог.

Мицухидэ решил позвать кого-нибудь из двоих приспешников, постоянно находившихся под рукой.

Однако на его зов вместо Цумаки и Дэнго явился один из его личных оруженосцев по имени Ёмода Масатака.

— Ваши слуги сейчас уничтожают съестное, заготовленное нами к сегодняшнему пиру, и готовятся к срочному отъезду, — сказал Масатака.

— Тогда в крепость со мной отправишься ты.

— В крепость? Вы собираетесь отправиться в крепость?

— Мне представляется необходимым перед отъездом засвидетельствовать свое почтение князю Нобунаге. Так что собирайся.

Мицухидэ быстро поднялся с места и сам тоже стал одеваться. Казалось, ему не терпится совершить задуманное из опасения, что решимость может его покинуть.

Масатака медлил и выглядел озабоченным.

— Господин, нынче вечером, когда я спросил, что вы собираетесь делать, я как раз думал о том, что вы отправитесь в крепость попрощаться с князем Нобунагой. Помните, когда вы прочли приказ его светлости, вы сами сказали, что мы уедем, не засвидетельствовав почтения ни князю Нобунаге, ни князю Иэясу. А сейчас все оруженосцы и слуги заняты чисткой кухни и сборами в дорогу. Могу ли я попросить вас немного обождать?

— Нет-нет. Мне не нужны никакие оруженосцы. Хватит тебя одного. Приведи мне коня.

Мицухидэ направился к выходу. В помещениях, через которые он проходил, ему не попался на глаза ни один из его приверженцев. Лишь двое или трое мальчиков поплелись следом. Но во дворе он увидел своих людей, стоявших небольшими группками и явно что-то заинтересованно обсуждавших. Что ж, это было совершенно естественно. Приверженцы клана Акэти были обижены и встревожены тем, что их внезапно отстранили от участия в подготовке пира.

Сокрушенно покачивая головами и вздыхая, они выражали разочарование и досаду, в глазах у них стояли слезы. Их страх перед Нобунагой, а может быть, и ненависть к нему, возникшие в ходе кампании в Каи, сейчас, после утреннего происшествия, вспыхнули с новой силой.

192
{"b":"30395","o":1}