Годфри отошел от постели, испытывая некоторое облегчение: от этого дня он ожидал больших неприятностей. Впрочем, они ведь все равно случатся рано или поздно. Бром, хоть и тяжело болел всю зиму, об одном позаботился: документы, содержащие недвусмысленные указания о том, кто станет его преемником, были им подписаны и разосланы.
Лекарь поморщился, и желудок Годфри провалился в пустоту, как это случалось каждые несколько минут с тех пор, как Бром впал в свое теперешнее состояние. Епископ был не способен двигаться и говорить, и Годфри сомневался в том, что он еще что-то слышит.
А потом Бром перестанет дышать, и все кончится — для них обоих.
Печальные мысли, должно быть, отразились на лице Годфри, потому что Френсис решительно взял его за локоть и увел в дальний конец просторной комнаты, подальше от других священников, врачей, слуг, суетящихся с чистыми простынями, тазами горячей воды, розовым маслом; все это не помогало, впрочем, изгнать тяжелый запах болезни и лекарств, пропитавший роскошные ковры, тяжелые занавеси и даже резные дубовые панели на стенах.
— Прошу вас, Френсис, — Годфри не мог оторвать взгляда от происходившего в комнате, — если вы будете рядом, когда я окажусь в таком же положении, прошу: не позволяйте мне подобным образом обременять людей, пользоваться своим положением...
Френсис лишь крепче сжал руку Годфри.
— Бром в этом не виноват, брат мой. Все дело в его сапе епископа. Суета объясняется его высоким положением, ничем иным. Вам будет положено то же самое.
— Должно же быть еще что-то, чего мы не испробовали! Какой-нибудь чужеземный врач, Френсис, какое-нибудь редкое лекарство... Может быть, если мы...
— Нет. — Все так же стискивая руку Годфри, Френсис заговорил более резко, чтобы положить конец его лихорадочному шепоту. — Умоляю вас, брат мой, успокойтесь.
Упрек в несдержанности заставил Годфри замолчать. Он сделал глубокий вдох и постарался преодолеть давно уже сковывавшее его напряжение. Внимательно наблюдавший за ним Френсис чуть отодвинулся в сторону.
— Простите меня, — пробормотал Годфри, заставив себя вновь посмотреть на продолжающего какие-то манипуляции лекаря, на группу его бородатых коллег, которые шептались у постели больного.
Никакая отсрочка ничего не изменит. Бром позаботился о том, чтобы его преемником оказался Годфри, и то, что архидьякон не желал этого, считал себя недостойным митры и полагал, что Люсара уже имеет епископа, пусть и находящегося в изгнании, — все это абсолютно никакого значения не имело. Врачи были единодушны: больше месяца Бром не протянет.
— Я принял некоторые предосторожности, — прошептал на ухо Годфри Френсис. — Разослал письма тем архидьяконам и аббатам, кому дольше всего добираться до столицы, чтобы им хватило времени прибыть и на похороны Брома, и на ваше...
Годфри поспешно поднял руку.
— Прошу вас, не говорите об этом. Я не стану ничего предпринимать, пока распоряжение Брома не будет утверждено синодом.
— Конечно, — кивнул Френсис. — Мне только очень любопытно, как отнесется к вашему новому сану король. Может быть, ему это окажется безразлично? А может быть...
Годфри встретился глазами с Френсисом и прочел на его лице вопрос, ответ на который был им обоим неизвестен. Годфри насмешливо фыркнул, но не отвел взгляда.
— Мнение Кенрика никак не будет определяться тем, что я сделаю или не сделаю, став епископом. Свои действия он будет сверять с другим авторитетом, а не с авторитетом церкви.
— Вы правы, — согласился Френсис.
Годфри знал, что на самом деле волнует церковь, и знал, что Френсис был послан, чтобы задать ему главный вопрос. Беда была в том, что ответа он не знал. Он просто не мог поклясться в том, что будет поддерживать короля; в равной мере не мог он обещать полной поддержки мятежников и готовности при первой возможности открыть им ворота столицы. Годфри слишком много знал о малахи и Нэше, чтобы позволить себе подобную глупость.
Так что же ему ответить Френсису? Что нужно суровому архидьякону и остальным, что они желают услышать?
Годфри закрыл глаза и сложил руки в молитвенном жесте. Он попытался вспомнить свою последнюю встречу с Эйденом Маккоули, опальным епископом, которому по-прежнему был предан.
— Я могу только молить богов, — наконец сказал он, надеясь, что так мог бы на его месте ответить Маккоули, — чтобы король пренебрег всеми моими слабостями и недостатками, будучи уверенным, что я всегда буду действовать в соответствии с законом церкви и не пойду против того, что диктуют мне моя вера и моя совесть.
Френсис бросил на Годфри пристальный взгляд, может быть, рассчитывая увидеть что-то еще, — хотя Годфри понятия не имел, что именно. Затем, ничем не выдав своих мыслей, Френсис отвернулся от постели умирающего и сказал:
— Думаю, стоит приказать подать обед в одной из приемных. Врачам нужно будет подкрепиться, да и вы не можете позволить себе совсем обессилеть. Я сейчас вернусь.
Привычным жестом архидьякон натянул капюшон сутаны и выскользнул в дверь. Годфри подумал о том, что там и воздух чище, и не так жарко, как в спальне Брома; там Френсиса наверняка ждут и внимательно выслушают все, что он им скажет.
Теперь Годфри занимал один вопрос: не подписал ли он себе только что смертный приговор?
Как только де Массе распахнул дверь таверны и вошел, на него обрушились дикий шум и духота. С низкого потолка свисали масляные лампы, но основным источником света был очаг посередине комнаты. Над ним жарилась целая свинья, вертел крутил сидящий рядом на краешке стула маленький мальчик. Ребенок все время отвлекался от своего дела, глазея на толпу мужчин и женщин за столами, как и де Массе, наполовину оглушенный их криками.
Таверна «Два пера», хоть и находилась в пределах городских стен, располагалась далеко от замка. Возможно, это было одной из причин, по которым она стала любимым местом сбора малахи. К тому же там не бывали придворные, которые, гордясь титулами, богатством и высоким положением при дворе, смотрели на новых любимцев короля сверху вниз. Местные же жители, с которыми малахи пили за одним столом, не подозревали, что веселятся вместе с колдунами.
Однако если его соплеменников это привлекало, то де Массе настораживало. Кто знает, о чем могут по неосторожности проболтаться подвыпившие малахи; это могло оказаться опасным, несмотря на отмену законов против колдовства.
Де Массе едва не поморщился, но тут же придал лицу непроницаемое выражение.
Кое-кто заметил его появление, но барон, ни на кого не глядя и не обращая внимания на крики, дым и сомнительные запахи, пробрался в глубину помещения, где за отдельным столом сидел Гилберт.
— Я уже начал тревожиться, — вместо приветствия бросил тот. — Я ведь сказал — встретимся на закате.
— Мне пришлось кое-чем заняться. — Да, заняться важными делами, которые не терпели отлагательства: де Массе готовился к отъезду, поскольку не мог отпустить Валену без своей защиты, как не мог никому, даже Гилберту, поручить ее охранять. — Ты полагаешь, что это подходящее место для нашего разговора?
— Не хуже любого другого. Если Нэш шпионит за нами, мы нигде не укроемся от его соглядатаев. — Гилберт развел руками и улыбнулся, показав кривые зубы. — Времени у нас немного. Он уже посылал за нами.
— Так о чем вы хотели поговорить?
Гилберт задумчиво посмотрел на де Массе, словно ожидал от того большей откровенности, но разве мог де Массе себе ее позволить? Он и так уже поступился всем, что было ему дорого, включая безопасность собственного народа.
— Аамин собирается побывать в Марсэе, поскольку Нэш снова объявился. — Гилберт откинулся на спинку стула и взялся за кружку с элем, почти с симпатией оглядывая шумное сборище. — Он видит в неожиданном возвращении Нэша знамение.
— Знамение чего?
Гилберт многозначительно понизил голос.
— Никто ведь не знает, какой ценой ему удалось возродиться, Люк. Он клялся, что не станет...
