142 Латеранский саркофаг. Из церкви Св. Павла

Hic agnus mundum restaurat sanguine lapsum.

Mortuus et vivus idem sum pastor et agnus[2021].

В мозаиках церкви Козьмы и Дамиана (VI в.)[2022] агнец лежит у подножия креста на троне между семью светильниками; он с книгой, запечатанной семью апокалипсическими печатями. Нередко агнец — Христос и в скульптуре и в мозаике изображался без креста на горе с четырьмя райскими реками или на троне. На крестах ватиканском и велитернском, изданных Борджиа (рис. 143), агнец находится уже не у подножия креста, но в центре пересечения балок креста[2023]. Переживание этой последней формы можно видеть и в позднейших памятниках средневековья и даже эпохи Возрождения[2024], но лишь на Западе, а не на Востоке. Определением Трулльского собора (691–692 гг.) символическое изображение агнца — Христа отменено и вместо него предписаны прямые изображения Христа «по человеческому естеству (κατά τον ανθρώπινον χαρακτήρα)»[2025]. Собор мотивирует свое постановление тем, что «агнец» есть символ ветхозаветный и что в Новом завете приличнее заменить его ясными и определенными изображениями событий искупления. Едва ли нужно предполагать, что в VII в. изображения агнца получили особенное распространение и что это было поводом к постановке особого вопроса о них на соборе. Для возбуждения вопроса достаточно было и нескольких отдельных случаев таких изображений; а что такие случаи не были явлением заурядным, это можно видеть уже из того, что до нас не дошло ни одного византийского изображения «агнца показуемого перстом Предтечи (άμνόζ δακτΰλω του Προδρόμου δεικνύμενοζ)», с которого, собственно, и начинается соборное определение. Едва ли также нужно вместе со Штокбауэром[2026] предполагать, что определение это направлено против другого, более раннего определения, узаконившего символ агнца в искусстве и запретившего прямые изображения Христа ввиду несторианства и евтихианства; прямых оснований для этого нет. Напротив, такое определение составляло бы для V–VI вв. анахронизм. Насколько позволяет судить наличный состав памятников, это была эпоха, когда вырабатывался уже определенный византийский тип Христа, появлялись лицевые Евангелия и цельные исторические циклы изображений, относящихся к лицу Христа, в мозаиках. Идти навстречу этому иконографическому движению с символической фигурой агнца было бы и несовременно и бесполезно.

143 Крест велитернский

В VI–VII вв. символическая форма агнца начинает выходить из употребления и вместо него на кресте изображается Спаситель, но еще не распятый. В равеннской мозаике Св. Аполлинария (in Classe)[2027] бюст Спасителя изображен в центре креста, и указание на искупительную жертву дано в надписи «Salus mundi». В мозаиках римской церкви Stefano Rotondo VII в.[2028] медальонный образ Христа помещен на верхней оконечности креста; то же самое положение придано ему на византийских камеях, парижской и московской, изданных Московским обществом древнерусского искусства[2029]; бюст Христа в центре креста видим также в псалтырях парижской № 20, л. 7, и угличской (пс. 35 и 131), на оборотной стороне креста Дагмары Датской; на памятниках позднейших восточных и западных он остается нередко как архаическая форма, утратившая свое древнее значение. На ампулах Монцы (рис. 144) этот тип изображения является в следующей комбинации: четырехконечный крест с бюстовым изображением Христа на верхнем конце. По сторонам креста два разбойника, распятые на таких же крестах; иногда здесь находятся солнце и луна в виде олицетворений или же в виде астрономических знаков; иногда предстоящие — Богоматерь и Иоанн Богослов[2030]; у подножия креста две коленопреклоненные фигуры, означающие, вероятно, Адама и Еву, или же разделение одежд Христа[2031]. Здесь со всей очевидностью выступает исторический факт распятия Христа в обстановке, обычной для средневековой иконографии восточной и западной, с тем лишь различием, что здесь Спаситель распятый заменен бюстовым Его изображением. Эта последняя подробность дает Штокбауэру повод думать, что даже в эпоху ампул Запад избегал реального изображения крестной смерти Христа, между тем как на Востоке в то время были уже известны прямые изображения распятия[2032]. По-видимому, заключение это основано на неверном предположении о западном происхождении ампул[2033]. Но как сочинение этого сюжета, так и другие иконографические композиции ампул, наконец, греческие надписи «Έΰλωγία Κυρίου των άγιων Χρίστου τόπων; ΈΧαιον ξύλου £ωή£ των άγιων του Χΰ τόπων» указывают прямо на палестинское происхождение их.

144 Ампула Монцы

Тем не менее форма их распятий вполне понятна: хотя в VI–VII вв. и были известны на Востоке (а равно и на Западе) прямые изображения распятия, но благоразумная осторожность все еще не допускала повсеместного распространения их и предпочитала для предметов, предназначаемых к всесветному распространению, каковыми являются ампулы, несколько прикровенную форму его, придерживаясь древнехристианских иконографических преданий. Если символическая форма агнца пережила древнейшие распятия, если символ ίχθύζ перешел в равеннские мозаики, несмотря на существование в то время прямых изображений Спасителя, то неудивительно встретить некоторую прикровенность и в распятиях VII–VIII вв. На некоторых ампулах она исчезает, и распятие Христа предстает историческим изображением; и это уже не первые, не древнейшие изображения распятия.

Сильное разногласие прежних исследователей относительно времени появления первых распятий в христианском искусстве ослабело благодаря новейшей археологической критике, и разбор старых мнений, при настоящем состоянии церковно-ар-хеологического знания, был бы по меньшей мере бесполезен. Мюнтер утверждал, что распятия не были известны до конца VII в., а на Западе даже до VIII–IX вв.[2034] В. Гримм считал древнейшими распятия в западных рукописях IX в., изданных Бастаром[2035]; Ваген признавал таковым распятие в парижском кодексе Григория Богослова № 510[2036], по крайней мере по отношению к памятникам византийским; Куглер[2037], Кинкель[2038], Лябарт[2039] и Пипер[2040] видели его в Евангелии Раввулы; к VI в. относили его также Гримуар[2041], Штокбауэр[2042] и А.П. Голубцов[2043]. Новейшие исследования позволяют относить его появление к более древнему времени. Данные для решения этого вопроса черпаются из анализа уцелевших вещественных памятников, отчасти также из письменных источников древности. Некоторые из старых представителей археологии находили возможным обосновать древность изображений распятия содержанием приписываемого Лактанцию стихотворения «De passione Christi»[2044], где предлагается входящему в храм (in limine templi medii) верующему преклонить колена перед крестным древом и описывается внешний вид распятого Христа; обильные следы крови на Нем, терновый венец, язвы, закрытые глаза и проч. Сама подлинность этого стихотворения — предмет спорный не только для старых, но и для новых исследователей христианской письменности: одни признают его подлинным произведением Лактанция[2045], другие отрицают это[2046] и приписывают его Венанцию Фортунату VI в.[2047]. Но независимо от того или другого решения этого вопроса сам характер описываемого здесь распятия показывает, что речь идет не об изображении, действительно бывшем перед глазами поэта, а об идеальном образе, созданном личным воображением его: мертвенный вид распятого, обилие крови, терновый венец суть признаки, противоречащие древнейшим художественным представлениям о распятии, насколько последние известны нам по памятникам. Древнейшие в памятниках письменности свидетельства о распятии принадлежат Хорицию и Григорию Турскому[2048]. Первый говорит об изображении распятого Спасителя среди двух разбойников в церкви Сергия[2049]. Хориций — современник Юстиниана; но он говорит о распятии как о явлении обыкновенном, и потому Добберт основательно заметил, что в то время изображения распятия были уже довольно распространены[2050]. Его поддерживает Григорий Турский, рассказывая, что в церкви Генезия в Нарбонне находился образ распятого Спасителя, представленного в обнаженном виде. Однажды Спаситель является пресвитеру Василию и велит прикрыть Его наготу на кресте; пресвитер объявляет о том епископу, который и исполняет повеление[2051]: protinus jussit desuper velum expandi et sic obtecta nunc pictura suspicitur, т. е. приказал покрыть все тело Спасителя? По всей вероятности, на первых порах распятый Спаситель изображен был с узким перепоясанием на чреслах, как на дверях Сабины в Риме, а Василий приказал покрыть все тело Его колобием, как в Евангелии Раввулы. Такое объяснение возможно[2052]; но неясность рассказа допускает и другое предположение — что Христос изображен был сперва в совершенно обнаженном виде, а затем прикрыт лентием по чреслам[2053] (praecinctum linteo Crucifixum). В том и другом случае остается открытым вопрос о форме распятия, но само существование его в нарбоннской церкви несомненно. Анастасий Синаит во второй половине VI в. пользуется изображением распятия как орудием для раскрытия заблуждений еретиков. К своему сочинению Όδηγόζ, направленному против монофизитской партии акефалов, Анастасий Синаит приложил начертанное им самим изображение распятия, снабдил его соответствующими цели надписями и клятвенно обязал переписчиков его творения не опускать этого изображения и не изменять его, так как всякое изменение, при сильном брожении умов и склонности к субъективным богословским мудрствованиям, могло принести вред. Оригинал распятия Анастасия до нас не дошел; и потому издатель Όδηγόσ а Гретцер приложил к тексту два изображения распятия, сделанные в духе западноевропейской иконографии очень позднего времени (XV–XVI вв.)[2054]. Лямбеций[2055] имел под рукой несколько копий, различающихся между собой, и из них избрал для своего издания одну, которая, по его соображениям, вполне согласна с утраченным оригиналом. Копия эта взята из рукописи венской библиотеки, о древности которой издатель не сообщил. На взгляд Гарруччи[2056], копия снята с известного ахенского креста Лотаря IX в.[2057]; но довольно характерное сходство между ними заключается только в обвислом положении рук Христа. На кресте Лотаря находятся бюстовые изображения солнца и луны, закрывающих лица, внизу под крестом дракон; в копии Лямбеция ничего этого нет, но есть надписи, взятые из трактата Анастасия. Вот форма ее (рис. 145): представлен прямоугольник со вписанным внутри его кругом; в кругу семиконечный крест с распятым на нем Спасителем: тело Христа обвисло, голова опущена низко, из прободенного ребра сильной струей течет кровь — черты, не согласные с древнейшими памятниками распятия; на чреслах узкий лентий; ноги на косой подставке, как в позднейших памятниках греческих и русских. Из этого очевидно, что копия Лямбеция составлена не в духе изображений VI в., но применительно к позднейшим изображениям, подражать которым сам Анастасий в своем изображении не мог. Странно, что Штокбауэр, забывая основное методологическое правило археологического сравнения памятников, называет эту копию первым древней шим и важнейшим изображением распятия, по образцу которого изготовлялись и изготовляются до сих пор все распятия на Востоке[2058]. Суждение безусловно неверное. опровергаемое множеством фактов из византийской и русской древности, очевидно неизвестных автору. Внутри круга при кресте Анастасия были надписи: 1C. ХС. ©С. ΛΟΓΟΣ ΣΩΜΑ ΨΪΧΗ; вне круга: ΕΝ ΣΤΡΩ (έν σταυρώ) ΚΑΙ ΣΩΜΑ ΚΑΙ ΨΪΧΗ ΛΟΓΙΚΗ ΝΩΕΡΑ (у Штокбауэра ошибочно ΠΟΤΠΑΣ). Держа в руке это изображение, Анастасий говорил еретикам: «Вот Сын Божий висит на древе крестном; вот Бог Слово, душа, тело; что из этих трех претерпело смерть и лишилось жизни?» Еретики отвечали: «Тело Христово». — «А не душа?» — «Нет!» — «И вы не стыдитесь, — заключал Анастасий, — петь о своем Божестве “распныйся за ны”» (прибавление к трисвятой песне, допущенное патриархом антиохийским Петром Феллоном, монофизитским вожаком). Анастасий хотел доказать, что прибавление этих слов ктрисвятой песне извращает православное учение, ибо предполагает страдание Божества, если не троичного, то по крайней мере Сына Божия. Избранный им способ доказательства есть не более как наглядное представление о природе Христа божественной и человеческой: на кресте виден Богочеловек, но страдает и умирает человек. Простой взгляд на распятого и умершего на кресте Христа должен ослаблять мысль об единстве природы Христа, ибо последнее предполагает смерть Божества на кресте. Насколько успешен был этот прием полемики по отношению к самим еретикам, неизвестно; но он мог успокоительно действовать на чувство православных, возмущенное продолжительными спорами и смутами.