— Генри был уже очень стар, — заговорила она ровным, спокойным, решительным тоном, совершенно не так, как говорила обычно. — И он уже давно болел.
— Что? — Финлей шагнул к ней, его энтузиазм готов был превратиться в ярость. — Не хочешь ли ты сказать, что он выжил из ума? Что ему все это примерещилось?
Взгляды их скрестились, и снова возникло ощущение тайного безмолвного спора между ними. Это заметили все, даже Фиона.
Дженн продолжала, как будто ничего не произошло:
— Генри был больной старик, хоть и занимался важными вещами. Однако мы не можем полагаться только на его слова, Генри мог ошибаться.
— Как можешь ты так говорить, когда...
В мгновение ока выражение лица Дженн совершенно изменилось. Голос ее тоже стал таким жестким, какого Маргарет никогда у нее не слышала.
— Не спорь, Финлей! Я не желаю ничего обсуждать, пока записи Генри не будут проверены. И я не позволю тебе болтать по всему Анклаву о том, что происходит нечто странное. У нас и так хватает сейчас проблем — без безответственной болтовни человека, занимающего твое положение.
— Вот как! Значит, ты решила притвориться, будто обнаруженное Генри не соответствует действительности? Клянусь богами, Дженн, ты просто дура!
Неожиданно комната заполнилась ощущением угрозы, какого не было раньше. Госпожа Маргарет затаила дыхание, подумав, что сейчас Дженн обрушит на Финлея всю силу своего неудовольствия. Однако ничего не произошло. Дженн просто покачала головой и прошептала:
— Нет... — Поднявшись, она вышла из комнаты, мягко притворив за собой дверь.
— Кровь Серинлета! — пробормотала Фиона в наступившей тишине. Ее гнев был не так заметен, но тоже обращен на Финлея. — Когда, наконец, ты оставишь ее в покое?
— Оставлю ее в покое? Но ты же знаешь...
— Я знаю, что ты одержим этим... этим мальчишкой! Забывая меня, забывая дочерей, забывая все на свете — у тебя просто не остается сил, чтобы хоть улыбнуться нам! Но коснись дело Эндрю, и ты тут как тут! Мне безразлично, действительно ли он твой...
— Фиона! — Финлей сделал предостерегающий жест. — Мы поговорим об этом потом.
Гнев его жены уже растаял, она печально посмотрела на Финлея.
— Нет, — прошептала она, — ни о чем мы не поговорим. В том-то и проблема. — Фиона отодвинулась от Финлея, повернулась и вышла.
Финлей мгновение нерешительно смотрел на дверь, потом встряхнулся и быстро покинул комнату. Госпожа Маргарет догадалась, куда он направляется.
Чья-то рука ласково коснулась ее плеча, и, обернувшись, старая дама обнаружила, что Марта смотрит на нее с улыбкой смирения. Арли обнял жену за талию и поцеловал в висок.
— Ты ведь не станешь тревожиться о них?
Госпожа Маргарет подавила желание оглянуться на дверь.
— Не больше, чем обычно.
— Пожалуй, схожу посмотрю, как там Фиона, — высвобождаясь из объятий мужа, сказала Марта. — Арли не помешала бы помощь с этими записями... Тебе не было бы интересно на них взглянуть?
Взглянув на высокого целителя, потом на заваленный бумагами стол, госпожа Маргарет криво улыбнулась.
— Как странно... Раньше мне и мысль такая не пришла бы, а теперь я умираю от любопытства.
Как только Марта вышла из комнаты, Арли придвинул кресло для госпожи Маргарет, и оба они увлеченно принялись за дело.
Марта осторожно постучала в дверь покоев Фионы и Финлея. Услышав разрешение войти, она сразу стала оглядываться: дома ли девочки.
— Их нет. Никого нет, — донесся из спальни голос Фионы. — Понятия не имею, куда они подевались.
Марта подошла к двери спальни и помедлила на пороге. Фиона сидела на краю постели, поставив ноги не деревянную скамеечку, и сматывала шерсть в клубок. Она казалась совершенно спокойной, но Марта подумала: хорошо, что нитка крепкая...
Марта сразу взяла быка за рога.
— Ты же знаешь, что это от него не зависит.
— Да.
— И поступает он так не нарочно.
— Да.
— Он никогда намеренно не обидит ни тебя, ни дочерей.
— Конечно.
— Он — хороший муж и отец.
— Большего от мужчины и требовать нельзя.
— За исключением... — мягко начала Марта.
— За исключением, — руки Фионы замерли над клубком, и она отвела взгляд, — за исключением преданности.
— Он вас любит. — Фиона ничего не ответила, и Марта подошла ближе. Расправив юбки, она села на краешек скамеечки и снизу вверх взглянула на Фиону. — Он в самом деле любит вас, Фиона.
— Не уверена, что это теперь имеет значение. — Фиона несколько раз моргнула, словно глаза ее щипало. — Когда-то Финлей был готов воспротивиться Роберту, только бы жениться на мне, а теперь... он бегает за ней, а она улыбается, делится с ним своими секретами, одалживает своего сына, чтобы он не чувствовал себя... — Фиона решительно закрыла рот, не позволяя признанию вырваться наружу.
— Ты говорила с ним?
Снова принявшись сматывать шерсть, Фиона резко качнула головой.
— Я уж и со счета сбилась — столько раз я говорила, а он не слушал. У него один ответ: как может он не присматривать за собственным племянником? — Фиона сглотнула; мягкая шерсть, которой касались ее пальцы, не делала горькие слова менее горькими. — Его святой Роберт и его святая Дженн... Ты не представляешь, как близка я к тому, чтобы возненавидеть их обоих.
Фиона бросила шерсть на постель и начала раскачиваться, не пытаясь больше скрыть растерянность и горе, которыми были полны каждый ее жест, каждое слово.
— Ты только посмотри на них! Посмотри на нее, и ты увидишь. Она снова возьмется за свое, и он тут же распушит хвост и совершит геройство, потому что его проклятый братец слишком горд для этого. Люди, — Фиона махнула рукой, ясно имея в виду тех, кто жил за пределами Анклава, — не могут быть спасены, потому что они этого не хотят. Они двадцать восемь лет живут под властью завоевателей, большинство из них уже и не помнит, как было раньше. Так что Роберт пытается доказать? И почему, почему ему нужно втягивать в свои дела моего мужа? Почему... он не может оставить нас в покое?
Марта ничего не сказала. Фионе не требовались успокоительные банальности, ничего не значащие по сравнению с той действительностью, с которой она пыталась бороться.
— Поверишь ли, он винит себя! — прошептала Фиона. — Он думает, я не знаю... Но я сплю с ним, все его кошмары мне известны. Я знаю, что он боится за Роберта и Люсару. Я знаю, как много они для него значат, я прекрасно его понимаю, только...
— Только что?
— Я просто не думала, что все будет тянуться так долго. Я надеялась, что со временем он успокоится. Но этого нечего ждать, верно? Не теперь. Может быть, никогда. Не станешь же ты говорить мне, что я ошибаюсь?
Марта коснулась руки Фионы.
— Хотела бы я, чтобы ты ошибалась, дорогая. От всей души хотела бы.
Финлей не отважился сразу же отправиться в покои Дженн. Ему очень этого хотелось, но он просто не доверял себе: гнев мог лишить его необходимого спокойствия. Поэтому он сворачивал из одного коридора в другой, рассчитывая, что рано или поздно возьмет себя в руки, но все же оказался перед дверью Дженн скорее, чем сам ожидал.
Стучать он не стал. Он просто распахнул дверь, но комната была пуста. Финлей помедлил на пороге, потом сделал шаг вперед, решив воспользоваться тем, что в темноте и одиночестве может больше не притворяться.
Дверь он оставил полуоткрытой, чтобы в комнату проникало немного света. Не следовало зажигать свечи, это было бы расточительно.
Дженн просто не понимает... Проблема слишком близко се касается, она не может видеть все так, как видит он. Отказ посмотреть в лицо новому знанию — самая настоящая глупость.
Финлей подошел к столу в углу, за которым работала Дженн. Он был завален книгами и свитками, которые она изучала.
Всегда-то она погружена в работу... Даже когда они отправились в Шан Мосс, она взяла с собой книги. Финлей не имел никакого представления о том, над чем она работает.
