Маленький седовласый лекарь молча подошел к окну, скрестив руки за спиной, выглянул наружу, демонстративно не обращая внимания на своих пациентов. Его тщедушная фигурка отразилась в оконном стекле, за которым жила собственной жизнью морозная зимняя ночь. Лекарь неторопливо стащил с носа очки и задумчиво погрыз дужку.

– Дижу, – оглушительный бас полкового лекаря так не вязался с его тщедушной фигуркой. – Вы избавлены от процедуры дальнейшего наказания. Мне удалось убедить их, что сей показательной казнью они уже добились того, чего хотели.

Дижу не отвечал. Просто лежал неподвижно и все. Впрочем, Бернье это нисколько не смутило. Вид у полкового лекаря по-прежнему оставался довольным сверх всякой меры.

Бернье был единственным нормальным человеком среди казарменной своры. Он ни словом не упрекнул непокорных новобранцев, просто возился с ними так, будто они на поле боя поранились, а не на штрафном плацу. А еще он был единственным, кто обращался к ним на «вы».

И ведь при этом Бернье прекрасно знал, что о нем говорили офицеры. Так почему же он до сих пор не подал в отставку?

Внезапно Бернье повернулся к своим пациентам и взглянул на Фаддея.

– Какое же вы еще в сущности дитя, Булгарин! – укоризненно покачивая головой, промолвил он. – Со сколькими уж спинами дезертиров-неудачников я возился… Но такого пациента, как вы, мне еще не попадалось. Сынок, ты даже представить себе не можешь, как умудрился унизить господ офицеров и самого маршала, – лекарь выдержал торжественную паузу и вновь нацепил очки на нос. – Буду краток, – вздохнул он, вновь стянув очки. – Маршал Даву потребовал у батальонного командира прогнать тебя сквозь строй. А ты на что надеялся, когда шуточки свои выкомыривал?

Фаддей пожал плечами. Да и что тут скажешь… Как будто в такие мгновения думаешь о последствиях.

– Скажи спасибо своему командиру, что не согласился исполнять требование самого маршала! Кстати, с маршалом сцепился не он один, а еще капитан Жильярд и лейтенант Фабье. Но не очень-то воображай, – Бернье вновь нацепил очочки. – Я так и не смог убедить их, что «поцелуй» маршальской лошадки – достаточное наказание для тебя, сынок. Но как бы там ни было, будешь две недели на гауптвахте, – полковой лекарь презрительно скривил рот. – Вам еще повезло, друг мой. Вашей ноге необходим покой.

Фаддей вздохнул с облегчением. Аллилуйя! Слава богу, сквозь строй не погонят!

Бернье с грустью глянул на двух проштрафившихся новобранцев.

– Знаете что, мальчики… – тут лекарь смолк, шумно вздохнул. А потом мгновенно посуровел. – Булгарин! Я зову караульных, пусть отведут тебя на гауптвахту. И чтоб вылежался там как следует. Дижу! А ты останешься здесь!

И вышел прочь из лазарета.

Значит, на гауптвахту! Что ж, бывает и похуже. Эвон, что маршал Даву-то удумал, сквозь строй прогнать. Значит, от маршала ждать хорошего не приходится.

– Значит, твоя фамилия Булгарин, – внезапно оживился Дижу

– Да, Фаддей Булгарин. А ты – Рудольф Дижу.

Неудавшийся дезертир усмехнулся:

– Да уж, беглецы быстро становятся знаменитостями, правда?

– Верно! Это бы тебе раньше понять.

– Всего не предусмотришь…

– Это уж точно…

Дижу помолчал, а потом добавил пылко:

– Забудь о побеге, Фаддей! Иначе затравят, как шелудивых собак. Да мы и есть для них собаки.

Два года назад русский император Александр под давлением ближайшего своего окружения сместил графа Аракчеева с поста военного министра, назначив на его место генерала Барклая де Толли. Новый министр оказался весьма энергичен в делах, но все его начинания парализовались вмешательством ничего не смыслящего в военном деле императора, пребывавшего под влиянием адепта прусских доктрин генерала Карла Людвига фон Пфуля. Сей проповедник абстрактных военных теорий за шесть лет пребывания в России не сумел даже выучиться русскому языку, хотя его денщик, неграмотный солдат Федор Владыко, за это время отлично выучился говорить по-немецки, помогая при случае своему хозяину объясняться с русскими. Именно Пфуль выработал нелепый, по сути, план обороны, одобренный императором. Русские войска, стоявшие на западных границах, разделялись на три армии.

Именно этого и ждал от Пфуля Наполеон…

Может, тот взгляд, что он бросил на нее, был чистой воды случайностью?

Полина попыталась упрятать от нескромных взглядов счастливую улыбку, отвернуться в другую сторону. Только не смотреть!

А ведь и длилось-то счастье всего ничего – краткое сияющее мгновение, быстрая перестрелка ее и его взглядов. Сначала она глянула в его сторону, а затем и Генрих вскинул на нее глаза, задержался взглядом на несколько секунд и отвернулся к собеседникам, воззрился в бокал с шампанским. Он что-то говорил, выслушивал, что говорили ему, пил шампанское мелкими глоточками. А ей и дышать теперь было трудно.

Как же тут восхитительно!

Полина видела Генриха впервые. Брат Шарлотты пригласил его и прочих молодых людей на охоту. Он так и запомнится Полине ослепительным полубогом, совсем не похожим на прочий великосветский молодняк. Остальные на его фоне смотрелись крестьянскими недорослями, кулями сидевшими на лошадях. Нет, оленя на охоте Генрих так и не изловил, но ведь это и не важно. Просто повезло оленю-то.

А после охоты вечером вокруг него образовалось целое общество молодых людей и дам, не сводивших с него восторженных глаз. Не сводивших глаз с его губ. И впрямь все его гримасы, все его жесты и взгляды указывали на то, что он философствовал о чем-то выдающемся. Шарлотта на охоте еще рассказала Полине об этом Генрихе. Сей мечтатель твердо уверовался в том, что человек вскоре будет достоин летать в небесах, словно птица. И даже отправится в путешествие на Луну. Даже если все это детские выдумки, слушателей он увлекал своими невероятными рассказами до крайности.

Его глаза заговорщицки сияли. Сияли столь соблазнительно…

Генрих очень много путешествовал по свету – по крайней мере так ей рассказывала Шарлотта. Не был только в России, но знал о ней очень даже много. Его дед когда-то воевал на стороне Фридриха Великого с российской императрицей Елизаветой.

Так, он вновь на нее посмотрел, господи! И Полина невольно кивнула ему в ответ.

Господи, она что, совсем уж ума лишилась?! Как она только смела кивнуть ему? Теперь он сочтет ее существом легкомысленным!

Но Генрих тоже кивнул ей.

Полина тут же почувствовала, как кровь бросилась ей в голову. Как же она всегда сердилась на себя за эту дурную привычку краснеть! Ведь она выглядит просто жутко по-детски!

Полина судорожно отвернулась, с равнодушным видом принялась разглядывать три пары, танцующие под неумелую музыку домашнего камерного оркестра.

Господи, когда же он к ней подойти-то успел? Да еще и глаз с нее не сводит.

– Могу ли я пригласить вас на танец? – негромко спросил Генрих.

Полина кокетливо вскинула бровь и подала ему руку.

– С удовольствием! – совершенно искренне произнесла девушка.

Генрих оказался отменным танцором. Пары одна вслед за другой покидали площадку, уступая им место. А они кружились по залу, кружились, словно падающие листья на осеннем ветру…

Но когда Полина глянула на дядюшку, прекрасное сновидение мгновенно сменилось невеселой реальностью. Ох, пора бы ей перестать почитывать французские романы!

Два неизвестных сопровождали ее дядю. Один того же возраста, что и дядюшка, – и волосы тоже посеребрила седина. Вероятно, второй незнакомец был его сыном, такой противный. Рядом со статным стариком молодой казался жалким вопросительным знаком. Неужели дядюшка собрался познакомить ее с очередным пугалом огородным?

Нет, только не это! Очередной кандидат в женихи. Господи, и почему истории Генриха не могут обернуться правдой, и нет такого устройства, на коем она смогла бы отправить дядюшку прямиком на Луну? То, что он вообразил, что ей надобно искать мужа, начинало действовать девушке на нервы.