127 Символическое изображение точила

Некоторым подтверждением тому служит миниатюра в кодексе Hortus deliciarum, в котором следы византийского влияния[1881] можно считать общепризнанными: здесь Христос изображен стоящим в точиле, куда представители церкви сыплют виноград[1882]. Но несомненно, что западные художники самостоятельно переработали эту композицию и сообщили ей то внутреннее единство, какого нет в описанном изображении: распятие и точило они соединили в одно целое, примером чего служит изображение в церкви Бараля (Pas-de-Calais)[1883]. В центре — Христое в терновом венце, с четырехконечным крестом на плечах; руки Его пригвождены к этому кресту; ноги в обширном сосуде, наполненном виноградом. Из Его гвоздиных язв струится кровь в тот же сосуд. Справа вверху Бог Отец Старец, окруженный ангелами: Он нажимает винт, проходящий через нижний конец креста; на верхнем конце креста Св. Дух — голубь, также окруженный ангелами. Ангел, стоя возле сосуда, опускает в него кисти винограда. С правой стороны Богоматерь с мечом в груди; с левой — св. Екатерина в короне и коленопреклоненная аббатиса с жезлом. Из отверстия сосуда истекает вино = кровь: его принимают в потир два коленопреклоненных ангела. На заднем плане монастырь. По сравнению с предыдущим изображением здесь помимо цельности картины заслуживает внимания участие всех трех лиц Св. Троицы в деле искупления; церковь заменена ангелами, допущены сторонние лица и через удаление пророков из композиции порвана нить, связующая изображение с его первоисточником. Это памятник XV–XVI ββ.[1884]. Другие памятники значительно расширяют эту композицию, как, например, изображение на стекле в церкви Saint-Etienne-du-Mont, произведение Николая Пинэгрие[1885]: здесь изображен плодоносный виноградник, возделываемый патриархами; апостолы переносят виноград и кладут его в давильню, где лежит Сам Христос и на Нем крест; из язв Его течет кровь; но другую сторону давильни — тележка, которую везут ангел и животные = символы евангелистов. На правой стороне картины возвышается изящное здание: папа, царь и кардинал спускают в подвалы его бочку, наполненную драгоценной влагой; под портиками его толпятся возле исповедальни и алтаря христиане. Все части картины снабжены французскими стихотворными надписями, объясняющими их значение. В основе этих изображений лежит сопоставление крестной смерти Христа с евхаристией, голгофы с алтарем. Исходным пунктом для него послужило представление о винограде и точиле, которым в Ветхом и Новом заветах придавалось символическое значение: «кто сей пришедый от Едома, червлены ризы его от Восора… Почто червлены ризы твоя, и одежды твоя яко от истоптания точила. Исполнен истоптания (πλήρηζ καταπεπατημένηζ resp. lat. torcular calcavi solus) и от язык несть мужа со мною» (Ис. LXIII, 1–3). Точило в приведенных словах прор. Исаии, как показывает контекст речи, служит символом гнева Божия на Едом, стертый как перст яростью Божией; в крови его омочились ризы праведного мстителя, как в виноградном точиле. Подобное же значение имеют апокалипсические представления об ангеле, срезавшем спелый виноград и вложившем его в точило ярости Божией, откуда истекла кровь даже до узд конских (Апок. XIV, 18–20) и о всаднике в червленой ризе, попирающем точило вина (πατει την ληνόν του οίνου) ярости и гнева Божия (XIX, 15). Ни в глоссах Апокалипсиса, ни в старинных миниатюрах его — западных и русских ни разу не встречается аллегорическое истолкование этих образов в смысле крестной жертвы Христа[1886]. Однако в христианской литературе, хотя бы и независимо от представлений Апокалипсиса, точилу и винограду придается именно такое значение; а комбургское изображение удостоверяет, что в таком же смысле истолковывалось и пророчество Исаии. «Вот виноград для вашего спасения, вот вино крови Его, источенное точилом креста, вот чаша, наполненная плодами его страданий», — говорит Исидор Испалийский[1887]. Блаж. Августин в изъяснении псалмов называет Христа великой виноградной ягодой, выжатой во время страданий[1888], а в надписаниях псалмов (VIII, LXXX, LXXXIII) «о точилех», по-видимому, усматривает указание на крест (torcular = crux)[1889]. Из точила выходит красное вино, употребляемое в евхаристии; из язв Христа — кровь; такова самая простая аналогия между сопоставляемыми явлениями. В глазах западных писателей аналогия эта была особенно близкой еще и потому, что самая форма виноградного пресса напоминала форму креста; отсюда пресс = крест, давимый виноград = Сам Христос, как говорит Гонорий[1890].

Наиболее распространенная на Западе форма представления евхаристии есть месса Григория Великого. Она повторяется множество раз в живописи на полотне, дереве, в миниатюре и скульптуре. Большая часть памятников относится к XV–XVI вв. Популярность этой иконофафической темы, по замечанию Барбье де Монто и Бато[1891], объясняется тем, что она обращается к душам страждущим, обремененным несчастиями жизни. Но, как кажется, и появление протестантизма оказало здесь свою долю влияния: хронологическое совпадение их едва ли можно назвать случайным. Памятники средневековой агиографии свидетельствуют, что однажды Григорий Великий во время совершения литургии в устроенной им церкви на Monte Coelio в Риме увидел Самого Христа, поднявшегося из фоба, в терновом венце, со следами гвоздиных язв, с благословляющей десницей. Предание об этом чудесном событии было весьма распросфанено в Италии и Франции. Престол, на котором священнодействовал Григорий Великий, стал предметом особенного поклонения; пилифимы стекались сюда отовсюду для получения индульгенций. Для этой цели составлены были особые молитвы, которые и помещались в молитвословах, а в соборах и церквах появились во множестве изображения чудесной мессы как прямой ответ на запросы религиозного чувства[1892]. Типические черты изображения: Христос в терновом венке, с окровавленным лицом, в рубище или только в перевязке по чреслам, встает из фоба, находящегося позади престола; в руке Его скипеф поругания или крест и копье; тело мертвенно-бледное; из ребра и гвоздиных язв выступает кровь; позади Него — крест, а вокруг Него — другие орудия страданий. Иногда эти орудия страдания присоединяются к изображению Pietk, без указания на мессу св. Григория: примеры его весьма многочисленны во всех видах памятников. Видоизмененную форму типа Pietk представляет наше изображение «Не рыдай мене мати»,т. е. изображение Спасителя, стоящего во фобе и поддерживаемого плачущей Богоматерью; но орудия страданий в нашу композицию не вводятся; они появляются у нас в связи с изображениями распятия, как и в некоторых западных памятниках.

Омовение ног (Ин. XIII, 4-12) в древнехристианской скульптуре повторяется только три раза: на саркофагах — арльском, латеранском и ватиканском[1893], сходных между собой как по стилю, так и по композиции и относящихся к IV–V вв. (рис. 128). Ап. Петр сидит в креслах и в изумлении разводит руками; левая нога его разута, и сандалия отложена в сторону. Перед ним, смиренно склонив голову, стоит Христос в образе юноши с прекрасными и симпатичными чертами лица; на плече Его полотенце; у ног ваза с водой. В стороне свидетель события — апостол. Это изображение на саркофаге арльском; на латеранском не видно ни кресла ап. Петра, ни другого апостола; на ватиканском несколько изменены типы; кафисма имеет вид табурета. Простота сцены и идеальное трактование сюжета соответствуют блестящей эпохе в истории саркофагов: в композиции дан лишь один намек на событие, на его идеальную сторону; самый же факт омовения ног оставлен в тени. Иное отношение художников к этому факту видим в скульптуре колонны венецианского S. Marco[1894]: ап. Петр сидит на стуле; правая нога его оголена выше колена; Христос нагибается, чтобы взять эту ногу своей левой рукой, а правой берет воду из стоящего возле Него сосуда. На миланском авории[1895] обширная оживленная сцена: действие происходит близ палат, означающих сионскую горницу. Апостолы сидят на земле; впереди юный ап. Петр делает обеими руками жест отрицания; правая нога его разута; ее поддерживает рукой над вазой Христос, обращающийся в то же время с жестом собеседования к ап. Петру; Он юный, наклонен; сверх туники под мышками привязано полотенце. Еще более оживлена сцена в россанском Евангелии[1896]. Событие, рассказанное в Евангелии в связи с тайной вечерей, поставлено здесь рядом с последней в виде, впрочем, особого самостоятельного акта: ап. Петр сидит на стуле; ноги его, оголенные до колен, поставлены в сосуд с водой; Христос (тип византийский, в крестообразном нимбе), нагнувшись, приступает к их омовению; ап. Петр отстраняет Его; остальные апостолы, столпившись в кучку, с изумлением смотрят на происходящее; один разводит руками, другой сосредоточенно размышляет. Миниатюра Евангелия № 74 (л. 195 об.)[1897] окончательно устанавливает формы изображения Спасителя и ап. Петра в этом сюжете, сохраненные затем в памятниках византийских и русских (рис. 129): действие в палатах; ап. Петр опустил в сосуд обе оголенные ноги; правая рука его в знак изумления закинута к голове — весьма устойчивый признак изображения; Христос, перепоясанный лентием, омывает его ноги; позади ап. Петра в разных позах сидят другие апостолы; все в нимбах и у всех тонкие оголенные выше колена ноги, что производит неприятное впечатление. С незначительными вариантами композиция эта повторяется в псалтырях — пандократорской[1898] и барбериновой (пс. 50), в Евангелии публичной библиотеки № 21 (л. 6 об.), в Евангелии лаврентиевском (л. 197 об.), гелатском (л. 258 об.), никомидийском (л. 298), иверском № 5 (л. 428 об.), публичной библиотеки № 118 (л. 384 об.), коптском (л. 258 об.), ипатьевском № 1, армянских публичной библиотеки 1635 г. (л. 10) и 1688 г. (л. 7); также в мозаиках S. Marco в Венеции[1899] и в стенописях афонских соборов — Протатского (иконостасная стена), Лаврского (западн. crop.), Иверского (западн. стор.), Ватопедского (южн. стор.), в параклисе Св. Георгия в Ксенофе (южн. стор.) и в ярославской церкви Богоявления. Греческий подлинник к обычной схеме добавляет невиданную нами подробность: по другую сторону Спаситель представлен во второй раз сидящим в обычных одеждах; Он простирает одну руку к своим ученикам, в другой держит свиток с надписью: «истинно говорю вам: один из вас предаст Меня». Апостолы позади смотрят на Него со страхом и рассуждают между собой[1900]. Подробность эта излишняя ввиду рядом стоящего описания тайной вечери, к которой и относится прямо открытие предателя. Несколько любопытных уклонений от предания находится в миниатюрах некоторых русских лицевых Страстей. В рукописи ОЛДП № 1903 Христос омывает ноги Иуды, а не Петра на том основании, что в тексте сказано: «первее прииде Христос ко Иуде искариотскому и умы ему ноги и лентием отре». По-видимому, то же в рукописях № CLXXVI и CLXIII. Впрочем, большинство рукописей следует исконному иконографическому преданию и, несмотря на замечание текста об Иуде, представляет Христа омывающим ноги ап. Петра. Одеяние Спасителя обычное византийское, но в одной миниатюре рукописи С.-Петербургской духовной академии № А1/23 лентий заменен орарем, украшенным крестами, — черта идеализации сюжета, объясняемая характером настоящего служения Христа. В сознании миниатюриста носился образ иподиакона с сосудом для омовения рук архиерея: подобно иподиакону Христос опоясан орарем, что служит символом смирения, по выражению Симеона Солунского[1901].